Собрание сочинений в 12 томах. Том 3 - Марк Твен

— Ну как, сенатор, вы уже акклиматизировались в здешних краях?

— Пожалуй, — ответил вице-президент, закинув ногу на ногу и надвинув свою широкополую шляпу на глаза; затем он метким плевком заставил отскочить в сторону проходившего мимо цыпленка и сказал, по-сенаторски взвешивая каждое слово: — Пожалуй, да. Я здесь живу уже двадцать пять лет, и разрази меня гром, если я не пережил по крайней мере двадцать пять землетрясений по одному в год! Только негры и могут выдержать здешний климат!

Выздоровление инженера послужило сигналом к снятию лагеря в Сент-Луисе; и, полные воодушевления, наши молодые искатели счастья отправились на пароходе вверх по реке. Они плыли по Миссисипи только второй раз в жизни, и все, что они видели, еще не утратило для них очарования новизны. Полковник Селлерс пришел на пристань проводить их.

— А ящик шампанского я пошлю вам вдогонку следующим пароходом; нет, нет, никаких благодарностей; на бивуаке не плохо распить бутылочку! кричал он, пока убирали сходни. — Передайте привет Томпсону. Пусть не забывает про Пристань Стоуна! Мистер Брайерли, дайте мне знать, если вы выберете что-нибудь конкретное, — я тут же приеду из Хоукая. До свиданья!

И пока молодые люди не скрылись из вида, полковник все махал им шляпой, всем своим сияющим существом излучая пожелания счастья и удачи.

Путешествие было очень приятным и достаточно коротким, чтобы не почувствовать его однообразия. По существу, наши пассажиры не успели даже как следует привыкнуть к великолепию обширного салона, где сервировался обед: это было поистине чудо красок и позолоты, с потолка свешивались прихотливые гирлянды из разноцветной бумаги с бесконечными в своем разнообразии фестончиками и узорами. Салон по красоте отделки превосходил даже парикмахерскую. Отпечатанное в типографии меню, как справедливо хвастались хозяева, было длиннее, чем в любом нью-йоркском отеле. Автор этого произведения несомненно обладал талантом и воображением, и не его вина, что сам обед был до некоторой степени обманом чувств и что все заказываемые пассажирами блюда были на вкус почти одинаковы, не его вина также, что запах розового масла, витавший над всеми разновидностями десерта, свидетельствовал о том, что по пути из кухни этот десерт попадал сперва в парикмахерскую.

Наши путешественники высадились в небольшом поселке на левом берегу и немедленно отправились верхом в глубь штата к лагерю; одежду и одеяла они приторочили к седлам. Гарри облачился в уже знакомый нам костюм, и его высокие, начищенные до блеска сапоги неизменно привлекали внимание тех немногих встречных, которые им попадались по дороге; особенно они нравились розовощеким красоткам, легко шагавшим с небольшими корзинками в руках и в живописных косынках на голове или же ехавшим на мулах, держа перед собою более тяжелую поклажу.

Гарри распевал отрывки из оперных арий и говорил о будущем богатстве. Даже Филипп был возбужден охватившим его чувством свободы, духом приключений и красотой пейзажа. Прерия, покрытая молодой травой и яркими пятнами цветов, преимущественно всякими разновидностями флоксов, казалась издавна возделанной заботливой рукой, а попадавшиеся по временам светлые рощи белого дуба придавали ей вид парка. Казалось, в любую минуту за расчищенной дубравой могут показаться остроугольные коньки крыш и квадратные окна старинного дома, выстроенного в елизаветинском стиле.

К вечеру третьего дня, перед заходом солнца, когда молодые люди, по их предположениям, должны были находиться около города Магнолия, вблизи которого следовало искать лагерь изыскателей, они увидели бревенчатый дом и подъехали к нему — справиться о дороге.

Половина дома была занята под лавку, половина — под жилье. У двери стояла негритянка в ярком тюрбане.

— Не можете ли вы сказать, тетушка, — обратился к ней Филипп, — далеко ли отсюда до города Магнолия?

— Э, бог с тобой, дитятко, — рассмеялась женщина, — да вот же он!

Так оно и было; бревенчатый дом являл собою весь компактно выстроенный город, а пригородом ему служило все мироздание. Лагерь же находился всего в трех или четырех милях.

— Мимо не проедете, — объяснила им негритянка. — Только не держитесь дороги, а езжайте прямехонько на закат.

Всадники поскакали галопом и, когда в небе начали загораться звезды, увидели мерцающие огни лагеря. Он был разбит в небольшой лощине, по которой меж редких белых дубков протекал ручей. Под деревьями стояло несколько палаток; лошади и волы были привязаны неподалеку, а обитатели лагеря сидели на складных стульях или лежали на одеялах возле ярко пылавшего костра. Подъехав поближе, Филипп и Гарри услышали звуки банджо и увидели нескольких негров с одной из ближних плантаций, которые «откалывали» джубу[66] под дружные «ух! ух!» зрителей.

Джефф Томпсон — ибо лагерь был разбит партией этого прославленного инженера — сердечно поздравил их с прибытием, предложил обосноваться в его палатке, приказал накормить ужином и вытащил на свет небольшой кувшин, заявив, что ввиду прохладного вечера необходимо «пропустить по глоточку».

— Я еще не видел ни одного человека из восточных штатов, который умел бы пить из кувшина, держа его одной рукой. А это легче легкого. Вот, смотрите.

Он взялся за ручку кувшина правой рукой, откинул его на тыльную часть руки и приложился губами к носику: все это было проделано изящно и просто.

— К тому же, — сказал мистер Томпсон, опуская кувшин, — каждый пьет, сколько ему совесть позволяет.

Спать в лагере ложились рано, так уж было заведено, и в девять часов все были под одеялами, — все, кроме самого Джеффа, который посидел еще немного над полевым журналом, потом вышел из палатки и пропел сильным приятным тенором «Звездное знамя»[67] от начала до конца. По-видимому, в словах этого волнующего гимна изливалась вся не израсходованная им за день словесная энергия.

Филипп долго не мог уснуть. Он видел лагерный костер, яркие звезды, блиставшие сквозь листву деревьев, слышал журчанье ручья и стук лошадиных копыт, время от времени до него доносился крик совы и отрывистый лай собаки, приставшей к фургону повара. А потом он уже перестал что-либо слышать и видеть, кроме Джеффа, — тот стоял на крепостной стене в красном зареве вспыхнувшей ракеты и распевал: «О, разве не видишь, не видишь ты?» Впервые в жизни Филипп спал прямо на земле.

ГЛАВА XVII

ПРИСТАНЬ СТОУНА ПРЕВРАЩАЕТСЯ В ГОРОД НАПОЛЕОН ПОКА ТОЛЬКО НА БУМАГЕ

…Мы осмотрели все,

Измерили и сняли план масштабный.

Земли богаче нет, друг, в королевстве!

Коли умело взяться, то семнадцать

Иль восемнадцать миллионов даст она!

По одежде и внешнему виду никто не походил на инженера больше, чем Генри Брайерли. Все изыскатели завидовали законченному совершенству его костюма, а сам весельчак Генри стал кумиром всех слуг, лесорубов, возчиков и поваров.

— Сапоги-то вы, небось не здесь покупали, не в Сент-Луисе? — спросил у него высокий молодой парень из Миссури, работавший в партии помощником интенданта.

— Нет, в Нью-Йорке.

— Ага, слышал я о Нью-Йорке, — продолжал загорелый юнец, пожирая глазами каждую деталь костюма Гарри и пытаясь прикрыть свой истинный интерес непринужденной беседой. — А еще есть Массачусетс.

— Это недалеко оттуда.

— Слышал я, что Массачусетс — чертовски веселое местечко. Постойте, Массачусетс — это в каком штате?

— Массачусетс, — добродушно откликнулся Гарри, — находится в штате Бостон[68].

— Это где запрещали торговать неграми? Верно, влетели вам в копеечку. — Последняя реплика относилась уже к сапогам.

Утром Гарри выходил на работу и целый день шагал по прерии с рейкой на плече, а по вечерам производил подсчеты и вычерчивал очередной участок трассы на миллиметровке, делая все это с отменным трудолюбием и бодростью духа, но без малейшего теоретического или практического представления об инженерном искусстве. Весьма вероятно, что научных знаний не хватало и у остальных изыскателей, да они, собственно, и не очень требовались. Инженеры занимались тем, что называется предварительными изысканиями, а главная цель таких изысканий — создать шумиху вокруг строительства дороги, заинтересовать каждый близлежащий город тем, что линия будет проходить именно через него, и заручиться поддержкой плантаторов, посулив каждому из них, что на его земле будет выстроена станция.

Для такой работы трудно было найти более подходящего инженера, чем мистер Джефф Томпсон. Он не ломал голову над техническими деталями или целесообразностью того или иного решения, а беззаботно двигался вперед от одного водораздела к другому, сворачивая к любому городку или большой плантации, лежащим в двадцати — тридцати милях от основной трассы. Выражаясь его собственным языком, он «шпарил напролом».