Любовь и жизнь леди Гамильтон - Генрих Шумахер

Но на смену этим мыслям к ней вновь пришла пьянящая жажда радости. К чему ей всегда стоять в стороне, оставаясь всего лишь зрительницей? Разве она не молода и не красива? Разве не бьется и в ее груди сердце, стремящееся к счастью?

Том как будто угадал, что в ней происходит.

— Вы еще помните, мисс Эмма, — сказал он смущенно, с робкой надеждой в глазах, — что я вам тогда, в Хадне, ответил, когда вы меня спросили, хочу ли я танцевать?

Она улыбнулась ему.

— Ты сказал, что стал бы танцевать только с одной девушкой. Хочешь теперь попробовать со мной? Но ведь ты знаешь, что я не умею танцевать, еще ни разу в жизни не танцевала?

— Можно, я вам покажу? Вы очень быстро выучитесь.

— Но твоя рука! Если ты выдашь себя…

— Мне нужна только правая. Дайте мне вашу руку.

Он показал ей простые фигуры, и после нескольких попыток она все усвоила. Ее смелость росла. Освободившись от его руки, она легко кружила около него, подбегала к нему как бы в страстном порыве, робко отступала, словно в испуге, задорно поддразнивала его. Повинуясь какому-то внутреннему голосу, она непрерывно придумывала новые фигуры, новые па, так что Том, несмотря на свою ловкость, еле поспевал за ней. Танцуя, она чувствовала, что в эти мгновения удивительно хороша. Она знала, что глаза ее сияют, на щеках нежный румянец, сквозь улыбающиеся губы ослепительно сверкают белые зубы. Ее охватило победоносное ощущение собственного могущества.

Остальные пары прервали танец и смотрели на них. Возгласы восхищения достигали Эмминых ушей, мистер Гибсон хвалил ее грацию, которую в ней обнаружил не кто иной, как он, миссис Гибсон называла ее своей жемчужиной, своим сокровищем, своей драгоценной.

Внезапно она увидела, что Тома оттолкнул в сторону огромного роста матрос.

— Убирайся отсюда, однорукий! — раздался грубый голос. — Красивые девушки не для таких калек, как ты. Идем, душенька, потанцуй со мной! Ты будешь со мной танцевать! Слышишь, со мной!

Две мускулистые руки легли ей на талию и подняли ее высоко вверх. С криком испуга и гнева она уперлась руками в грудь великана.

— Оставьте меня, я не хочу танцевать с вами, не хочу!

Он разразился пьяным хохотом.

— Не хочешь? А для чего же ты здесь? Не будь я Сэм Таг, боцман с фрегата Его королевского величества «Тесей», если я не потанцую с тобой и не поцелую твой ротик назло твоему калеке!

Дыша водочным перегаром, он приблизил свой рот к ее губам.

— Том! — закричала она. — Том!

И сразу же почувствовала, что она свободна.

Получивший удар боцман валялся на полу, а Том, мертвенно бледный, с горящими глазами, сжал оба кулака, чтобы снова кинуться на противника.

Таг вскочил и разразился громким насмешливым хохотом.

— Чудо, приятели, чудо! Однорукий превратился в двурукого! Вот он там стоит и совсем раскис. Эти женщины! Раскрыли все секреты и выкурили хитрых лис из норы.

Он взглядом подозвал нескольких матросов, стоявших неподалеку от него, и двинулся к Тому, выставив для защиты кулаки. Том прислонился к стене и вытащил нож.

— Если тебе дорога жизнь, вербовщик, — сказал он угрюмо, — стой где стоишь. Дешево я свою свободу не продам!

Вербовщик! С криком бросилась Эмма к Тому, чтобы заслонить его своим телом. По рядам ремесленников и горожан пронесся ропот, и они начали с угрозами придвигаться к боцману. К месту происшествия поспешила миссис Гибсон и стала уговаривать противника Тома. Мистер Гибсон рядом с нею выкрикивал проклятия в адрес тех, кто мешает невинным развлечениям мирных горожан.

Таг размышлял. Потом бросил взгляд на кучку своих приспешников и на толпу противников и сопровождаемый матросами, покинул зал.

Домой Эмма и Том отправились не сразу и довольно долго пережидали, опасаясь засады. Затем почти бегом добрались до дома и наконец целыми и невредимыми оказались в маленькой Эмминой комнатке.

Она требовала, чтобы он немедленно бежал. Но когда он, стоя перед ней, грустно поглядел на нее, у нее сжалось сердце. Она почувствовала, как трудно ей с ним расстаться, и обвила руками его шею. Его лицо было совсем близко от нее. Она разглядывала его долго и сосредоточенно, как бы желая запомнить каждую линию, каждую черточку.

Неужели она его больше не увидит? Он был добр и любил ее. Так самозабвенно и верно едва ли будет еще кто-нибудь ее любить.

Ах, ну почему же он так робок и покорен! Если бы он сейчас обнял ее с той же властностью, с той же силой, которую проявил в столкновении с Тагом, Эмма принадлежала бы ему. Вопреки всему, что их разделяло, она пошла бы за ним, не спрашивая куда. Она хотела любить, хотела прислониться к кому-то, иметь надежную защиту, кому-то довериться. А он трепетал, едва она прикасалась к нему.

В ней поднялось горькое чувство, и с усталой улыбкой она отодвинулась от него.

— Дурень ты, Том, что любишь меня. Бедный ты дурень! — Как бы шутя, она подтолкнула его. — Иди! Прощай!

Он поцеловал коснувшуюся его руку и ушел.

Ей видно было в окно, как он уходит. Торопливо, но при этом осторожно, движения быстрые и ловкие, как у солдата, сознающего свою силу.

Взошло солнце. Жидкое золото разливалось над мачтами и парусами гавани, за рядом низких домов. Розоватые облака тянулись по ясному небу, их подгонял легкий утренний ветерок. Но в узком переулке еще лежали ночные тени. Из темных углов донеслись тихий шелест и шуршание, таинственные странные звуки, будто послышались крадущиеся шаги. Эмму охватил ужас. Она хотела закричать, но уже в следующий момент улыбнулась своим страхам. Из сумрака противоположного дома вышла кошка, остановилась посреди улицы, выгнув спину и задрав хвост, и посмотрела вслед Тому. Затем подняла голову с зелеными блестящими глазами к Эмме, спина ее распрямилась, хвост опустился. И вдруг она испуганно зашипела и умчалась дикими скачками.

Из конца переулка послышался как будто приглушенный крик, глухое падение. Эмма высунулась из окна и все увидала. Том лежал на мостовой. Над ним наклонились темные мужские фигуры и, схватив, держали его. Яростная борьба, затем они подняли его с земли и потащили назад по переулку, к гавани.

Из домов выбегали мужчины, женщины и дети. Эмме были слышны их возбужденные голоса. Однако, когда матросы с вербовочного судна приблизились, все отошли в сторонку. Никто не отважился прийти Тому на помощь. Царило угрюмое молчание, и только громко плакала какая-то старуха — у нее за несколько недель до этого так же увели сына.

Эмма стояла, скованная страхом, ухватившись дрожащими руками за раму окна. По переулку охраняемый матросами, шел Том. Лицо его было покрыто смертельной бледностью, волосы в беспорядке свисали на лоб, он посмотрел на Эмму широко раскрытыми неподвижными глазами. Его губы зашевелились, как будто он хотел что-то сказать, но боцман подтолкнул его…