Последняя шутка Наполеона - Григорий Александрович Шепелев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Видимо, очень, раз ты отбросила все дела, чтоб над нами ржать, – заметила Настя. Танечка лишь махнула рукой, и повисла пауза. Дмитрий Львович закуривал. Рита весело улыбалась Насте и Маше, однако те сидели взбешённые. Женьке был непонятен смысл происходящего, но она почему-то не ощущала себя здесь лишней.
– Как вас зовут? – спросил её Дмитрий Львович. Она представилась.
– Интересно, когда Цветаева из Парижа сюда вернулась в разгар террора и голода, она также чувствовала себя богиней, сошедшей в ад? – вдруг спросила Любочка. Дмитрий Львович взглянул на неё внимательно и ответил:
– Да. Более того – она и была настоящим Богом, сошедшим в ад.
– Это как понять-то? – пробормотала Танечка, обводя всех взглядом – уж не ослышалась ли? Похоже было, что нет. На Бликова все смотрели с недоумением.
– Это очень легко понять, прочтя все Евангелия, в том числе "Мастера и Маргариту", – ответил тот, погасив окурок, – вспомните: сатана приходит в Москву тридцатых годов. И что он здесь делает? Ну скажите, что он здесь делает?
– Всевозможные чудеса, – дала неуверенный ответ Рита, переглянувшись с Танечкой, – воссоединяет влюблённых.
– Это – не первое, что он делает. Что он сделал сначала? Вспомните, что?
– Ну скажи, скажи! – воскликнула Танечка, – мы не помним.
– Он удивился. Если не сказать – ужаснулся. Не страшно вам? Прародитель зла ужасается, видя то, что творится здесь, где девятьсот лет огнём, мечом, розгами насаждали Господа! А Марина Ивановна, которой принадлежат слова "А я – до всякого столетья", прибыв сюда в те же годы, просит принять её на работу посудомойкой. И получает отказ. Вспомните евангельскую притчу о богаче и Лазаре: " Отче Аврааме! Отпусти Лазаря омочить палец водою и дать мне его лизнуть – я мучаюсь в огне этом!" А Авраам отвечает: "Сын мой! Не знаешь ты, о чём просишь. Меж нами – пропасть, и никто не может перейти её ни в ту, ни в другую сторону!"
– А при чём здесь Бог? – не унялась Танечка.
– Как при чём? Иисус Христос, который сказал про себя: "От начала сущий", три дня – от своей физической смерти до воскрешения, был в аду. В Библии написано прямым текстом: "И мёртвым, сшед, проповедовал". Тут загадка. О чём, а главное, для чего он говорил с мёртвыми, коль у них, если верить притче о богаче и Лазаре, шансов нет? Путь к разгадке указывает Цветаева.
Вскинув голову, Дмитрий Львович продекламировал:
Есть счастливцы и счастливицы,
Петь не могущие. Им —
Слёзы лить! Как сладко вылиться
Горю ливнем проливным!
Чтоб под камнем что-то дрогнуло.
Мне ж – призвание как плеть.
Меж стенания надгробного
Долг повелевает петь.
Пел же над другом своим Давид,
Хоть пополам расколот!
Если б Орфей не сошёл в Аид
Сам, а послал бы голос
Свой, только голос послал во тьму,
Сам у порога лишним
Встав – Эвридика бы по нему
Как по канату вышла…
Как по канату и как на свет,
Слепо и без возврата.
Ибо раз голос тебе, поэт,
Дан, остальное – взято.
– Но вы здесь сами с собою спорите, – возразила Рита, – зачем поэту и, уж тем более, Богу встречаться с мёртвыми, если даже Орфей мог к ним только голос послать?
– Но ведь не послал же, спустился сам! А уж если даже Орфей к ним спустился сам, то как было это не сделать Богу с его необъятной милостью ко всему, что он сотворил?
– Значит, долг поэта – встречаться с мёртвыми?
– Риточка, я не знаю, что ты подразумеваешь под словом "долг" и под словом "мёртвые". Наша жизнь, возможно – всего лишь сон, а смерть – пробуждение. Что есть ад? По-моему, это – вечное сожаление обо всём, а рай – это адекватное восприятие. Мы с тоской вспоминаем то, что было нам отвратительно, полагая, что если оно вернётся – мы, поумневшие, будем счастливы. Никогда! Но это нам не докажешь.
– То, что Вы говорите – невероятно! – вскричала Любочка, – почему Вы об этом не рассказали во время лекции, Дмитрий Львович?
– О чём я не рассказал, моя дорогая? О том, что та, у которой всё, кроме голоса, взято, встречалась с мёртвыми, пользуясь правом Бога? Да потому, что я – атеист. Исходя из этого, меня там мало кто понял бы. Я не думаю, что и здесь меня поняли. Плюс к тому, схлопотать два года за оскорбление религиозных чувств идиотов я не хочу. Уж лучше поберегу себя для другой, менее дурацкой статьи. Простите, Настя и Маша! Я не хотел вас обидеть.
– Граждане! У меня ощущение, что я – в дурке, – вздохнула Таня, – то мёртвые, то не мёртвые, то живые, то не живые! То Бог, то дьявол! Дима, ты не привёл ни единого доказательства – одни странные совпадения. Хоть соври для приличия, что Цветаева невредимая проходила сквозь толпы жаждущих с ней расправиться, как это делал Христос после диспутов с фарисеями, что она…
– Могу завернуть покруче, Танечка: могил нету! – перебил Бликов, – нет ни его, ни её могилы. А вот что пишут о ней некоторые люди из круга её общения в предвоенной Москве: "Она с мёртвым Блоком встречается на мостах!", "Никто за этим столом не оказался ей равен" и "Она вся – в облаках, вне времени!" Убедительно?
Танечка не успела ответить, поскольку в зале внезапно раздался шум, несвойственный заведению.
Глава пятая
Это был топот множества ног и громкие крики с матом. Они пугающе приближались. Также были слышны насмешливые угрозы – видимо, адресованные охране. Песня "Мишель", звучавшая в зале, оборвалась. В комнату вбежали две всполошённые дамы – администратор и барменша.
– Дмитрий Львович! Там… там толпа! Они хотят к вам!
– Если очень сильно хотят, тогда пропустите, – распорядился Бликов, будто дрожащие девушки обладали возможностью поступить каким-нибудь иным образом. Обе чудом успели выскользнуть из литературной комнаты до того, как та стала наполняться прелюбопытнейшим содержимым.
Сперва вошло десятка полтора женщин с иконами, судя по одеждам – монахинь. Монашеского смирения на их лицах не наблюдалось, но сомневаться в подлинности икон оснований не было, так как те внушали священный трепет. По крайней мере, у Женьки коленки дрогнули. Вслед за женщинами ввалилось десятка два казаков при крестах и шашках, примерно столько же молодых людей в футболках с надписями, гласившими: "Православие или смерть!", и отряд джигитов – впрочем, без лошадей. Всю эту процессию замыкал человек с известным лицом и следовавший за ним оператор с отличной камерой. Он снимал. Эта парочка, энергично прошествовав сквозь расступившуюся толпу, оказалась прямо перед столом. Возгласом и жестом установив тишину, человек с известным лицом оглядел сидевших, и, усмехнувшись с крайней многозначительностью, сказал:
– Именем Всевышнего всех приветствую!
– Поприветствуйте и Всевышнего
