Старый год - Кир Булычев

– Уйдите! – сказала Люська.

– Ты – царица этого мира, – сказал негромко император. – И я сам положу его к твоим ногам.

– Вы хотите мою кровь пить, – сказала Люська.

– Ну кто сказал тебе такую чушь! Я вижу линию твоих прекрасных бровей и линию твоих будущих бедер, я вижу, как скоро наполнятся упругой плотью твои перси...

– Император, больной вредно волноваться, – сказал доктор скрипучим голосом.

– Ухожу, ухожу, но мне хотелось бы, чтобы маркиза Люси присутствовала на аутодафе.

– Я запрещаю ей.

– Ну ладно, ладно, тебе лучше знать, старая клизма. Мы повеселимся без вас. Я ухожу. Отдыхай, набирайся сил, береги свою алую кровь, моя прелестница. Для тебя я запущу все часы, и время покатится вновь.

– Идите, идите и пришлите мне новую железную дорогу вместо той, которую сломал этот идиот Дантес, – проворчал доктор.

– Распорядитесь, – рявкнул император, кладя руки на плечи велосипедистов.

– Разумеется, – сказал Дантес, – сам сейчас пойду по магазинам и отыщу железную дорогу лучше прежней. Пускай тараканы катаются.

– Тараканов здесь нет! – завопил из кабинета доктор. – И ничего от Дантеса я не приму. Он Пушкина убил.

– На хрен мне нужен твой Пушкин! – закричал в ответ Дантес. – Я убил Марата!

Или они все сумасшедшие, или притворяются. А в самом деле они что-то таят... Бананы!

– На площадь, на площадь, – закричал издали император. – Все на площадь, у нас праздник! Аутодафе!

– Побежали? – спросил Дантес как мальчишка. – А то все хорошие места займут.

– Но это же инквизиция...

Дантес убежал, топая каблуками. Егор попытался вернуться в медпункт, но дверь была заперта.

– Откройте! – Он постучал в дверь. – Это я, Егор. Я один.

– Мне плевать на то, что ты один! – послышался голос доктора.

– Пустите Егора, – попросила Люська.

Доктор открыл дверь. Выглянул в щелку, убедился, что Егор и в самом деле один. Тогда впустил.

Бородка у доктора была седая, кривая, от этого он был похож на сказочного гнома.

Люська лежала на койке за занавеской. Она прикрылась простынкой до подбородка.

– Молодая кровь, – сказал доктор, – настоящая живая кровь. Сколько времени понадобится, чтобы она стала раствором ненужных химикалиев?

– Больно? – спросил Егор.

– Нет, совсем не больно. Только я испугалась.

– Конечно. Она так неожиданно на тебя кинулась.

– Я не ее испугалась, – сказала Люська. – Я этого толстого испугалась. Ты не представляешь, как он на меня смотрит. Он – ужасный человек!

Брови Люськи поднялись, губы дрогнули.

– Ну-ну, – сказал доктор. – Не разнюниваться. Павел Петрович ничего плохого тебе не сделает.

– Егор, возьми меня к себе, – попросила Люська.

Егор понимал, что взять ее некуда. Бежать? И скрываться в голом лесу с привидениями? Тупик... Важнее узнать, как можно выбраться из этого мира.

– Скажите, доктор, – спросил Егор, – а можно, чтобы она здесь подольше полежала? Она же раненая.

– Не бойся, – улыбнулся сказочной гримасой доктор. – Я тебя понимаю. Она еще полежит здесь. Ей нельзя вставать.

– Я могу встать, – возразила Люська.

– Ты что, не понимаешь доктора, что ли? – спросил Егор строго. – Сказано тебе – лежи! А когда будет можно, я тебя возьму.

– Ты меня не оставишь? А то он мою кровь выпьет.

– Нет, не оставлю.

– Побожись!

– Ну, честное слово. А теперь молчи и отдыхай.

Егор обернулся к доктору, который смирно стоял рядом, сложив руки на груди.

– Я не хочу здесь оставаться, – сказал он.

– Я тебе сочувствую, – ответил доктор.

– И нет возможности уйти отсюда?

– Необратима только смерть, – ответил доктор. – Но помочь тебе не могу.

Егор хотел доказать доктору, что ему обязательно надо уйти. Хотя бы ради Люськи, которую они, конечно же, погубят.

Дверь распахнулась.

– Вот вы где! – рявкнул Дантес. – А ну быстро, быстро, сам император спрашивал. Аутодафе начинается. Желательно присутствие маркизы Люси.

– И не мечтай, – сказал доктор. – Больная ослабела от потери крови. Ей прописан постельный режим.

– Ха-ха, постельный! – воскликнул Дантес. – С кем постельный?

– Иди, мальчик, иди, – сказал доктор Егору. – Он же не отвяжется.

Они быстро прошли пустым гулким залом. Все ушли на аутодафе.

– Все ушли на фронт, – сказал Дантес и рассмеялся. У него был неприятный смех.

Егор не задавал вопросов. Не может быть, чтобы такой человек был когда-то кавалергардом. Если он и убил Пушкина, то не на дуэли, а из-за угла. Или из гранатомета.

Все обитатели вокзала собрались на площади. Но если в здании вокзала они были толпой, то на площади люди потерялись в сером пространстве, лишенном теней, и казались кучкой экскурсантов, ожидающих автобуса.

Рядом с автомобильной стоянкой торчал столб – бревно от какой-то избы, вокруг была навалена куча деревяшек – большей частью сидений и ножек от стульев, палок и досок. Возле столба спинкой к нему стоял целый стул. На стуле сидела женщина-развалюха, которая хотела убить императора и чуть не убила Люську. Руки женщины были заведены назад и примотаны проволокой к столбу.

Прическа-луковица рассыпалась и превратилась в неопрятное воронье гнездо. Женщина чихала, шмыгала носом и не могла его утереть.

Неподалеку стоял рояль, которого Егор раньше не заметил. На крышке рояля было укреплено кресло – в кресле сидел император. За спиной торчали велосипедисты.

Когда Егор появился на площади, длинный сутулый мужчина в черном байковом халате и рыжем клоунском парике кончал читать приговор:

– И потому маркиза де Помпадур приговаривается к сожжению на костре живьем до исчезновения признаков жизни. Пепел ее будет развеян по ветру, а имя вычеркнуто из всех справочников и учебников истории. Госпожа маркиза де Помпадур, есть ли у вас что сказать уважаемому собранию перед началом публичной казни?

Казалось, что женщина страшно устала, голова ее немощно свисала, из гнезда-прически высовывались тряпки и концы проводов.

– Говорите, маркиза! – потребовал судья. Маркиза подняла голову. Страшное намазанное лицо с потекшей тушью вокруг глаз оглядело маленькую толпу. Маркиза постаралась что-то сказать, не получилось, и она плюнула на мостовую.

– А загорится? – громко спросил император.

– Должно загореться, – сказал чернобородый лысый человек в красном пиджаке. Егор догадался, что это палач.

– Тогда начинай.

– А причастие?

– Покойная была неверующей, – сказал император. – Я был с ней близок, я гарантирую.

Он снял корону и кружевным платком вытер лоб.

Палач поднял с земли палку, на конце которой была намотана темная тряпка. Дантес, который уже оказался у костра, вытащил из кармана зажигалку и чиркнул ею. Зажигалка загорелась. Огонек был бесцветным и маленьким. Егор заподозрил, что его обманули, – ведь говорили, что бензина здесь нет и оттого машины не могут ездить.