Трубка Шерлока Холмса - Джун Томсон

Можно лишь строить догадки, обитает ли это лицо в доме на Стэнли-стрит или нет. Но я полагал, что вас следует предупредить о такой опасности.

Кроме того, не исключено, что в дом проник агент царской тайной полиции, охранки, действующий как шпион или как провокатор. Возможно, его внедрили из-за того, что на Стэнли-стрит действительно укрылся террорист. Как знать? Сообщество русских эмигрантов питается слухами и домыслами».

«Воды действительно кажутся удивительно мутными», – заметил я.

«Вот именно, мистер Холмс! Таково и мое мнение. И конечно, нет никакой необходимости мутить их еще больше, вводя лишнего подозреваемого или занимаясь мотивом воровства.

Анна Полтева была женщиной проницательной, умудренной жизнью и хорошо знала жильцов. Окажись среди них террорист или провокатор, работающий на охранку, уж она бы непременно это вызнала.

Я считаю, что ее убили, чтобы заставить замолчать. Кошелек украли с единственной целью: представить целью убийства банальное ограбление. Но я не могу убедить инспектора Гаджена. Это очень глупо с его стороны – не прислушиваться ко мне, так как, уж поверьте, мистер Холмс, раньше или позже вашей полиции придется столкнуться с особыми проблемами, связанными с некоторыми из моих соотечественников-эмигрантов[39].

Вот почему я попросил вас заняться этим расследованием. Проблема в том, каким образом вам к нему приступить.

Жильцы на Стэнли-стрит с подозрением относятся к иностранцам, как они называют англичан. К тому же после пережитого в России они боятся любого представителя власти. Очень немногие из них говорят по-английски. В итоге они неохотно сотрудничают с полицией.

Мне остается лишь верить, что вы добьетесь успеха там, где потерпел неудачу инспектор Гаджен. У вас есть какие-нибудь предложения, мистер Холмс, относительно того, как вести расследование?»

И они у меня действительно были, Уотсон. С тех пор как Сергей Плеханович зашел к мне на Монтегю-стрит, я ломал голову над этим вопросом. Если бы дело касалось дома, населенного англичанами или даже французами[40], не было бы никаких сложностей. Но русские?

Однако, как вам известно, я не могу устоять перед вызовом, как женщина – перед комплиментом. На самом деле я полагаю, что вызов может рассматриваться как форма лести. Я также твердо придерживаюсь мнения, что любую проблему практического характера можно разрешить практическим путем. Если мое незнание русского языка является препятствием, почему бы мне не обратить его в преимущество?

Поэтому я предложил графу: «А нельзя ли ввести меня в дом на Стэнли-стрит в качестве нового жильца, глухонемого к несчастью? Таким образом мы бы разрешили языковую проблему и я, проживая в доме, мог бы наблюдать за поведением жильцов. Даже не понимая их речи, я смогу кое-что уяснить по жестам и выражению лица».

Реакцию графа на это предложение можно было прочесть по его лицу: несколько секунд оно выражало недоверие, но когда моя идея дошла до Плехановича, он вздохнул с облегчением: «Глухонемой! Да вы в самом деле нашли ответ, мистер Холмс! Разве ты не согласен, Сергей? Мы сейчас же поделимся этой идеей с Дмитрием Соколовым». Подойдя к камину, он подергал за сонетку, в то же время поясняя мне: «Дмитрий управлял моими имениями в России, здесь же он мое доверенное лицо. Он хорошо говорит по-английски и помогает полиции в доме на Стэнли-стрит, переводя показания жильцов. А, Дмитрий! Это мистер Холмс, детектив-консультант, который займется расследованием убийства Анны Полтевой. Он только что выдвинул блестящее предложение».

Дмитрий Соколов был маленьким человечком, с лицом словно сшитым из кусочков коричневой кожи. Глаза его глядели настороженно, как у какого-то дикого существа. Как обнаружилось позже, в душе он был юмористом. У многих русских смех и плач лежат на поверхности, и их легко растрогать до слез или заставить смеяться.

Дмитрий молча выслушал графа, объяснявшего, в чем заключается мое предложение, и сказал: «Ему понадобятся документы, ваше сиятельство».

«И одежда, – вставил я. – У меня нет ничего подходящего».

«Это можно устроить?» – спросил граф с беспокойством.

Дмитрий пожал плечами, как будто дело было совсем простым: «Конечно. Я позабочусь о том, чтобы через двадцать четыре часа достать все необходимое».

Он сдержал слово и на следующий день прибыл ко мне на Монтегю-стрит с документом, который вы держите в руках, Уотсон, удостоверяющим, что я Миша Осинский. Он также принес с собой самые дорогие для Миши вещи: фотографию старой крестьянки, его матери, и маленькую фамильную иконку, с которой несчастный молодой человек не расстается. В потрепанном ковровом саквояже лежала одежда. А еще незаменимый Дмитрий сочинил мне биографию, которую излагал, пока я примерял свой новый наряд.

Я родом из далекой деревни на Урале (это место выбрали, поскольку никто из эмигрантов на Стэнли-стрит не происходил оттуда). Глухонемой и, подобно многим русским крестьянам, неграмотный. (Таким образом, никто не смог бы общаться со мной даже письменно.)

Моя мать, Любовь Осинская, была вдовой, но до замужества состояла в услужении у помещика, который по-отечески относился к ее семье. Именно он оплатил проезд в Англию мне и моей матушке. Нигилисты использовали меня в качестве курьера, и наш благодетель – такой же добрый и либеральный, как граф Николай Плеханович, – опасался, как бы это не стало известно властям.

К несчастью (в этом месте лицо Дмитрия приняло трагическое выражение, словно он уверовал в собственную выдумку), во время путешествия моя мать скончалась от лихорадки. Я прибыл в Лондон один, умирающий с голоду и напуганный, и какие-то доброхотные русские эмигранты отвели меня к графу в Кенсингтоне. Плеханович, тронутый моим несчастьем, согласился приютить меня в доме на Стэнли-стрит.

Пока Дмитрий все это рассказывал, я продолжал переодеваться и, слушая его печальную историю, невольно входил в роль Миши: плечи мои опустились, руки безвольно повисли. Когда он закончил и мы взглянули на мое отражение в зеркале, то не знали, плакать или смеяться над этой жалкой фигурой.

Как показали дальнейшие события, трагикомический элемент проходил красной нитью через все это дело. Другой особенностью была смена обличий. Думаю, мой друг, можно без преувеличения сказать, что никогда ни до, ни после я не занимался расследованием, в котором было бы так много вымышленных имен и переодеваний.

В тот день наша с Дмитрием встреча скоро перешла в фарс. Чтобы сделать оправданным мое пребывание на Стэнли-стрит, было решено, что я стану выполнять какую-нибудь работу по дому.

Я вижу, вы улыбаетесь, Уотсон, при одной мысли об этом. Признаюсь, тут есть забавная сторона, поскольку я самый недомовитый человек на свете. Однако установленные мне обязанности были просты и не выходили за рамки моих ограниченных возможностей.

Дмитрий с энтузиазмом взялся обучать меня новой роли, произнося слова «метла» и «дрова», которые глухонемой, разумеется, не мог слышать. При этом его «кожаное» лицо так смешно кривилось и он сопровождал слова такой комичной пантомимой, что я едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. Я не мог этого себе позволить, поскольку веселье не вязалось с образом Миши, недалекого крестьянина, трогательно старающегося всем угодить.

Несравненный Дмитрий также снабдил меня списком жильцов и кратким досье на каждого, так что я мог ознакомиться с их именами и биографиями, прежде чем встретиться с ними самими.

Их было четырнадцать, и я не стану утомлять вас, рассказывая о каждом. Пока достаточно сказать, что больше всех меня заинтересовал Владимир Васильченко, которого полиция заподозрила, а затем исключила из дела, поскольку грузчик с рынка, Моффет, не опознал русского.

Когда я спросил Дмитрия, какого он мнения об этом человеке, управляющий графа лишь красноречиво пожал плечами и ответил:

– Свидетель мог ошибиться.

Невозможно было понять, что он имеет в виду – что Моффет ошибся, не узнав Васильченко, или же неправильно описал человека, которого видел возле дома.

Согласно документам Васильченко был лицом благонамеренным – студент Московского университета, изучающий литературу, у которого никогда не возникало неприятностей с царскими властями.

На следующее утро я, в одежде Миши Осинского, со скудными пожитками в ковровом саквояже, был доставлен Дмитрием Соколовым в кэбе в дом на Стэнли-стрит и представлен жильцам.

– Вам знакома Стэнли-стрит, Уотсон, и район, в котором она расположена? Думаю, вряд ли. Та часть Лондона не особенно привлекательна для случайного прохожего.

Стэнли-стрит – длинная улица с убогими лавками и домами между Майл-Энд-роуд и Уайтчепел-роуд на севере, а также Коммершл-роуд на юге. Она проходит через ту часть Ист-Энда, что известна своими доходными домами, меблированными комнатами, дешевыми погребками и пивными, а также многочисленными проститутками, которые занимаются здесь своим унизительным ремеслом, предлагая себя за несколько пенсов.