Муха с капризами (с илл.) - Ян Грабовский

Услышав пение Криси или мою игру на пианино, старался немилосердным карканьем заглушить ненавистные звуки. А патефон продолжал обходить сторонкой и смотрел на него с откровенным отвращением. Не мог он простить этой проклятой штуковине пережитого ужаса и невольной пляски.

Как-то летом у Криси были гости, школьные подруги. Пипуш не любил шума, а потому и не показывался в обществе. Тем более что под липой играл патефон.

Появился Пипуш только в ту минуту, когда всё стихло. И за столом никого не было. Он всегда любил проверить, не осталось ли после гостей чего-нибудь вкусненького. Пипуш важно ковылял по лужайке к липе и вдруг увидел патефон с открытой крышкой, стоявший на скамейке.

Минуту Пипуш поколебался. Потом вскочил на скамейку. Осторожно, издали осмотрел патефон. Опасливо заглянул в его нутро. Отскочил. Посидел минуту на скамейке, подумал. Заглянул ещё раз внутрь. И у него созрел план.

Он соскочил со скамейки. Быстро, стремительно, как всегда, когда принимал решение, поскакал к дикому винограду, обвивавшему стену. Сорвал большущий лист. Принёс его, воткнул в раструб патефона. И побежал за следующим.

Каждый раз, запихнув лист в трубу, на всякий случай отскакивал и проверял: вертится или не вертится. Видя, что всё тихо, Пипуш осмелел. Он стал клювом трамбовать листья. Когда совсем заткнул отверстие, положил ещё несколько листьев сверху. Полюбовался результатом своих трудов. Постукал тут и там клювом.

Наконец осторожно, медленно залез на край ящика. Подождал. Снова постучал клювом. Наконец решился. Забрался на кучу листьев. Закричал радостно:

«Крисяааа! Покончил я с этим проклятым ящиком навсегда!» — И вскочил на стол — собирать крошки от печенья.

Вот какой был Пипуш!

Всё, что Пипуш делал, имело смысл. Было всегда глубоко продумано. И выполнялось самым тщательным образом.

Должен признаться, что я, однако, не всегда понимал, что ворон думает и к чему стремится. Я чуть голову не сломал, пытаясь понять, почему Пипуш, например, упорно рвал все белые цветы в саду. Одни белые. Зачем он старательно складывал их в вырытую для этого ямку? И не где-нибудь в укромном месте, а посередине клумбы. Ну зачем ему надо было класть туда эти цветочки и засыпать землёй?

Или ещё. С какой целью Пипуш утащил у Катерины старую соломенную шляпу, разорвал её на полоски и развесил их в кустах? А ведь он защищался, клевался, кричал, когда мы снимали эти его пугала.

Не мог я понять и того, почему Пипуш не позволял ставить собачьи миски возле кухни. Ежедневно он перетаскивал их через весь двор и ставил рядком около террасы. При этом поднимался такой звон и гром, что весь дом знал: Пипуш ставит миски на место.

Например, курам было строго запрещено выходить из курятника, а уткам — из загородки. Это понятно. «Ангел-хранитель» пришёл к убеждению, что курятник для того и существует, чтобы куры в нём сидели, а не разгуливали по всему двору. А утки должны держаться у своего корыта. Но почему же Имке, кошке, не разрешалось даже дотронуться до костей, не доглоданных собаками?

Правда, с Имкой у Пипуша были особые счёты — из-за права охоты. Пипуш охотился на мышей и крыс не хуже кошки. И очень не любил, когда кто-нибудь пытался браконьерствовать на его территории. Едва он замечал, что Имка несёт мышь, как отбирал у неё добычу без разговоров.

Однажды Имка схватила кость. И спряталась с нею в старый чугунок. В этом проеденном ржавчиной чугунке Катерина держала уголь для утюга. Пипуш сидел на перилах и, как всегда, наблюдал за всем, что происходит на дворе. Он заметил, что Имка обрабатывает в чугунке кость. Слетел вниз, сел на чугун. Заглянул внутрь. Имка, чувствуя себя в безопасности, так как она знала, что чугунок защищает её сверху от клюва Пипуша, сказала ворону что-то очень неприятное. Пипуш заглянул в чугунок ещё раз. Понял, что с этой стороны к Имке не подберёшься. Повернулся. И, заметив кончик Имкиного хвоста, высунувшийся в дырку на дне, ухватил его клювом и дёрнул.

Имка завопила как ошпаренная. Бросила кость. На кость кинулся Тупи. Имка — не со зла, но единственно ради спасения — изо всех сил вцепилась в уши Тупи. Тупи дал стрекача. Имка с чугунком покатилась за ним. Тогда Пипуш отпустил её хвост, повернулся и клюнул Имку сверху. Кошка отпустила уши Тупи и вскочила на забор. После этого она перестала даже смотреть на кости...

Впрочем, если бы ей и пришла в голову мысль поживиться собачьим добром, Пипуш её бы проучил. Ибо, раз уж он решил, что Имке нечего мешаться в собачьи дела, вопрос можно было считать исчерпанным.

Но, разумеется, умел наш Пипуш быть и милым и добрым. Правда, случалось это с ним довольно редко. Тем более ценили мы его доброту. Я бы сказал — великодушие. Ведь он даже делал нам подарки — сюрпризы.

Не раз он появлялся, вскакивал на стол и клал передо мной то какой-нибудь изодранный цветок, то листик. А порой и лягушку. Да, да, собственноклювно пойманную лягушку. И ласково смотрел мне в глаза:

«Пожалуйста! — говорил он мне. — Это тебе. Делай с ней всё, что хочешь!»

И ждал. Как тут быть? Надо было поблагодарить его. И я гладил ворона по голове, что он очень любил, или чесал ему грудку, что он любил ещё больше. Приласкавшись, он изо всех сил вытирал клюв о край стола, вскакивал на моё плечо и начинал перебирать волосы. При этом поминутно заглядывал мне в глаза.

«Приятно тебе, правда? Ты ведь больше всего любишь, когда я тебя причёсываю, верно?» — допытывался он.

Я старался изобразить величайшую радость. Ведь не мог же я быть неблагодарным! Хотя порой он своим вниманием доставлял нам немало хлопот.

Помню, как-то летом мы, по обыкновению, обедали на террасе. Катерина только что внесла суп. Сняла крышку с кастрюли, держит её в руке, а сама о чём-то разговаривает с Крисей. Тут Пипуш, откуда ни возьмись, скок, скок, скок по столу. Плюх! Бросил в кастрюлю большую рыжую мышь.

Он явно решил приправить наш постный суп, чтобы придать ему вкус и аромат. И смех и грех!

Зимой Пипуш притихал. Становился удивительно ласковым, милым, дружелюбным. Не устраивал никому неприятностей. Вся его энергия и ум уходили на то, чтобы тишком забраться в комнату и незаметно залезть за печку. Целыми часами дремал он там нахохлившись. Старался не привлекать к себе ничьего внимания. Ворон прекрасно знал, что стоит кому-нибудь его заметить — сейчас поднимется крик, начнутся выговоры, и Пипушу придётся отправляться в прачечную, а там холодно и совершенно неуютно. Самое большее — ему из милости позволят посидеть на кухне.

А кухню Пипуш не любил. Не только потому, что не слишком доверял характеру Катерины. В кухне была печка. Тёплая, даже весьма. Только не очень безопасно было греться у этой печки.

Пипуш отлично помнил печальный опыт времён своего безрассудного детства. Тогда он познакомился с раскалённой плитой. И со сковородкой, наполненной кипящим маслом. Он однажды прыгнул на неё с полу, привлечённый запахом жареного мяса. Едва мы спасли его после этой катастрофы.

И после этого прыжка в адский огонь Пипуш долго избегал ходить на кухню, а плиту обходил как можно дальше. Если уж судьба обрекала его на пребывание в кухне, он усаживался на шкаф. Там было безопаснее всего. Туда даже тряпкой не дотянуться. Но выбивалка — другое дело, выбивалка доставала всюду. И поэтому Пипуш, птица мудрая, увидев выбивалку в руке Катерины, вопил: «Крисяаааа!» — и одним прыжком оказывался на раковине.

Это должно было означать, что он, Пипуш-де, ничего, а в кухне он только потому, что хочет пить. И просит, чтобы открыли кран.

Он уморительно нацеливался на струйку воды клювом, хватал её и пил. При этом он так потешно махал крыльями, качался, танцевал, что Катерина не могла удержаться от смеха. Пипуш пил, а сам искоса следил за ней. Когда он замечал, что выбивалка опять висит на гвоздике, жажда у него сразу же проходила, и он снова взлетал на шкаф, откуда мог сверху вниз глядеть на весь белый свет.

Но Катерину далеко не всегда было так просто умаслить. Ей вообще не нравилось, чтобы Пипуш вертелся на кухне.

Ведь Пипуш и на кухне старался навести свои порядки. Хорошо зная упрямство Катерины, зная, что пытаться её переубедить — значит даром терять время, он действовал на свой страх и риск.

Он справедливо считал, например, что ложки, ножи и вилки не должны валяться где попало, и тайком укладывал их на место: в корзину с углем. Все тряпки, все лоскутки старательно запихивал за шкаф. Остальные мелкие предметы, лежавшие на столе, топил в кринке с молоком.

Радел Пипуш и о том, чтобы всё съедобное было заперто в шкафу, а не лежало на виду. Чтобы добиться этого, буквально не щадил живота своего: котлеты глотал, как пилюли, а яйца разбивал одним ударом клюва.

Понятно, всё это он делал исключительно для пользы Катерины. Но разве от людей дождёшься благодарности? За все свои труды, советы и наставления Пипуш неизменно получал тряпкой по лбу и пулей вылетал из кухни.