Любовь и жизнь леди Гамильтон - Генрих Шумахер

Он понял, что проиграл. И вышел из дома с коротким издевательским смешком.

На следующей неделе Том однажды вечером принес газету. Он читал с трудом и попросил Эмму прочитать ему сообщения о войне против североамериканских повстанцев. Сам он больше всего на свете ценил свою свободу, однако никак не мог понять, что существуют люди, которые вовсе не чувствуют себя счастливыми под тремя леопардами доброй старой Англии. Он ненавидел мятежников, отказавших Георгу III в послушании, его тревожили толки о предстоящих Великобритании кровавых боях с Францией и Испанией за господство на море. Газета сообщала о двусмысленных действиях Людовика XVI, позволившего своим офицерам сражаться в рядах американца против Англии, и призывала всех добрых британцев стать под знамена короля Георга. Военный флот должен быть увеличен, а команда усилена за счет молодых дельных моряков, чтобы обезвредить американские пиратские корабли, препятствующие английской торговле. Желающим завербоваться и служить во флоте гарантировался большой задаток, большое жалованье, хорошее содержание, а перед простым матросом вдобавок открывалась возможность блестящей карьеры.

Том слушал с напряженным вниманием, затем горько засмеялся.

— Хорошее содержание? Собачья кормежка и плетка-девятихвостка! Блестящая карьера? Лихорадка и жажда, порох и свинец. Тот, кто вернется живым, — развалина, человек, который уже никогда не будет плавать, а большого жалованья едва ли хватит на трубку табака. У кого есть жена и дети, тот может спокойно послать их просить подаяние. При этом в Англии богатства — через край. Вы ведь видели, мисс Эмма, как лорды купаются в золоте. Они произносят пышные речи о верности королю, жертвах и любви к отечеству, однако сами остаются дома, нежатся в пуховых постелях и захватывают доходные места. Ну, меня-то им своими сказками не поймать. Даже этой лисе, капитану-вербовщику, несмотря на всю его хитрость.

Он сердито смял газету и швырнул ее под стол.

— Капитан-вербовщик? — спросила Эмма, которая услыхала это слово впервые. — Кто это, Том?

Он постарался ответить ей с присущей ему обстоятельностью:

— Это командир «Тесея». Красивый, быстрый фрегат, он стоит на Темзе, отсюда на расстоянии не более тысячи ударов весел. Лорды из Адмиралтейства превратили его в судно для вербовки матросов, а его командира сэра Уиллет-Пейна в капитана-вербовщика. Вот и стоит там «Тесей», подстерегая мужчин, годных для морского дела. Кто ему попадается, тот пропал. Впятером, а то и вшестером они набрасываются на беднягу, так что он не может отбиться, и тащат его на борт. Потом усаживают его, угощают ромом и сладкими речами, а то и девятихвостой плеткой, пока он уже не в силах сопротивляться и говорит «да» и «аминь» и приносит присягу. Никого не заботит, не должен ли он кормить старого отца или старую мать, или жену и детей, не выплачет ли по нему глаза девушка. Война есть война, и королю нужны матросы!

Его лицо потемнело от гнева, он заскрежетал зубами.

Эмма слушала его с удивлением.

— Ты не преувеличиваешь, Том? Если бы так было на самом деле, это же похищение людей.

— Да, похищение. Наши лорды — они бранят немецких князей за то, что те продают своих подданных, но сами действуют точно так же.

И он поведал о трюках и уловках капитана-вербовщика. Сэр Уиллет-Пейн прочесывал на «Тесее» реки и побережье, устраивал охоту на рыбаков и матросов, а по ночам посылал своих людей в дома в районе гавани с приказом доставить всех годных к службе мужчин прямо из постелей. Он опустошал матросские трактиры и корабельные мастерские, врывался в семьи и не гнушался даже нападать на улице среди белого дня. Он умел отыскать свою жертву где угодно.

И никто ему не препятствовал. Закон, изданный самими лордами, ради кошельков которых велись колониальные войны, защищал его и отдавал в его власть каждого, к кому тянулась его рука.

Эмму охватил ужас.

— Если все это так, как ты говоришь, Том, то не грозит ли и тебе опасность? Когда ты идешь сюда… ведь в узких переулках так легко напасть на человека. Не лучше ли тебе оставаться на твоем корабле?

Что-то промелькнуло в его глазах.

— Очень мило с вашей стороны, мисс Эмма, что вы думаете обо мне. Но не тревожьтесь. У меня против них свои приемы. Помните нашу прогулку в Мариинский госпиталь в Гринвиче в позапрошлое воскресенье? Мы смотрели в большую подзорную трубу, которую сторожил на холме старый матрос, а вы дали ему на чай целый шиллинг.

— Мне было его жаль, у него нет руки и ноги.

Том кивнул.

— Да, ноги нет. А вот руки… Я встретил его два дня спустя в гавани, и у него оказались обе руки, настоящие и здоровые. С помощью пинты рома я нашел путь к его сердцу и развязал ему язык. Короче говоря, старик придумал такую штуку, чтобы вызывать сострадание, а с ним и чаевые. Вот я и сделал так, как он. Хотите посмотреть?

Он встал, смеясь, быстро вытащил левую руку из рукава куртки и спрятал ее под рубашкой. Теперь рукав был пустым и обвисшим.

Эмма тоже невольно засмеялась.

— Значит, ты прикидываешься инвалидом, Том?

Он с хитрым видом кивнул.

— Не думаю, чтобы я выглядел как человек, который может понадобиться сэру Уиллет-Пейну? Теперь вы успокоились, мисс Эмма?

Он снова вытащил руку и несколько раз взмахнул ею, как бы в доказательство ее силы, но тут же вновь стал серьезным. Он медленно поднял смятую газету, разгладил ее и положил перед Эммой на стол под лампой.

— Тут на последней странице есть кое-что, мисс Эмма, что, возможно, и вас касается, — сказал он запинаясь. — Не прочтете ли?

Он уселся в сторонке в тени и стал резать своим складным ножом табак.

Взгляд Эммы сразу упал на напечатанную крупными буквами строчку: «Ромео и Джульетта».

Мистер Гибсон, директор театра «Лебедь Эйвона»[16] в Гринвиче, объявлял о постановке знаменитой трагедии в пользу семей погибших моряков. Для исполнения некоторых ролей требовались хорошие актеры и актрисы.

— Может быть, это для вас, мисс Эмма? — помолчав, нерешительно спросил Том. — Я подумал… Вы как-то сказали, что не знаете, как вам попасть на сцену.

Эмма задумчиво кивнула.

— Что ж это могло бы стать началом. И возможно, тогда я смогла бы сама пробиться и не быть тебе больше обузой.

Он внезапно залился краской.

— Вы же не думаете, что я для того… Нет, мисс Эмма, вы для меня не обуза, но только я заметил, что крошечная комната здесь, тихая жизнь — этого вам скоро станет мало; а так как вы хотели быть актрисой…

Он встретил ее пристальный взгляд и умолк. И как бы рассердившись на себя за свою неловкость, отвернулся.