Трубка Шерлока Холмса - Джун Томсон

– Вам знакома Стэнли-стрит, Уотсон, и район, в котором она расположена? Думаю, вряд ли. Та часть Лондона не особенно привлекательна для случайного прохожего.

Стэнли-стрит – длинная улица с убогими лавками и домами между Майл-Энд-роуд и Уайтчепел-роуд на севере, а также Коммершл-роуд на юге. Она проходит через ту часть Ист-Энда, что известна своими доходными домами, меблированными комнатами, дешевыми погребками и пивными, а также многочисленными проститутками, которые занимаются здесь своим унизительным ремеслом, предлагая себя за несколько пенсов.

Граф Николай сказал, что мы, англичане, счастливая нация. Возможно, он прав. Но, мой дорогой Уотсон, в это трудно было поверить во время того нашего путешествия, когда я видел на каждом шагу нищету и убожество.

Если на земле существует ад, то он, несомненно, там, где обитают эти босоногие детишки и умирающие с голоду нищие, где в одной комнате ютятся более десяти мужчин и женщин, а бездомные ночуют на пороге. Там бродят по улицам ватаги сорванцов, как стаи бродячих собак, и воруют, чтобы добыть себе пропитание, а ночью спят под тележкой уличного торговца или на куче тряпья.

И все же в этом месте царило какое-то ужасное оживление, подобное копошению личинок, кишащих в разлагающемся трупе. Днем и ночью обитатели этих мест толпились на тротуарах и собирались в канавах, и воздух звенел от их воплей, визга и проклятий. А также от смеха – да-да, среди этой кучи человеческих отбросов слышались смех и пение.

Как я сказал вначале, в этом деле сочетались трагическое и смешное, и то же самое я наблюдал вокруг. Пьяные женщины скандалили возле пивной, а в нескольких шагах от них ватага детишек танцевала и хлопала в ладоши под мелодию шарманщика.

В доме на Стэнли-роуд жили такой же убогой жизнью, но тут было хотя бы чисто. На нескольких этажах этого высокого мрачного здания разместились жильцы. Они пользовались редкой для той части Лондона привилегией – квартировали в отдельных комнатах. Правда, тамошняя обстановка отличалась крайней скудностью: почти ничего, кроме койки и шкафа, в котором постояльцы держали свое скудное имущество.

Главным местом в доме была кухня, располагавшаяся в полуподвальном помещении. Здесь жильцы собирались за одним столом у постоянно кипевшего самовара, а вечерами любили посидеть у печки. Именно здесь им представил меня Дмитрий.

Было бы крайне нудно описывать их всех по очереди. Достаточно сказать, что любопытными – в силу различных причин – мне показались четверо. Одним из них, конечно, был Владимир Васильченко, высокий бородач с копной буйных черных волос и внешностью разбойника. Если бы кто-нибудь пожелал описать классического русского революционера, то лучше всего ему было взять за образец Владимира.

Еще один человек вызвал мои подозрения, заставив мысленно причислить его к возможным кандидатам в убийцы. Это был Петр Томазов, сапожник, который вместе с больной женой занимал одну из чердачных комнат. Вид он имел отчаянный, и вскоре после того, как я поселился в доме, у меня появились основания считать, что он ворует еду на кухне.

А что, если Анна Полтева поймала его за руку и он убил старуху, чтобы та не объявила его вором? Петр был хрупкого сложения, и если надеть на него фальшивую бороду, соответствовал бы описанию, данному Моффетом.

Я также взял на заметку двух жиличек. Первая – Роза Зубатова – заинтересовала меня, потому что была типичным образцом «новых женщин», о которых я читал. Как и ее соратницы по борьбе за женскую эмансипацию, она коротко стригла волосы и демонстрировала свободные манеры, доходившие до того, что она курила черные русские сигареты и отказывалась помогать по хозяйству на том основании (как сказал мне Дмитрий), что женщины не должны подвергаться домашней эксплуатации.

Управляющий графа возражал против ее присутствия в доме. Дмитрий был убежден, что она нигилистка, и подозревал, что именно Роза покушалась на жизнь одесского полицмейстера.

Однако по документам Зубатова, студентка из Санкт-Петербурга, не была замечена ни в чем более предосудительном, нежели распространение запрещенного периодического издания либерального толка.

Эта очень эффектная особа, белокожая, с короткими светлыми кудряшками, привлекла внимание Владимира Васильченко. Однако, будучи «новой женщиной», она, верная своим убеждениям, отвергла его ухаживания, и ему оставалось лишь вести с ней дискуссии до поздней ночи у огня на кухне.

Судя по их взволнованной жестикуляции и серьезным лицам, спорили они о политике. Ничто не способно до такой степени убить юмор в беседе, как политика, Уотсон.

Другой жиличкой, которая привлекла мое внимание или, скорее, навязывала мне свое общество, была жизнерадостная и дородная Ольга Лескова. После убийства Анны Полтевой ей поручили стряпать под присмотром Дмитрия. В то время как другие жильцы приняли меня с разной степенью терпимости, она взяла меня под свое крылышко.

Ольга считала, что я слишком худой, и пыталась меня откормить, как гуся к Рождеству. Она постоянно ставила передо мной тарелки с борщом или с блинами, политыми сметаной, и уговаривала их съесть, подталкивая локтем и причмокивая.

У нее также была несносная привычка орать по-русски прямо мне в ухо, чтобы до меня докричаться. Из-за нее я действительно чуть не оглох. При подобном натиске мне с величайшим трудом удавалось сохранять бессмысленную улыбку, характерную для Миши.

Что касается моего нового обличья, то мне доводилось носить и более диковинные маски, но эта роль была самой утомительной. Я не нуждался в парике и гриме, но зато при других должен был постоянно оставаться в образе.

Вы когда-нибудь наблюдали за абсолютно глухим человеком, Уотсон? У него безучастный взгляд, который, стоит кому-нибудь подойти ближе, становится напряженным и тревожным. Вглядываясь в лица других людей, глухой пытается понять, чт́о они говорят.

Кроме того, он не реагирует на звуки. Неожиданный громкий стук в дверь, звон разбившейся чашки, сердитые выкрики проходят мимо его сознания. И мне приходилось контролировать свою невольную реакцию на неожиданный шум.

Но вернемся к моему рассказу. Я должен был играть свою роль не только перед жильцами, но и перед полицией, которая в первые дни моего пребывания на Стэнли-стрит оставалась в доме, завершая расследование убийства.

Погода стояла дождливая, ветреная, и время от времени полицейские укрывались от ненастья на кухне, сидя у огня и покуривая трубочку. Поскольку Дмитрий сказал им, что я глухонемой, они не понижали в моем присутствии голос, поэтому я мог подслушать кое-что из их разговоров.

Инспектор Гаджен, грубоватый субъект с толстой шеей, держался самого высокого мнения о себе. Как вы, должно быть, помните из рассказа графа Николая, Гаджен был убежден, что убийство – дело рук постороннего. Вследствие этого инспектор направил свои подозрения на банду, которую возглавлял опасный и хитрый мерзавец по имени Джед Мейсон.

Банда Мейсона занималась кражами со взломом, главным образом обносила лавки и конторы. Правда, иногда она грабила частные дома и даже нападала на их хозяев, если те заставали грабителей в своем жилище. На счету у нее было по крайней мере одно убийство: люди Мейсона забили насмерть пожилого кабатчика. С тех пор главарь перестал бывать в своих излюбленных местах.

Из высказываний Гаджена я понял, что, если приделать Мейсону фальшивую бороду, он соответствовал бы описанию, данному грузчиком Моффетом.

Поскольку спальню Анны Полтевой полиция опечатала на время следствия, мне отвели каморку при кухне, размером чуть больше стенного шкафа, где поставили походную кровать.

Тут я и разместил убогие пожитки Миши Осинского. Фотографию повесил на видное место, чтобы она была заметна каждому, кто проходит мимо двери. Иконой прикрыл небольшое отверстие, которое просверлил в перегородке между кухней и моей комнатой.

Это было очень неудобное помещение, но, как показали дальнейшие события, весьма удачно расположенное: я мог следить сквозь дыру за жильцами, и одно мое наблюдение оказалось решающим для разгадки тайны.

На третий день моего пребывания на Стэнли-стрит полиция удалилась. Инспектор Гаджен объявил Дмитрию, что расследование на месте преступления закончено, хотя они продолжат заниматься делом в других местах. Насколько я понимаю, он имел в виду места, где бывает Мейсон.

Таким образом, я получил возможность не спеша обследовать спальню Анны Полтевой, что и сделал через час после ухода полиции. Для маскировки я прихватил с собой веник, как будто Дмитрий послал меня подготовить комнату для нового жильца.

До какой же степени ненаблюдательна полиция, Уотсон! Если бы мне когда-нибудь, Боже упаси, поручили обучать стражей порядка, краеугольным камнем в моих наставлениях стал бы призыв: «Хорошенько осмотрите все вокруг». Ведь в большинстве случаев на месте преступления обнаруживаются ключи, указывающие на способ, каким оно было совершено, или даже на личность преступника.