Американский детектив - 4 - Джон Гоуди

Глава 9

Начальник лейтенанта Прескота капитан Дургин позвонил в центр управления, чтобы сообщить новость насчет Доловича. Прескот перегнулся через плечо Коррела и взял телефонную трубку. Коррел прикрыл глаза рукой и со стоном откинулся в кресле.

— Я собираюсь перебраться на ту сторону реки к Двадцать Восьмой улице, — сказал капитан. — Не думаю, что нам оставят слишком большое поле действий. Я имею в виду полицию. Настоящую полицию. Они все взяли в свои руки.

Коррел неожиданно выпрямился и патетически воздел руки к небесам, словно призывая их на помощь.

— Все строго по инстанциям, — поправил капитан. — Мы получаем команды от шефа Костелло и председателя. Они подчиняются комиссару, тот слушает мэра... И что тут поделаешь...

Коррел, обращаясь к потолку, хрипло и взволнованно сыпал проклятьями на головы убийц Казимира Доловича, обращался с мольбой к Господу, чтобы тот отомстил, и сам поклялся отомстить, причем проделывал все это одновременно.

— Это начальник дистанции, — пояснил Прескот. — Полагаю, Долович был его приятелем.

— Скажи ему, чтобы заткнулся. Я ничего не слышу.

Из дальних закутков центра управления люди потянулись к Коррелу, который как-будто успокоился, потом скорчился в кресле и разрыдался.

— Оставайся там, Клайв, — велел капитан. — Поддерживай связь с поездом, пока мы не придумаем ещё какой-то способ связи. Они что-нибудь говорят?

— Последних несколько минут молчат

— Скажи им, что мы пытаемся связаться с мэром. Скажи, что нам нужно время. Господи, что за город! У тебя есть ещё вопросы?

— Да, — сказал Прескот. — Мне хотелось бы самому принять участие в операции.

— Это не обсуждается. Оставайся там, где ты есть, — капитан повесил трубку.

Постепенно прибывал народ из других отделов центра управления начальники дистанций и диспетчеры других отделений. Перекатывая сигары из угла в угол рта, они окружили пульт управления и с интересом смотрели на Коррела. Коррел, чьи настроения, как успел понять Прескот, проявлялись очень бурно, но быстро менялись, перестал плакать и принялся в ярости колотить кулаком по столу.

— Джентльмены, — вмешался Прескот. — Джентльмены. — Дюжина физиономий повернулась в его сторону, теперь сигары уставились на него. — Джентльмены, за этим пультом теперь будет работать полиция, так что попрошу освободить место.

— Каз умер, — трагическим голосом произнес Коррел. — Погиб в расцвете сил.

— Джентльмены... — повторил Прескот.

— Толстяк Каз ушел от нас, — не унимался Коррел.

Прескот строго посмотрел на группу людей у пульта управления. Ему ответили пустые взгляды, сигары продолжали перекатываться из угла в угол, но потом со все такими же непроницаемыми лицами люди начали расходиться.

— Френк, попробуйте связаться с поездом, — попросил Прескот.

Настроение Коррела снова изменилось. Его жилистое тело напряглось, и он закричал:

— Я отказываюсь пачкать руки и вступать в разговоры с этими черными подонками.

— Как вы смогли по радио узнать, какого цвета у них кожа?

— Цвета? Я имел в виду, что у них черные сердца, — поправился Коррел.

— Очень хорошо, — кивнул Прескот. — А теперь освободите место, чтобы я мог работать.

Коррел вскочил.

— И вы рассчитываете, что я смогу руководить движением, если вы займете мой пульт?

— Воспользуйтесь пультами диспетчеров. Френк. Я понимаю, это неудобно, но ничего не поделаешь, — Прескот скользнул в кресло Коррела, подался перед и включил микрофон. — Центр управления вызывает ПелхэмЧас Двадцать Три. Центр управления вызывает ПелхэмЧас Двадцать Три.

Коррел хлопнул себя по лбу.

— Никогда не думал, что доживу до такого дня, когда увижу, что разговор с убийцами важнее управления железной дорогой, от которой зависит жизнь города. Господи, где же справедливость на этом свете!

— Ответьте, Пелхэм Час Двадцать Три, ответьте... — Прескот выключил микрофон. — Речь идет о жизни шестнадцати пассажиров. Вот что важнее всего, Френк.

— Плевать я хотел на пассажиров! Какого черта они хотят за свои паршивые тридцать пять центов — жить вечно?

Он неплохо играет роль, — подумал Прескот, — но все-таки не совсем. Он настоящий фанатик своего дела, но как все фанатики мыслит слишком узко. За спиной Коррела он видел диспетчеров отделения А, отчаянно пытавшихся справиться с морем звонков от растерянных машинистов: поезда стали по всей линии, и они даже не делали вид, что регистрируют звонки в журнале.

— Если бы командовал я, — заявил Коррел, — то немедленно отправил бы на штурм полицейских с винтовками и слезоточивым газом...

— Слава Богу, что вы не командуете, — осадил его Прескот. — Почему бы вам не заняться возникшей пробкой и не предоставить полиции заниматься своей работой?

— Это совсем другое дело. Мне нужны распоряжения вышестоящего начальства. Они сейчас консультируются. Хотя какого черта тут консультироваться? Нужно развести поезда к северу и югу от запертого участка. Но по-прежнему останется разрыв в милю длиной, где выведены из строя все четыре пути, причем в самом центре города. Если бы вы мне разрешили дать питание на два пути, даже на один...

— Ничего мы разрешить не можем.

— Вы хотите сказать, что эти убийцы не позволяют восстановить питание? И вы терпите приказы от банды мерзких пиратов? Это же чистой воды пиратство!

— Постарайтесь успокоиться, — посоветовал Прескот. — Вы получите свою дорогу примерно через час, с точностью до нескольких минут... или нескольких жизней.

— Целый час, — воскликнул Коррел. — Вы понимаете, что приближается час пик? Час пик — а у нас вышел из строя целый участок. Сумасшедший дом!

— Пелхэм Час Двадцать Три, — произнес Прескот в микрофон. — Вызываю Пелхэм Час Двадцать Три.

— Откуда вы знаете, что эти подонки не блефуют? С чего вы взяли, что они не ожидают, что мы будем бороться за жизни пассажиров?

— Бороться за жизни, — повторил Прескот. — А вы штучка, Коррел, ещё какая штучка.

— Они сказали, что начнут убивать пассажиров, но, может быть, это просто блеф?

— Как блеф с Доловичем?

— О, Господи! — Настроение Коррела снова резко изменилось, глаза его наполнились слезами. — Толстяк Каз... Он был замечательным человеком. Белым человеком.

— Коррел, вам следует очень внимательно следить за своим языком.

— Старина Каз. Он был настоящим путейцем, как в старое время. Пат Бердик мог бы им гордиться.

— Если он полез под пули, то просто дурака свалял, — заметил Прескот. — А кто такой Пат Бердик?

— Пат Бердик? Это легенда. Величайший из старых начальников дистанций. О нем ходит множество историй. Могу рассказать целую дюжину.

— Может быть, в другой раз.

— Однажды, — продолжал Коррел, — поезд остановился без десяти пять. Представляете, за десять минут до пяти! Буквально перед самым часом пик!

— Я хочу попробовать вызвать их снова, — заметил Прескот.

— Машинист позвонил по телефону, — это было задолго до появления двусторонней радиосвязи, — и сказал, что на путях прямо перед поездом лежит мертвец. Пат спрашивает: "Вы уверены, что он мертв?" "Конечно уверен", отвечает машинист. — Он твердый, как бревно." — Тогда Пат кричит: "Тогда, черт тебя подери, прислони его к колонне и езжай дальше. Мы заберем его, когда пройдет час пик!"

— Центр управления вызывает Пелхэм Час Двадцать Три...

— Вот такого сорта путейцем был Каз Долович. Знаете, что сказал бы сейчас Каз? Он бы сказал: "Не думай обо мне, дружище Френк, думай, как наладить движение". Каз захотел бы, чтобы все шло именно так.

— Пелхэм Час Двадцать Три вызывает центр управления. Пелхэм Час Двадцать Три вызывает лейтенанта Прескота в центре управления.

Прескот нажал на кнопку передатчика.

— Прескот слушает. Говорите, Пелхэм Час Двадцать Три.

— Лейтенант, я смотрю на часы. На них два тридцать семь. У вас осталось тридцать шесть минут.

— Сволочи, — буркнул Коррел. — Мерзкие убийцы.

— Заткнитесь, — отрезал Прескот. Потом произнес в микрофон: — Будьте же благоразумны. Мы готовы с вами сотрудничать. Но вы не даете нам времени все подготовить.

— Тридцать шесть минут. Вы меня поняли?

— Я вас понял, но этого слишком мало. Вы же имеете дело с властями. А они слишком медленно поворачиваются.

— Пора научиться вертеться быстрее.

— Все вертится. Но вы же понимаете, у нас нет наготове миллиона.

— Вы ещё не подтвердили, что заплатите. Достать деньги не так трудно, если отнестись к этому всерьез.

— Я простой полицейский, и не слишком хорошо разбираюсь в таких вещах.

— Тогда найдите того, кто разбирается. Время идет.