Ксенос и фобос - Александр Карнишин

   Что там еще аналитики рассказывали? Исчезновения, по их данным, а других теперь и нет, происходили практически всегда в темноте и еще тогда, когда человек оставался один. Количество исчезновений, как говорят, не сокращается. То есть, если считать к оставшемуся народу, процентно даже растет. И правда, прямо эпидемия какая-то...

   Ха! А я-то как раз один здесь. И в темноте.

   Виктор перенес из-за головы затекшие руки вперед, бросил их поверх байкового одеяла. Поморщился в темноте.

   Вот сейчас - раз, и нет меня. Приходит завтра посыльный от командира, а меня - нет. Спишут еще одну боевую единицу.

   Мысли в голове крутились все ленивее и ленивее...

   Пока в коридоре не послышался скрип половиц.

   Тут же мелькнуло: расслабился, придурок. Где пистолет? Почему оставил на столе?

   Но уже повернулась ручка, скрипнула дверь. Мелькнул было луч света из коридора, и опять стало темно. Даже кажется темнее, чем было. А потом сбоку привалилось мягкое, горячее, неожиданно нежное, до боли, до хруста, до ломоты в костях нежное.

   И задыхающийся шепот:

   - Нельзя сейчас никому по одиночке, нельзя... Ну, что же ты... Пусти... Не бойся... Это я...

***

   И все же весна была совершенно небывалая. Старожилы качали головами и предупреждали, что не к добру это все, не к добру. А какое там добро? Народ уже стал паниковать без какой-либо информации, без руководства. А руководство края и города постепенно растворилось, как в киношном голубом тумане, и из Интернета стало известно, что все руководство теперь сидит почему-то не в столице края, а в небольшом городке на полпути к соседней области. Правда, говорят, губернатор в аварию попал, но это никого почему-то не расстроило.

   Пару недель после событий на Гайве, а особенно после того, как разгромили управление внутренних дел, мужики отрывались по полной. Центр города сверкал битым и раздавленным в порошок стеклом, как раньше бриллиантами в витринах, которых теперь не было.

   Почти не было и машин на улицах.

   Кто с нормальной головой и со своим транспортом сунулся бы в центр? Дураков нет! Да и оставаться в городе... Заявления об увольнении, об отпусках - очередных или просто без оплаты, лишь бы не ждали на работе, так и сыпались на столы кадровиков. А тем и передать их было некому на подпись зачастую, потому что руководство само увязывало вещи и заливало запасные канистры бензином.

   Билетов на поезд не было. Просто не было. Ни одного. Более того, в кассах, полузакрытых стальными ставнями, отвечали сквозь решетку, что и ждать и стоять тут нечего, потому что в связи с аварией на линии поездов не будет до окончания ремонта. Не стало вдруг и проходящих поездов. Как-то в один день все было сделано так, что поезда пошли вокруг, другой веткой, через Казань. Ну, правильно ведь - ремонт.

   А самолеты совсем перестали летать. Говорят (те говорят, кто сумел добраться до Большого Савино в эти дни, кто туда сразу кинулся), что самолетов в аэропорту вообще нет, даже военных, которые всегда стояли за забором, и все здания заняты солдатами, которые гоняют посторонних и даже иногда стреляют в воздух, если приближаешься.

   По городу все еще ходили трамваи и троллейбусы, но автобусов практически не было видно: водители заправились, на линию вышли, а обратно в парк не вернулись. Ну, понятное же дело - в такой момент можно и подзаработать, вывозя народ, а можно просто загрузить собственную семью и вещей побольше.

   Нужен был только толчок, как команда, чтобы все вдруг ринулись из города куда угодно, лишь бы подальше.

   День становился все светлее, ночь - все короче. Народ разговаривал о пропажах теперь уже в открытую, потому что не где-то там от кого-то и кто-то слышал, а вот, прямо в соседней квартире. Или, не дай бог, в своей семье. При этом очередные заявления о пропажах подавать было уже некуда: в райотделах милиции по изгвазданным полам сквозняки из разбитых окон носили какие-то обрывки бумажек и пепел.

   Правда, говорят, оружия там никто не нашел. Как-то так вышло, что когда толпа подходила к зданию районного ОВД, там уже никого не было. Не было и оружия в оружейной комнате.

   Кто-то кинул клич, что надо бы идти к армейским, потому что там есть склады и есть оружие. Но на это поднять толпу не смогли. Потому что - зачем оно, оружие это? От кого отбиваться? А отдельные хулиганствующие группки были рассеяны военными патрулями еще на подходе к режимным объектам.

   При этом, что интересно, большинство крупных предприятий продолжали работать. Народ по инерции или просто из врожденной дисциплины квалифицированного рабочего поднимался утром и разъезжался электротранспортом по заводам. И вода в кранах была. И электричество в проводах.

   По ночам горели фонари там, где их не разбили зимой.

   На окраинах спокойно работали магазины.

   Вернее, не совсем уж спокойно, а в "ночном режиме", то есть выдавали продукты через форточку. За стеклянными дверями и за витринами в торговых залах были видны суровые мужики в черной форме охранных агентств.

   Охранники в эти дни были нарасхват.

   А еще вдруг оказалось, что просто необходимы городу учителя и воспитатели. Почему-то дети...

   Нет, не так. Просто раз за разом происходило и отмечалось у людей в сознании странное. Вдруг приходил в свою школу или в детсад плачущий ребенок и заявлял, что идти ему больше некуда, потому что папка уехал, а мамка ночью пропала. Или наоборот - мамка уехала, а папка пропал. Или совсем уже фантастический, если думать о статистических данных и о вероятности такого, случай, когда пропадали все взрослые в семье. Дети же хотели есть и пить. И им вдруг резко стало не хватать взрослых.

   То, что учителя, особенно давно работающие в школах - это "охрененные патриоты и настоящие коммунисты", знали все. И смеялись над этим раньше. А теперь эти тетки и дядьки с горящими глазами вышибали из все еще работающих заводов матрацы, одеяла, кровати, еду, охрану. И ведь получалось у них! На месте школ постепенно образовывались интернаты.

   Почему-то именно дети...

   Да, если глядеть общую статистику, то процент детей в общей численности населения постепенно возрастал. Нет, и дети, бывало, пропадали, и целые семьи вдруг не выходили на связь и не открывали дверей своих квартир, но все равно чаще дети оставались.

   Перед Первомаем распустились разом тополя, просыпав на тротуары клейкую и пахучую чешую почек. Никто их не подметал, потому что некому было этим заниматься. В первую очередь прекратились все работы по обслуживанию населения и жилого сектора. Те работы, которые оплачивались из бюджета. Потому что все решили, что никакого бюджета просто нет, а бесплатно работать, только за "погонялки", за "давай-давай", никто не собирался.

   Наконец, через автомобильный мост, на котором теперь стояли только военные с БТР в самом конце, где поворот на Курью, проскочила первая, еще совсем короткая колонна из пяти легковушек, из багажников которых торчало что-то длинное, не помещающееся в салон, а сами машины выглядели осевшими на все четыре колеса, будто везущими тяжелый груз.

   И сразу как будто весь город сдвинулся с места.

   Причем, колонны такие двинули вроде как одновременно во все стороны из города. Не только на запад, но и на север, к Березникам и Соликамску, на восток, в Сибирь, на юг, вниз по Каме, пошли тяжелогруженые машины с затесавшимися в колонну автобусами, набитыми людьми и какими-то вещами.

   Там, где стояли военные - за мостом, у аэропорта, у заводов некоторых - никого не задерживали. Только смотрели и по рациям сообщали куда-то о происходящем. И все.

   Колонны ушли, умчались вдогонку отстающие, стараясь прибиться к толпе, быть со всеми, а жизнь в городе продолжалась. Только машин на улицах практически не осталось. Стояли закопченные и ржавые на Компросе, те, что погорели еще во время событий начала весны, да изредка проезжала почти украдкой малолитражка из оставшихся, вызывая общий поворот головы на звук мотора: смотри, а эти-то еще не уехали!

   И весна. И солнце в речной воде.

***

   - ...Валь, завтра уезжаем. Делать нам тут больше нечего, кроме как дожидаться...

   Валентина стояла у большого окна в гостиной и смотрела вниз, на пустой двор, в котором раньше кипела жизнь и вдоль всех тротуаров стояли блестящие цветные автомобили. Теперь у их подъезда парочка осталась, вон там чей-то джип, но его грузят - видно, сегодня уезжают. За углом она знала, соседская девятка. Вот и все, что осталось.

   - Вы поезжайте, а я останусь.

   - Не понял. Ты серьезно?

   - Сень, ну куда я поеду от детей, а? У меня полшколы на плечах. Кто ими будет заниматься?

   - У тебя своих двое!

   - Да. И своих двое... И эти, которых двести почти - тоже свои. Я уеду - кто останется?