Боги Абердина - Михей Натан

Я развернул записку и перечитал ее, а затем еще минуту пытался себя убедить, что, может быть, Эллен ее не видела. Возможно, она начала читать, а затем остановилась, подумав, что записка предназначена какой-то другой девушке. Ведь приветственная строка отсутствовала, поэтому Эллен могла принять это за любовное письмо к кому-то еще.

Я снова прочел записку, разорвал ее, влез на пустой ящик, который стоял у стены, и открыл подвальное окно. Внутрь ворвался холодный воздух, ветер принес старые хрупкие листья, которые ударялись о раму. В проеме подрагивала давно оставленная пауком паутина, останки погибших в ней насекомых вертелись на ветру. Я выбросил обрывки письма и смотрел, как они опускаются на опавшие листья. Новый порыв ветра унес несколько клочков бумаги в темноту. Я представил, как один клочок летит высоко, вместе с потоками воздуха, пролетает над крышей дома, может быть, едва ее не задев, от него отскакивают капли дождя. Потом он опускается вниз, летит вдоль рамы и попадает в комнату Арта. Там он приземляется — единственная выжившая убийственная часть записки, несомненно, написанной моим почерком. Останавливается он у него на столе. «Эллен…» Единственное слово на мокром обрывке бумаги. Я всего один раз использовал ее имя в этом письме.

Я резко захлопнул окно, уселся на ящик и ругал себя, пока не стало лучше.

Глава 7

Весь следующий месяц я приспособился к жизни в доме, сосредоточившись на занятиях в университете и выполнении поручений, которые мне, наконец, стал давать доктор Кейд. Это были большие, устрашающие и часто обескураживающие куски непереведенного текста, которыми я занимался в выходные. Но такова оказалась работа, в которую можно уйти с головой. Поэтому я занимался ею без жалоб. Казалось, чем больше я делал, тем больше профессор поручал мне. Обычно я оставлял пачку листов перед дверью его кабинета в понедельник утром, а к пятнице пачка еще большего размера оказывалась перед моей.

В начале ноября я недолго встречался с одной рыжеволосой девушкой по имени Таня. Мы с ней вместе ходили на занятия по английской литературе. Я помню про нее только две вещи: она любила модернистскую поэзию Эзры Паунда и пыталась уломать меня на ЛСД — хотела, чтобы я составил ей компанию. Мы прекратили свидания после того, как я привел ее в дом и представил товарищам, с которыми его делил. Арт смотрел на девушку осторожно и с неодобрением, особенно после того, как она провела сравнение между Паундом и Боэцием. Так Таня пыталась показать, что английский для поэзии подходит больше, чем латынь.

Мои встречи с Таней были первой попыткой изгнать Эллен из сознания. Попыткой номер два стали посещения Николь каждый вечер на протяжении двух недель. Я занимался сексом, как сумасшедший, до крови стирая колени на ковре, которым был застелен пол в ее комнате в общежитии. Наконец, мне удалось добиться результата: Эллен по большей части оставалась только в моих снах, где правила, словно Морфей, приходила и уходила, как пожелает. Сны колебались между сексом и мрачными, жуткими вещами, часто имеющими отношение к смерти. Мы обычно занимались сексом, а потом я вдруг смотрел вниз и видел, что член у меня покалечен, распух, а ее половые органы превратились в стальные зажимы. Глубокий поцелуй быстро переходил в удушающий, они обвивала мою талию голыми ногами, бедра плотно прижималась к моим, она терлась лобком, словно вонзаясь в мое тело, высасывала из меня воздух. Обычно я просыпался среди ночи, спина оказывалась мокрой от пота, а передняя часть трусов — липкой от спермы.

Мы никогда не обсуждали письмо, которое она нашла, даже в дальнейшем. Эта проблема просто ушла, как одно из странных мгновений, которое оказалось общим у двух людей, а потом растворяется в памяти благодаря забвению. Но, как мною было решено, эмоциональное равновесие было слишком важным, чтобы идти на риск с этой женщиной, которую я, вероятно, совершенно не интересовал. Я считал свое решение очень зрелым для шестнадцатилетнего парня (а пожалуй — и для человека в моем нынешнем возрасте). Конечно, пришлось обмануться. Ведь похоть — одна из самых толстых нитей, связывающих людей, как паутина. Если бы мне было с кем поговорить, то, возможно, с проблемой удалось бы управиться лучше. Но никого не оказалось рядом.

Средневековые философы изучали феномен Любви, как и любую другую науку. Поэтому я в отчаянии обратился к этим источникам. Там проповедовалась концепция «Amor de lonh» — любви издалека. Это поэтизированная идея привязанности, которая становится благородной из-за страданий, страсти, усиленной лишениями, и необходимости препятствий для существования хрупкого идеала. Ведь если дать любви возможности расцвести, она может оказаться ложной. «Наверное, в этом все и дело, — думал я. — Наверное, я на самом деле не любил Эллен по-настоящему. Как я мог? А если бы возможность когда-то представилась, то мои заблуждения сразу же рухнули бы и оказались унесенными ветром».

Особенно запомнилась одна ночь. Я рылся в холодильнике. Внезапно в кухню вошла Эллен в мужской рубашке в тонкую полоску, низ которой едва прикрывал зеленые шелковые трусики. Она улыбнулась мне усталыми глазами и принялась заваривать чай.

— Для горла, — объяснила она, поглаживая шею спереди и морщась. — У меня аллергия на собак, а здесь Нил… Иногда горло распухает.

Эллен не щелкала выключателем, она колдовала над чаем в холодном свете, падающем из открытого холодильника.

У меня скрутило живот, я стоял, замерев от ужаса. Меня охватило поразительно сильное желание схватить ее, притянуть к себе и закричать: «Ты что, совсем не понимаешь?» Девушка встала на цыпочки, потянулась за коробкой с пакетиками чая. Я смотрел, как напрягаются ее икры, как на них выступают тонкие прожилки, на нежную округлость мышц, потом на колени сзади, на то, как натягиваются мышцы под ними, на мягкую белизну кожи… Кожа на голых бедрах была натянута, на ней не было никаких следов, она казалась идеальной. Мне стало стыдно, словно я смотрел на ноги не по летам развитой двенадцатилетней девочки.

— Что-то не так? — спросила она, стоя с пакетиком чая в руке. Пакетик раскачивался, словно маятник у гипнотизера. Эллен держала ниточку большим и указательным пальцами.

Я покачал головой. Вот она, Феба — роскошная, в шелковых зеленых трусиках…

— Ты выглядишь старше, — заметила она с легкой улыбкой.

Девушка провела пальцем по бедру в том месте, где заканчивалась рубашка и начиналось тело. Эллен загнула ноготь под ткань и легко ее потянула, словно чесала в зудящем месте.

— Может, все дело в освещении, — сказала она хриплым голосом и гораздо тише, чем обычно.

— Мне все еще шестнадцать лет, — ответил я, тут же себя отругав: «То-то и оно, что шестнадцать, чертов идиот!»

Дверца холодильника оставалась открытой, моя рука лежала на ней.

Эллен улыбнулась и отпустила подол рубашки. В тени послышался шепот зеленого шелка. Я представил, как под ним находятся мягкие, влажные восхитительные вещи.

Чайник засвистел. В окно за ее спиной проникал лунный свет. Волосы Эллен блестели в нем. Она и в самом деле была Фебой, богиней Луны, — по крайней мере, в это мгновение…

— Вода кипит.

— Спасибо, — поблагодарила она. Тон был двойственным. Эллен повернулась ко мне спиной и сняла чайник с плиты.

Я стоял на том же месте еще несколько мучительных мгновений, компанию мне составляла оптимистическая эрекция. Затем пришлось отправиться к себе в комнату. Впереди следовал мой целеустремленный солдат. Мне снова было грустно оттого, что пришлось отступить.

За день до Хэллоуина я вернулся домой во второй половине дня и обнаружил, что Дэн сидит на диване, читая книгу. На голове у него красовалась красная шерстяная шапочка — охотничье кепи. А одет он был в подходящий по цвету костюм для верховой езды. Вначале я подумал, что это его маскарадный костюм — может, Дэн решил одеться Шерлоком Холмсом, но денег было мало, и получилась этакая малобюджетная версия. Но когда я снял обувь, он поднял голову и улыбнулся.

— Что ты делаешь следующие несколько часов? — спросил мой коллега.

Я планировал сидеть за письменным столом и заниматься, может, вывести Нила на прогулку, пока не стемнело.

Дэн встал и потряс ключами. Это были ключи от «ягуара» Хауи.

— Он мой на весь день. Хауи поехал в университет вместе с Артуром. Они собираются изучать какие-то карты в библиотеке… — Дэн бросил мне ключи. — Хочешь поехать к Лошадиной Голове?

— У меня нет водительских прав, хотя какая разница… — ответил я.

Я несколько раз водил машину поздно ночью по тихим улочкам Стултона, которые заканчивались тупиками. Это были автомобили приятелей.

Дэн прошел к окну гостиной и выглянул наружу.

— У Лошадиной Головы есть ферма под названием «Фруктовый сад Виктора». Мы в прошлом году туда ездили. Пятьдесят акров плодовых деревьев, растянувшиеся возвышенности, маленькие пруды, разбросанные по территории. Напоминает сельскую местность в Уэльсе. Можно пообедать в «Свистке», если хочешь.