Суть времени. Том 3 - Сергей Кургинян

Так о чем идет речь?

Цивилизаций нет. Что есть? Модерн есть, Контрмодерн есть, Постмодерн есть. Есть ли Сверхмодерн — нам предстоит обсуждать. И в какой степени он связан с Россией?

Все остальное, о чем говорят, оно, конечно, есть. Пассионарность есть. Только китайцы — один из самых старых народов мира. Он уже пять раз должен был пережить все эти надломы и все прочее. Почему этого не происходит? Потому что пассионарность есть, и геополитика есть, и национальные интересы есть. Все есть. Но над всем этим стоит история. Социокультурные проекты. Великий исторический дух. Дух исторической новизны. Он движет народами, их исторической судьбой. И если на пути своей исторической судьбы народы могут творить чудеса, то, уходя с пути, заданного им их исторической судьбой, они превращаются в слизь.

Я абсолютно разделяю идею, что мы будем наследниками рухнувшего классического Запада. И что Западу лучше бы нас в этой роли признать. Конечно, в том положении, в котором мы сейчас находимся, нам будет безумно трудно сыграть эту роль. Трудно, как никогда. Но, может быть, если мы ее не сыграем, мир погибнет. Весь мир.

Но только я хочу спросить об одном: наследниками чего мы являемся? Чего? Мы тоже будем, шарахаясь от Модерна, который несовместим с нашим духом и нашей душой, присягать Контрмодерну? И что из этого выйдет?

Ведь как именно на это все напоролась Британская империя? Она ведь и хотела бесконечно жить в мире, где она есть светоч прогресса, а все остальные есть эти самые цивилизации, то бишь колонии. Но возник капитализм. Неравномерность развития. Принцип издержек. И она оказалось перед необходимостью эти колонии развивать. Рядом с нею были конкуренты. И если бы она все время везла хлопок дальними путями к себе, перерабатывала его у себя, а потом вывозила ткань назад теми же судами в Индию, то она бы разорилась. А разорившись, стала бы жертвой западных конкурентов. Значит, она должна была развивать в Индии переработку хлопка, а также другие виды производства. И этим создавать своего могильщика — индийский рабочий класс, индийскую интеллигенцию. И этим выводить Индию из состояния индусской цивилизации, конфликтующей с исламской цивилизацией, и переводить ее в разряд хоть и несовершенного, но Модерна. И этим обрекать себя на национально-освободительную борьбу, национально-освободительную революцию. И за счет этого терять самое драгоценное для классической британской души — колониальную империю.

Каждый, кто видел любую египетскую набережную, по которой должны гулять дамы в кринолинах, или жил в любой египетской гостинице, в которой в свое время жили настоящие джентльмены, понимает, что джентльмены и дамы в кринолинах хотят там гулять всегда. И чтобы туземцы находились на том месте, где им полагается. А туземцы уже не хотят находиться на этом месте, потому что британцы их развили. А развили они их не потому, что они добрые или «несли бремя белых», а потому, что рядом были Германия, Франция и другие. Если бы британцы не стали развивать колонии, привнося туда капитализм, то они бы проиграли конкуренцию другим странам.

Теперь нужно сделать так, чтобы Контрмодерн никому не проиграл? А вы понимаете, как это можно сделать? Давайте договаривать до конца. Это же не такая сложная мысль, тут же все понятно. Это можно сделать только одним способом. Одним-единственным. Остановив развитие в мировом масштабе. В мировом! Превратив весь мир в Британскую империю. Раз и навсегда. Forever. Остановив развитие вообще.

Тогда возникнет следующая картина: есть один очаг, в котором нечто продолжается. Во всем остальном мире это (то есть развитие) остановлено. Там возникли цивилизации («монады»). Там все вернулось назад — в феодализм, рабовладение и дальше. Колесо истории повернули вспять. Олигархия — она же «Железная пята» — в мировом масштабе правит этой мировой колонией. Глобальный город правит глобальной мировой деревней. И эта деревня уже никогда не станет ничем другим. Там всегда будут рабовладельцы и рабы, феодалы и крепостные.

И тогда я хочу спросить наших господ-почвенников.

1. Согласны ли они на любую, самую почетную, роль в мире, где Россия окажется на этой периферии?

2. Понимают ли они, что Россия менее любой другой страны в мире пригодна на эту роль периферии?

3. Кем они себя видят в пределах этой модели?

Они-то себя видят помещиками. И кого они предлагают в виде крепостных? Кто есть те мужики, которых будут пороть на конюшне, и чьих дочерей эти баре будут портить, как портили в предшествующие эпохи? Куда это все должно вернуться? Мозг домысливает эту картину до конца? Он выводит ее из интеллигентской кухни — такой антисоветско-антилиберальной кухни — в большую политику? И понятно ли, что никакими православными и прочими цивилизациями там дело не кончится? Там все будут добивать до конца. Там совсем другие архетипы начнут работать — в этом беспредельном, окончательном и бесповоротном рабстве.

И совершенно понятно, почему это все так происходит. Потому что буржуазия была прогрессивным классом три века назад. Тогда она подняла великий лозунг «Свобода, Равенство, Братство». Который уже тогда страшно не понравился антилиберальным силам с феодальной направленностью. Но буржуазия тогда боролась с феодализмом.

А в XXI веке она, эта буржуазия, с удовольствием феодализируется. Но только с одной оговоркой. Она изгонит гуманизм из феодализма. В феодализме — в эпоху Ренессанса, Преренессанса Джотто и классического Средневековья — был гуманизм, был все время. Там все время было восхождение. И там было место и гуманизму, и прогрессу в их непросветительском смысле.

А вот в том, что должно прийти на смену (как мы это ни назовем: Контрмодерн, интегризм или как-то еще), никакого места ничему такому уже не будет. Это будет страшная штука. И Христом тут даже и не пахнет, это должно быть изгнано. Вот тогда-то и возникнет фашизм. Я уже говорил в предыдущий раз, в чем разница между классическим контмодернистским реставрационизмом и фашизмом. В том, что фашизм работает в подобных ситуациях, а реставрационизм отдыхает. Он может подпевать фашизму, но работать-то будут другие.

Так в чем смысл почвенничества сегодня? В XIX веке оно защищало феодализм в России. Что оно защищает сейчас? «Железную пяту»? Это же принципиальный вопрос. И мне кажется, что пора его задать — настолько тактично, насколько это возможно. Пора хотя бы начать дискуссию по этому поводу. И не дискуссию людей, которые заведомо ненавидят друг друга так, что не могут разговаривать, а дискуссию людей, которые открыты, благожелательны. Готовы получать ответы на любые вопросы. Готовы спорить. Я приглашаю к этой дискуссии, ко всем ее формам.

Это не конфликт. Победить мы можем, повторяю, только тогда, когда все «белые» силы, не вставшие окончательно на путь национальной измены, признают советское. Признают единство русской истории. Признают развитие как маркер русской исторической судьбы. Признают величие развития и альтернативное развитие как русскую миссию. Признают гуманизм. Признают ту новую великую весть, которую сейчас только Россия может принести миру. Потому что, честно говоря, ее приносить больше некому. Желающих нет продолжать историю в том великом смысле, в котором это только может быть. Признают историю. И откажутся во имя жизни и блага страны от примордиально-гностических заморочек, несовместимых с Россией и ее историческим бытием. Ибо именно Россия всегда этим заморочкам и противостояла. Величайшее противостояние в ее истории — это Великая Отечественная война.

Я понимаю, как трудно все это признать. Потому что антисоветский яд копился десятилетиями. И, конечно, к этому были свои основания.

Я понимаю, как это трудно признать. Но наступают воистину последние времена. Когда от всего можно отказаться ради того, чтобы на мир не обрушилось нечто совсем уж страшное. На мир и на страну — в первую очередь. Чувство исторической ответственности, интуиция истории должны помочь освободиться от того интеллектуального груза, который взращивался десятилетиями и который теперь не работает. Он перестал работать.

Это нельзя сделать ни методом жесткой полемики, ни методом интеллектуального насилия. Это можно сделать только любовью и добром. Только на основе глубочайшего синтеза. Время эклектики прошло. Великая заслуга патриотического движения на предыдущем этапе заключалась в том, что оно пыталось соединять несоединимое. И продолжает пытаться это делать. И это правильно. Ибо ничего нет хуже нашего раскола. Но время это в прошлом. Наступает время нового великого синтеза. Вопрос не в том, что кто-то хочет взять на него монополию. Упаси Бог! Вопрос в том, чтобы это происходило одновременно в колоссальном количестве ячеек той самой великой доски, на которой наш противник — историософский, окончательный противник — расставляет свои фишки.