Темный рыцарь Алкмаара - Алексей Чернов

Тем временем в кузнице на окраине поселка несколько оставленных в живых человек во главе с кузнецом ковали новые доспехи. Летели от наковальни алые и белые искры. Ржал от ужаса и боли привязанный невдалеке конь. Он бил в землю копытом, и при каждом ударе огонь охватывал ногу несчастного скакуна. Из черепа его уже начали прорастать бивни. Знакомый Даргану здоровяк в облезлом плаще принес коню кусок человеческой плоти и бросил под ноги. Жеребец храпел, косил лиловым глазом, пытался сорвать повод. Человек хохотал.

К утру все заболевшие умерли, а на рассвете поднялись нежитью.

Дарган видел, как рычал и бился в лапах четырех зомби восставший рыцарь.

Он выкрикивал одно и то же, одно постоянное, отчаянное «нет». Но с каждым выкриком голос его все сильнее хрипел и становился все тише. Наконец он смолк и, обессиленный, повис в руках мертвецов.

Теперь он и сам был живой мертвец. Он смирился.

Ему подвели огненогого коня в черной броне, и новоявленный рыцарь смерти вскочил в седло. Лицо его исказилось – от злобы, ненависти и ярости. Один из живых прислужников, дрожа, подал всаднику шлем из вороненой стали, украшенный золотым обручем. Рыцарь смерти надел шлем и скрыл свое лицо.

Несколько раз Дарган отставал от своих и обходил обоз – здесь среди женщин и мужчин, оставленных для каких-то целей Мортис в живых, шли мертвые женщины и дети алкмаарцев. Не нуждаясь ни в пище, ни в крове, они, как и воины нежити, по приказу своей новой богини послушно переставляли ноги. Здесь на десятый день страшного похода Дарган обнаружил мать и сестру. Они брели в своих шелковых нарядных платьях среди маркитантов и шлюх, и лохмотья драгоценной ткани, изодранные о колючки и камни, повисали на засохших кустах, трепеща на ветру, как праздничные ленточки в день поминовения предков.

– Мама! – кинулся к матери Дарган.

Но увидел уже привычные глаза-бельма, посеревшее лицо с лопнувшей на щеках кожей, ощутил запах гниющей плоти и отшатнулся.

– Дарган… – Она узнала его и улыбнулась, протянула серую мертвую руку.

На миг зеленоватые радужки глаз обрели прежний цвет теплого янтаря.

– Мальчик мой! – Любовь матери не могли до конца убить никакие, даже самые страшные заклинания Мортис.

Он бросился к ней, обнял, не обращая внимания на запах тления.

– Ты жив? Да? Ты жив? – В ее голосе прозвучала надежда.

Он хотел сказать «да», но не смог.

– Я, как все, но помню вас,– прошептал он.

Сестра лишь на миг скользнула стылым взглядом по его лицу и отвернулась. Ее любовь не пересилила смерть и умерла вместе с нею.

– Ты не видела Лиин? Среди вас ее нет? – торопливо спросил Дарган, с ужасом видя, как уходит янтарь из материнских глаз, как они мелеют и вновь превращаются в серые бельма.

– Нет, мой мальчик, нет, Лиин тут нет. Но я видела Тагана. Таган здесь. Все наши теперь собираются вокруг него. Он вновь глава дома. Иди к нему. Служи ему. Рядом с ним не пропадешь.

Она порылась в складках своей полуистлевшей одежды и вытащила маленькое зеркальце – алкмаарки всегда носят при себе такие безделки в серебряной оправе. Вообще женщины Алкмаара большие кокетки, в Альзонии говорят (вернее, увы, говорили): если женщина не посмотрелась сто раз в зеркало за день, то она – не женщина. Даже в склепы женщинам кладут зеркала, как будто мумиям так уж приятно глядеть на свои отражения.

– Возьми, оно тебе пригодится,– сказала мать.

– Зачем?

– Каждое утро осматривай лицо и руки. Если поранишь мертвую плоть, она расползется, как старая ткань. Надо заклеивать ранки смолой. А еще лучше получи у Тагана его чудесную мазь. У меня есть немного, Таган дал мне по старой памяти в обмен… – она нахмурилась.– Уж не помню, что я ему отдала. Кажется, ожерелье из настоящего немагического янтаря.

Она почти насильно всунула в пальцы Даргана стеклянный флакон.

Даже став нежитью, мать прежде всего думала о любимом сыне.

Дарган не стал говорить ей, что подаренный флакон уже полностью пуст.

Он обнял мать, сознавая, что делает это в последний раз.

– Надо же, мертвяк, а с бабами обжимается,– расхохоталась какая-то толстая тетка, вообразившая себя живой.

– Я ее убью,– сказал Дарган.

– Ты серьезно, мальчик мой? – спросила мать, заставив его вновь к ней оборотиться.

– Серьезно. Мне нравится делать мерзкое мертвым.

Но тетка что-то такое почувствовала, потому что когда Дарган вновь обернулся, она исчезла.

Старый дядюшка нигде не пропадет – кто бы сомневался! Как при жизни он управлял Тагенией, так и после смерти остался во главе дома Таг. Вокруг него уже собрались прежние члены клана. Таган обзавелся личным шатром и личной охраной. Мертвые воины в красных, во многих местах прорванных колетах, в металлических нагрудниках, с узором из ржавчины и плесени, несли караул у входа в его просторный шатер. В прорехи их штанов виднелись гниющие ноги, изорванные ботфорты были скреплены во многих местах проволокой, но на часах мертвецы стояли исправно – никогда не засыпали.

Интересная вещь: большинство алкмаарцев, покидая родные земли, ничего с собой не удосужились взять, а Таган прихватил и походный шатер, и сундуки с добром, и котел для варева снадобий, и деньги, и коней. Видимо, пока все остальные бились в лихорадке и харкали кровью, Таган составлял списки необходимого в дорогу и укладывал припасы в походные мешки.

Несколько раз Дарган подходил к дядюшкиному шатру дома, но всякий раз поворачивал обратно. Ему не хотелось ни с кем сближаться, никому не хотелось служить.

«Я должен найти Лиин и бежать»,– повторял себе много раз на дню Дарган.

Но, может быть, его невеста там, в шатре Тагана? Или в чьем-то еще шатре? От этой мысли медальон на груди раскалялся так, что жег кожу. Дарган по пятому или шестому разу обходил кругом тагенские шатры, но Лиин высмотреть не сумел.

При жизни Таган владел магическим колодцем проклятий. Колодец этот вырыт был на краю их оазиса, и в нем никогда не находили воды, даже в месяц дождей, даже во время наводнения, которое случилось пятнадцать лет назад, и вся пустыня до самой стеклянной пустоши была залита водой, и тогда в колодце Тагана не было воды. Грубая кладка из желтого туфа уходила глубоко вниз и, сколько ни бросали мальчишки в тот колодец зажженную паклю,– так ни разу и не сумели разглядеть дно. Плененный мираж отгонял мальчишек от колодца, но делал это вяло, без должного рвения: все равно без ритуала колодец был лишь каменным жерлом, ведущим в никуда. Воду жители оазиса брали совсем в другом месте. А сюда приходили лишь жаждущие отмщения. Приходили и приезжали издалека, порой из самой Альзонии, порой даже и земель Ништру. Таган, облачившись в ритуальные одежды, царапал на свинцовой табличке остро заточенной бронзовой палочкой проклятие, и, произнося ритуальные заклинания, бросал в колодец. А затем гонец из рода Таг вскакивал на коня и мчался к несчастному, которого прокляли. Или, если проклятие касалось ребенка,– к его родителям. Спустя несколько дней приезжал несчастный, которого прокляли,– бледный, трясущийся, и высыпал перед Таганом содержимое своего кошелька. Тогда Таган вновь проводил ритуал и снимал проклятие.