Твой демон зла. Поединок - Сергей Волков

Вдруг что-то произошло – разом засуетились, забегали люди, взревела всей мощью своего не слабого движка спасательная машина. Я задрал голову, и увидел, как серебристая лестница медленно отходит от здания, а на ней, уцепившись за спущенною пожарными с площадке гибкую лесенку, висит человек – молодой парень, в закопченной и обгорелой одежде.

Вокруг все облегченно и, как показалось мне, даже разочаровано, вздохнули. Тут ветер вдруг на секунду стих, и пламя внутри и снаружи дома с радостным ревом взметнулось вверх, а потом неожиданно подул холодный северный ветер, сиверко, как называли его в старину, и огонь потянуло в другую сторону, прямо на медленно ползущую спасательную лестницу с людьми на ней.

Первым в цепкие лапы огня попал снятый с крыши парень – волна колышущегося, раскаленного воздуха накрыла его, он закричал, закорчился на качающейся лестнице, и вдруг полетел вниз, прямо в черные, с проблесками огня, клубы…

Потом отклоняемый коварным ветром огонь, словно на пробу, лизнул лестницу – люди на площадке были пока гораздо выше, но для того, что бы спуститься, им все равно надо было пройти через огонь! Я вспомнил, что на конце пламя всегда горячее, и если представить себе, что все здание полыхало, как свечка, то самое жаркое пламя было именно там, где предстояло проползти спасательной лестнице.

«Если внизу у них не выдерживают термокостюмы, что с ними будет там, в самом пекле?», – успел подумать я, и тут, словно кто-то подслушал мою мысль, все увидели, что может сделать это самое пекло с творением человеческих рук…

От страшного жара спасательная лестница начала гнуться, потом защелкали лопающиеся в ней тросы, лестница затряслась, отдельные ее сегменты с грохотом стали сдвигаться, пожарные наверху закричали, и тут лестница вдруг сложилась пополам, точно гигантская соломинка, пережженная посредине. Спасательная площадка вместе с пожарными рухнула прямо в огонь, и словно бы от этого, с грохотом и треском, взметнув в серое небо миллиарды искр, просела центральная часть здания – оно словно бы обрушилось внутрь себя!

Многоголосый рев пронесся над толпой и затих… Люди, потрясенные тем, что на их глазах, вот тут, в нескольких десятках метрах, рядом, а не где-то на телевизионном экране, погибли живые люди, стали расходиться, пряча друг от друга глаза…

Я неловко переминался с ноги на ногу, ошалело глядя на похожее сейчас на огромный обгорелый ящик здание Центра. Руслан Кимович, все время простоявший где-то в стороне, возник рядом, тронул его за рукав:

– Все, Сережа! Пойдем, надо ехать домой, думать и решать! Не отчаивайся раньше времени! Пойдем!

Я, двигаясь как сомнамбула, дошел до машины, сел на сиденье, а у него в ушах все еще стоял крик летящих в огонь пожарных, и сквозь него словно бы слышался Катин голос: «Сережа! Спаси меня! Спаси!!!»

Красная «Хонда» вывернула из переулка, а к месту пожара подъезжали машины «Дорожного патруля», других телепрограмм, появился лимузин кого-то из городского начальства, и наконец-то закружил над догорающим зданием так необходимый еще двадцать минут назад, а сейчас уже абсолютно бесполезный спасательный вертолет!..

Мы приехали домой, как с некоторых пор начал я про себя называть дачу приятеля Хосы, усталые и разбитые. Катю не спасли, Центр сгорел – наш неведомый противник резко поменял все планы, повел себя крайне не понятно и не логично, обрубил все связующие ниточки, единственное, на что оставалось надеется – что «спецназ» друга Хосы захватит мало-мальски знающего языка.

Мы перекусили, почти не разговаривая, попили так горячо любимый Хосы чай, и после чая я вдруг почувствовал неодолимое желание лечь и уснуть, и не просыпаться, по возможности, никогда.

– Руслан Кимович… Я, пожалуй, прилягу… Что-то не важно я себя…

– Иди-иди, Сергей Степанович! – впервые после неудачного обмена на лице Хосы появилась его всегдашняя улыбка: – Иди, отдыхай!

Я уплелся в комнату, рухнул на кровать и провалился в черную яму сна. Это действительно было похоже на падение – я летел, летел, летел…

Вдруг все вокруг вспыхнуло ярко-красным, золотисто-желтым, изумрудно-зеленым. Я с удивлением понял, что мое неподвижное, спящее тело висит в пространстве, окруженное цветными сполохами, а я сам вижу себя со стороны!

Неожиданно в цветных пятнах родилось какое-то изменение – завихрились, заволновались гигантские щупальца, похожие на дымных змей, разноцветных, не имеющих ни головы, ни чешуи. Змеи эти со всех сторон оплели, опутали мое висящее тело, а потом вдруг разом дернулись, кто куда, и закрученное ими тело завращалось, закружилось вокруг своей оси. Я тут же ощутил приступ головокружения и подступающую тошноту, хотя на самом деле, конечно же, тело мое было неподвижно…

Изменения в этом удивительном сне произошли мгновенно. Теперь я видел себя стоящим на большой, оживленной улице какого-то огромного города.

Я стоял на тротуаре, а вокруг меня шли женщины, все, как одна, в натянутых до подбородка черных вязанных шапочках, и одетые в такие же, как у Кати, коричневые брючные костюмы.

Я бросился к одной, к другой, к третьей, попытался сорвать с их голов шапочки, но они словно бы приклеились к лицам, и тогда мне стало страшно – я стоял посреди улицы, а на встречу мне, вокруг меня, со всех сторон шли сотни, тысячи женщин без лиц, молчаливые, монотонно шагающие, и ужасные в этой своей монотонности!..

Следующая картинка – абсолютно плоская, зеркальная, гладкая, необозримая равнина предстала моим глазам. Посреди нее, километрах в пяти от меня, возвышалось какое-то здание, высотой превосходящее Останкинскую телебашню, наверное, втрое. При всем этом здание здорово напоминало Московский Университет и высотку на Котельнической набережной одновременно.

Циклопической сооружение словно бы подчеркивало всю ничтожность, не значимость крохотного человека, стоящего на бескрайней, зеркальной равнине, плоской, как грампластинка.

Обернувшись – я не знаю, почему, просто мне вдруг ужасно захотелось обернуться, словно бы сзади кто-то не слышно подошел ко мне и уставился в затылок – я увидел, что за моей спиной, на огромном, многометровом «Харлее» сидит затянутая в черную кожу женщина, ростом с американскую статую Свободы. Я знал, кто она, не смотря на то, что на ее голове тоже была знакомая вязанная черная шапочка, скрывающее лицо. Лицо лицом, а эти длинные золотистые кудри я не спутал бы ни с чем!

«Тебя же нет! Я же тебя убил!», – захотелось крикнуть мне в тот момент, но тут мотоциклистка повернула голову, захрустев блестящей кожей своего немыслимого костюма, повернула к мне свою безликое лицо, и у меня язык прирос к небу, зато в руке вдруг появился черный, большой, тяжелый и какой-то совершенно незнакомый пистолет.

Я не задумываясь, плавно, словно бы в замедленном кино, поднял пистолет и несколько раз выстрелил в черную амазонку на «Харлее», как стрелял уже однажды, на берегу Яузы.

Пули вылетели из ствола, хорошо видимые в прозрачном воздухе, и медленно, по дороге увеличиваясь в размерах, поплыли к мотоциклистке. Я удивился такой скорости движения того, что должно молниеносно пронзать пространство, принося в своих свинцовых или стальных граммах неотвратимое возмездие.

Но гигантская мотоциклистка и не думала трогаться с места. Она подняла руку – захрустела кожа, мне даже показалось, что я слышит скрип суставов огромной руки, и легким движением сняла с себя шапочку.

Упали под колеса «Харлея» золотые кудри, рядом бесшумно опустилась черная, вязаная шапка, несколько выпущенных мною пуль продолжали свой неотвратимый полет, почти достигнув мотоциклистки, а она сидела и спокойно смотрела на меня, смотрела Катиными глазами, Катиным лицом, на котором Катины губы изогнулись в чуть лукавой, такой знакомой мне Катиной усмешке…

«Не-е-е-ет!!!», – беззвучно заорал я, бросаясь вперед и не двигаясь с места, а пули с довольным, чавкающим звуком стали вонзаться в плоть, в черный и белый металл мотоцикла – одна ударила мотоциклистку в ногу, друга отскочила от никелированной стойки руля, третья пробила бензобак, и из образовавшегося отверстия выпорхнуло наружу рыжее, очень красивое на черном фоне, пламя.

Мотоциклистка продолжала спокойно смотреть на меня Катиным лицом, и тут мотоцикл бесшумно взорвался, стирая дымными росчерками все, что я видел – равнину, здание, голубизну неба, и улыбку сфинкса на милом и дорогом лице…

Последнее видение мне запомнилось лучше всего… Я снова видел себя со стороны, стоящего посреди залитого солнцем обыкновенного московского двора, очень похожего на тот, где жил Пашутин. Было лето, шелестели листвой деревья, чирикали и цвиркали птицы, в синем небе плыли маленькие, белые, пушистые облака. Я стоял на прогретом солнцем асфальте, явственно ощущая тепло, поднимающееся вверх, окутывающее все тело – ноги, туловище, пальцы рук. Было хорошо и спокойно, хотелось всю оставшуюся жизнь вот так вот простоять, задрав голову вверх, смотреть на небо, ощущать тепло и покой…