Иосиф Бродский глазами современников (1995-2006) - Валентина Полухина

Как рано вы поняли, что перед вами необычный молодой человек?

Сразу же как мы познакомились. Особенно после того, как я слушал его стихи, он замечательно читал. Меня это трогало необычайно. Ранние его стихи, были, конечно, хороши, принесли ему много славы.

Хотя сам он потом от них отказался.

Я знаю, но я не разделяю его отрицательного отношения к ранним стихам. Эти стихи Иосифа выразили тогда настроения и душу нашего поколения, этого самого ленинградского круга, и именно эта близость к поколению, должно быть, потом ему и разонравилась, он совсем в другом стал видеть свою задачу. Иосиф потом стал саркастически относиться к людям, которым нравились его ранние стихи. Иосиф хотел видеть не только простаков, которым по-прежнему нравятся стансы Васильевского острова, "Пилигримы" или "Еврейское кладбище".

Иосиф уже бросил школу, а где вы учились?

— Я учился на геологическом факультете Ленинградского университета. Иосифу нужна была пишущая машинка для перепечатки стихов, и я ему давал свою. А когда я был в поле, моя мама одалживала ему ее. Машинки время от времени приходилось менять, иначе КГБ легко мог бы определить, кто печатал самиздат. Много лет позже, когда я уже жил в США, в Солт-Лейк-Сити, штат Юта, Бродский приехал читать стихи в университет Юты, и собралось огромное количество людей, большой университетский зал был переполнен, был открыт еще один зал, в котором поставили телевизионный экран. После чтения я подошел к нему с мамой, и они вспомнили, как Иосиф приезжал на велосипеде, клал пишущую машинку в рюкзак и ехал в пригород, в Комарово, где машинистка перепечатывала его стихи. В Солт-Лейк-Сити Иосиф был в нашем доме в гостях, рассказывал про Нью- Йорк, и почему-то помню, что он много времени провел с кошкой.

Не вспомните ли вы год, когда Бродский читал у вас в Солт-Лейк- Сити?

В 1980 году.

Общались ли вы с ним в Америке?

Общался, но не так много, мы жили в разных концах большой страны. Мы эмигрировали в 1975 году, приехали в Калифорнию в декабре. Бродский позвонил мне через три- четыре дня. Мы тогда жили в городе Сан-Хосе. Через несколько дней Бродский приехал читать стихи в университете в Беркли, на другой стороне Сан-Францисского залива, заехал за мной и забрал меня туда, поговорить, послушать его стихи и посмотреть на людей. После выступления пошли в какое-то кафе, там он был с какой-то красивой девушкой; кроме этого, про нее ничего не помню, как только что прибывшего человека меня тогда заботили более простые вещи, например, как сказать по-английски (я указал на свою сумку с книгами) — "вот эта штука". Иосиф сказал: "Stuff, Edik, stuff".

Следующий раз был где-то году в 1986-м, мы тогда жили в городе Альбукерке, штат Нью-Мексико, я уже работал главным геологом большой горнодобывающей компании и мотался по всему свету. Меня не было в городе, когда Бродский приехал в Альбукерк с Марией и с приятелем[37]. Они хотели посмотреть музеи, картинные галереи и испанскую колониальную архитектуру в Санта-Фе, в часе езды от Альбукерка. Моя жена Лена, которая хорошо в этом разбирается, их приняла и показывала им Санта-Фе. От этого визита остались замечательные фотографии всей команды, сделанные Леной, а также совет, переданный мне от Иосифа, не работать так много и не стремиться много зарабатывать. От Нобелевского лауреата слышу! А фотографии вам должны тоже понравиться.

Фотографии мне очень нравятся, спасибо. Вы упомянули уже два чтения Бродского в Америке, на которых вы присутствовали. Изменилась ли его манера? Какое впечатление он производил на американскую публику?

Он очень хорошо читал, так же хорошо, как в России и в той же манере и каденции, как он читал в Ленинграде. Более уверенно, очень хорошо был одет, выглядел красиво. В зале было полно народу, его исключительно внимательно слушали. Это вообще меня приятно поражает в американской публике, люди, которые едва ли знают по-русски, приходят слушать знаменитого иноязычного поэта и, выслушав краткий перевод, реагируют так, будто все понимают. Конечно, там было какое-то количество студентов-славистов, но, я думаю, основная публика была не университетская, а из города.

Вам легко было общаться с ним после долгого перерыва?

Да, у нас с ним много общего, даже и в мелочах — например, мы разделяли любовь к рубашкам… Я жалел, что мы живем так далеко от Бродского и от Нью-Йорка.

А любовь к женщинам вы разделяли?

Любовь к женщинам мы разделяли, конечно, но девушки у нас были разные, и у него их было намного больше. Но это всегда был готовый сюжет для обсуждения.

Вы считаете, что желание уехать из Советского Союза появилось у Иосифа довольно рано?

Да, я думаю, что рано. Но Иосифу было сложнее из-за всего комплекса отношения к русскому языку, на котором он писал стихи. Не осознавая полностью размеров его дарования, я этих сложностей тогда не понимал, потому что сам сильно хотел уехать, а его совращал, но реальный отъезд наступил примерно лет через десять.

Сейчас, перечитывая его ранние стихи, например "Воротишься на родину. Ну что ж. / Гляди вокруг, кому еще ты нужен…", я, как бесконечно путешествующий геолог, думаю: как такое понимание противоречивого чувства возвращения в родное место оказалось доступным Иосифу Бродскому в двадцать один год? Наверное, в этом и состоит его особый талант проникновения в суть вещей.

Как Бродский работал в геологической экспедиции и как себя чувствовал в заброшенных местах?

Иосиф всегда хотел уехать куда-то в экспедицию, посмотреть совершенно новые места, свалить на время из Питера, ему было важно также заработать побольше денег, чтобы зимой можно было заниматься только литературным трудом. Была даже однажды такая романтическая, но неосуществленная, идея, когда он работал в Средней Азии, убежать из Советского Союза. Иосиф был вполне свой человек в полевых условиях, то есть он понимал, в чем состоят его обязанности как коллектора или помощника геолога. Он с уважением относился к нашему ремеслу. Он таскал рюкзак, часто тяжелый, его не тяготили бесконечные маршруты, хотя бывало рискованно и трудно. Большие реки в тайге надо было часто переходить вброд или сплавляться на лодках. Но была неслыханная рыбалка всегда и охота, обычно голодно не было. Хотя бывали периоды, когда по целым неделям приходилось есть одну тушенку. Холодно бывало часто.

Бродский добросовестно делал свое дело, но он был нервный такой парень, эмоциональный. В одно лето, уже добравшись до Якутии, Иосиф впал в меланхолию, переживал смерть своего знакомого Феди Добровольского, который утонул за год до этого, его мучили какие-то страхи. Он решил уволиться и уехал обратно в Ленинград, чем очень осложнил ситуацию — так как геологическая партия не могла на месте найти замену[38]. Но это было один раз только. В принципе он хорошо ориентировался в полевых условиях и хорошо с местным народом ладил, не терялся. Конечно, потом в ссылке в Норенской и в тюрьме, может быть, пришло более глубокое понимание людей и т. д. Но выход на природу, и до какой-то степени в народ, начинался с полевых работ в геологических экспедициях. Ну не то что Иосиф был совсем свой в народной среде, он картавил, был рыжий, но этого и не требовалось — быть своим, он умел с людьми ладить, умел общаться. Когда ты работаешь в поле, то ты видишь другой народный срез и слышишь другой язык, чем в Питере.

Генрих Штейнберг тоже заманивал Бродского на Камчатку, но в последнюю минуту Бродский передумал.

— Генриха очень уважаю, замечательный вулканолог, Я был далеко не единственный, кто помогал Бродскому устроиться на работу в геологическую экспедицию. Да, Генрих заманивал Бродского на работу на Курилы, было ясно, что это будет интересный опыт, но почему-то этого не получилось.

Галя Дазмарова, которая сейчас живет во Флоренции, тоже устраивала его куда-то.

Да, как замечательно, что вы знаете Галю Дазмарову. Очень талантливый человек, геолог тоже, на гитаре хорошо играет, вот из этого как раз геологического круга, который я раньше упоминал. Другой человек, который вам может рассказать об "экспедиционных намерениях" Иосифа, это поэт Сергей Шульц, теперь известный геолог и автор исторических книг. Я учился у его отца, профессора геоморфологии и тоже Сергея Сергеевича Шульца. Я думаю, что Сергей и был первым, кто его устроил в экспедицию. Сергей уже тогда был широко образованный человек, с Иосифом у них были свои отношения, интересные и долгие. Машинистка, которая печатала стихи Бродского, печатала также стихи Шульца. Поскольку Шульц работал во Всесоюзном Геологическом институте — ВСЕГЕИ — и занимал там определенное положение (я, кстати, тоже стал потом работать в этом институте), он помогал Бродскому подыскать хорошую полевую работу.