Собрание сочинений в 12 томах. Том 3 - Марк Твен

— А ты разве не помнишь, что до нашей свадьбы, еще до того как ты вошла в Собрание, ты тоже была полна всяких идей, — сказал он. — Мне кажется, что Руфь честно идет навстречу тем стремлениям, которые ты спрятала под квакерским платьем.

Против этого Маргарет ничего не могла возразить; молчание ее говорило о том, что в своем прошлом она ищет доводы против только что высказанных ею мыслей.

— Почему бы не разрешить Руфи позаниматься некоторое время? — сказал Эли. — У нас в городе недавно открылся женский медицинский колледж. Возможно, она сама скоро обнаружит, что ей не хватает общей подготовки, и согласится с твоим предложением повидать свет и поучиться в каком-нибудь солидном учебном заведении.

На этом они и порешили, и Маргарет, отнюдь не одобрявшей этого плана, в конце концов пришлось согласиться, что это наилучший выход из положения. Чтобы избавить Руфь от лишней траты сил, договорились, что она будет жить у знакомых, неподалеку от колледжа, и попытается постичь науку, которой все мы обязаны жизнью, и которая иногда словно чудом нам жизнь сохраняет.

В тот день мистер Боултон привел к обеду нового гостя, мистера Биглера из знаменитой фирмы железнодорожных подрядчиков «Пеннибеккер, Биглер и Смолл». Мистер Боултон постоянно приводил к обеду кого-нибудь, кто собирался построить новую дорогу или заложить шахту, засадить болото камышом для снабжения сырьем бумажных фабрик или основать больницу, вложить деньги в создание молотилки нового типа или открыть колледж где-то около границы заселенных земель Запада, предварительно занявшись спекуляцией земельными участками.

Дом Боултонов служил постоянным пристанищем для подобного рода людей. Они все время появлялись и исчезали. Руфь привыкла видеть их в доме с самого детства и не раз говорила, что они льнут к ее отцу, как мухи к меду. Руфь была уверена, что половина человечества только тем и живет, что вовлекает другую половину в разного рода аферы. И мистер Боултон никому не мог сказать «нет», утверждала Руфь, даже представителям общества по гравировке библейских цитат на устричных раковинах.

На этот раз мистер Биглер на протяжении всего обеда громко разглагольствовал о постройке железной дороги от Танкханнока до Янгвуменс-тауна через Рэтлснейк, которая станет не только столбовой дорогой на Запад, но и откроет выход на рынок неисчерпаемым запасам каменного угля и древесины. План действий был чрезвычайно прост.

— Мы скупаем землю, — объяснял он, — пользуясь долгосрочным кредитом, поддержанным гарантиями верных людей; затем закладываем земли и получаем достаточно денег, чтобы построить большую часть дороги. Потом добиваемся, чтобы в городах, оказавшихся на новой железнодорожной линии, выпустили акции на сумму, необходимую для завершения работ; акции мы продаем и достраиваем дорогу. Под достроенную линию частично выпускаем новые акции, что будет нетрудно, если по мере завершения работ на каждом новом участке мы будем закладывать его. Остальные акции можно будет продать, разрекламировав возможности, которые открывает в этих краях наша дорога. Затем мы продаем с большой прибылью скупленные ранее земли. Все, что нам нужно, — непринужденно продолжал Биглер, — это несколько тысяч долларов, чтобы начать изыскательские работы и уладить кое-какие дела в законодательном собрании штата; кое-кто там может доставить нам немало хлопот, надо будет повидаться с ними.

— Для начала потребуются немалые деньги, — заметил мистер Боултон, который прекрасно знал, что значило «повидаться» с некоторыми законодателями Пенсильвании, но вежливость не позволяла ему высказать мистеру Биглеру свое мнение о нем, пока он его гость. — Ну, а какие вы даете гарантии?

На лице мистера Биглера появилась жесткая улыбка, и он сказал:

— Вступив в дело, мистер Боултон, вы будете первым при дележе доходов.

Руфь не все понимала в этом разговоре, но с любопытством посматривала на очередного представителя уже известного ей типа людей. Наконец она прервала беседу вопросом:

— Мистер Биглер, я полагаю, вы будете продавать акции каждому, кого привлечет реклама?

— О, конечно, всем без исключения, — проговорил мистер Биглер, только сейчас заметивший Руфь и слегка озадаченный выражением обращенного к нему спокойного, умного лица.

— А что станет с теми бедняками, которых уговорят рискнуть своими скромными сбережениями, после того как вы выйдете из дела, не доведя его до конца?

Сказать, что мистер Биглер смутился или что он вообще умел смущаться, было бы равносильно утверждению, что фальшивый медный доллар способен позеленеть, когда обнаружится, что он фальшивый; однако вопрос был задан в присутствии мистера Боултона, и это раздосадовало гостя.

— Видите ли, мисс, во всяком большом деле, предпринятом на благо общества, могут, конечно, произойти некоторые… мелкие… неприятности, которые… которых… Ну и, конечно же, о бедных следует заботиться, я и жене своей говорю, что о бедных нужно заботиться; правда, не всегда определишь, кто бедняк, а кто нет, столько сейчас развелось мошенников. К тому же надо заботиться и о бедняках из законодательного собрания, — сказал с усмешкой подрядчик. — Не так ли, мистер Боултон?

Эли Боултон ответил, что ему почти не приходилось иметь дела с членами законодательного собрания.

— Да, — продолжал всеобщий благодетель, — в этом году народ там подобрался довольно бедный, необыкновенно бедный, а потому и дорогостоящий. Дело в том, мистер Боултон, что цены на сенаторов поднялись в Соединенных Штатах так высоко, что это отражается на состоянии всего рынка: стало почти невозможно провести в жизнь какое-нибудь общественно полезное дело на сходных условиях. Симония[58] — вот что это такое! Симония — и ничего больше, повторил мистер Биглер, считая, по-видимому, что нашел удачное слово.

Мистер Биглер продолжал разглагольствовать и рассказал некоторые интересные подробности о тесной связи железных дорог с политикой; весь обед он старательно развлекал сам себя и внушал все больше отвращения Руфи, уже не задававшей вопросов, и ее отцу, который отвечал ему лишь односложными словами.

— Лучше бы ты перестал приводить к нам таких мерзких людей, — сказала Руфь отцу, после того как Биглер ушел. — Неужели все, кто носит в галстуке булавку с крупным бриллиантом, непременно должны размахивать за столом ножом, неграмотно говорить и мошенничать?

— Э, дитя мое, ты слишком придирчива. Мистер Биглер один из самых видных людей в нашем штате; ни у кого нет такого влияния в Гаррисберге. Мне он нравится ничуть не больше, чем тебе, но уж лучше одолжить ему немного денег, чем стать его врагом.

— А я думаю, отец, что лучше стать его врагом, чем сидеть за одним столом с ним. Верно, что он дал деньги на постройку этой прелестной церкви святого Якова Малого и что он состоит в приходском совете?

— Верно. Он не такой уж плохой человек. Как-то на Третьей улице его спросили, из какой он церкви — Высокой или Низкой[59]. Биглер ответил, что и сам точно не знает: в церкви он был, дескать, только один раз, но в боковом приделе свободно доставал до потолка рукой.

— И все же он ужасный человек, — окончательно и бесповоротно решила Руфь со свойственной женщинам способностью быстро делать выводы, несмотря ни на какие смягчающие обстоятельства. А Биглер даже и не подозревал, что он произвел столь неблагоприятное впечатление в семье Боултона, — сам-то он всячески старался понравиться. Маргарет Боултон согласилась с мнением дочери, и, хотя она никогда не вступала в разговор с людьми, подобными Биглеру, она была благодарна Руфи за то, что хоть дочь досадила ему.

В доме Боултонов царили мир и спокойствие, и постороннему никогда не пришло бы в голову, что кто-нибудь мог возражать против поступления Руфи в медицинский колледж. Она спокойно переехала в город и начала посещать лекции, будто ничего естественнее и быть не могло. Что же касается оживленных сплетен и пересудов родственников и знакомых — сплетен, ничуть не менее распространенных у Друзей, чем в любой другой среде, хотя тут их передают только исподтишка, осторожным шепотком, — то Руфь не обращала на них никакого внимания, даже если она их и слышала.

Ученье целиком захватило Руфь; впервые в жизни она была по-настоящему счастлива и глубоко наслаждалась свободой и возможностью отдаться занятиям, которые с каждым днем приносили ей все больше нового. Приезжая по Первым Дням[60] домой, она всегда была в прекрасном настроении, всюду звенел ее веселый смех, и остальным детям очень не хотелось, чтобы она уезжала. Но миссис Боултон с тревогой замечала, как горит порой ее лицо и сверкают глаза, свидетельствуя о напряженной духовной жизни, и как подчас, когда она думала, что на нее не смотрят, лицо ее становилось серьезным и решительным.