Июнь. 1941. Запрограммированное поражение. - Лев Лопуховский

По оценке польского министра иностранных дел Бека, после больших московских процессов СССР стал «слишком слаб, чтобы начать военные действия» [160].

Такое низкое мнение о боевой готовности Красной Армии и уровне подготовки ее командного состава, несомненно, поощряло его врагов на агрессивные действия. В то же самое время и потенциальные друзья больше не рассматривали Советский Союз в качестве подходящего возможного союзника. Его перестали считать сильным в военном отношении и те, и другие. Причем именно тогда, когда Вторая мировая война была уже на пороге…

Глава 3. НАЧАЛО ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

В ночь на 30 сентября 1938 г. в Мюнхене руководители Англии и Франции подписали печально знаменитое соглашение и тем самым допустили грубейшую политическую ошибку, пойдя на поводу у Гитлера и отдав ему Судетскую область Чехословакии. Тогда перед ними стоял нелегкий выбор: немедленно начать войну с Германией или довериться обещанию фюрера, громогласно заявившему за три дня до Мюнхенского сговора на митинге в берлинском Дворце спорта перед 15 тысячами нацистских активистов:

«Мы подходим сейчас к последней проблеме, требующей своего разрешения. Это последнее территориальное требование, которое я выдвигаю перед Европой. В 1919 году три с половиной миллиона немцев были отрезаны от своих соотечественников группой сумасшедших политиков».

И добавил, обращаясь в адрес английского премьер-министра Чемберлена:

«Я по-прежнему заверяю его, что, когда чехи урегулируют отношения со своими национальными меньшинствами, государство Чехословакия перестанет меня интересовать, и, если хотите, я могу дать ему еще одну гарантию: нам не нужны никакие территории Чехословакии» [161].

В тот злосчастный день Чемберлен и его французский коллега Даладье предпочли поверить лживым словам фюрера. Они хотели купить долговременный мир в Европе за кусок чешской земли, но договору, подписанному ими в Мюнхене, была суждена короткая жизнь. Всего через полгода, несмотря на все свои обещания, Гитлер без всякого смущения проглотил Чехию. Все было сделано без применения силы: оказалось вполне достаточно только угрозы со стороны Германии. Слабовольный чешский президент Гаха не выдержал бесцеремонного давления нацистов и 15 марта 1939 г. сам подписал в Берлине официальную декларацию. Там говорилось:

«Президент Чехословакии заявил, что, стремясь ‹…› к окончательному установлению мира, он с полным доверием отдает судьбу чешского народа и страны в руки фюрера германского рейха» [162].

В тот же день немецкие войска начали оккупацию Чехии (Богемии) и Моравии, а назавтра всему миру было объявлено об их присоединении к Германии в качестве протектората. Еще накануне, 14 марта, от Чехии отделилась Словакия, создав свое собственное марионеточное правительство. Таким образом, формально Гитлер не нарушил Мюнхенское соглашение: Чехословакии, незыблемость границ которой была гарантирована, де-юре уже не существовало. Тем не менее, все эти драматические события полностью развеяли все былые иллюзии лидеров западных стран относительно действительных намерений и целей германского руководства. Они, наконец, осознали, что их прежняя близорукая политика умиротворения только поощряла растущий аппетит нацистов, которых можно было остановить только силой или, по крайней мере, угрозой силы.

Следующей жертвой германской агрессии должна была стать Польша. Уже 21 марта немцы в ультимативной форме потребовали у поляков присоединить Данциг к Германии и построить через «польский коридор» экстерриториальную железную дорогу, а заодно и шоссе. В такой обстановке во время дебатов в британском парламентском Комитете по иностранной политике 27 марта Чемберлен высказался о необходимости принять вызов Гитлера, чтобы «обуздать и сорвать попытку Германии добиться мирового господства» [163].

А 31 марта он уже во всеуслышание объявил в парламенте:

«‹…› в случае любой акции, которая будет явно угрожать независимости Польши и которой польское правительство соответственно сочтет необходимым оказать сопротивление своими национальными вооруженными силами, правительство Его Величества считает себя обязанным немедленно оказать польскому правительству всю поддержку, которая в его силах» [164].

Франция заняла аналогичную позицию. Совместно с Англией она начала предпринимать практические шаги по укреплению своих собственных военных возможностей и расширению антигерманской коалиции. Одним из этих шагов стали переговоры между военными представителями Англии, Франции и Польши. Их целью было установление более тесного сотрудничества перед лицом растущей на глазах угрозы со стороны Германии.

В отличие от чехов, поляки были готовы в случае необходимости без колебания сражаться с немцами. Больше того, 18 августа 1939 г. посол Польши во Франции Ю. Лукасевич самоуверенно заявил министру иностранных дел этой страны Ж. Боннэ: «Не немцы, а поляки ворвутся в глубь Германии в первые же дни войны!» [165]. Чуть позже, 26 августа, один из польских министров без тени сомнения уверял американского посла в СССР Джозефа Дэвиса: «Через три недели после начала войны польские войска будут в Берлине» [166]. Однако, несмотря на воинственные заявления политиков Польши, ее военные достаточно трезво оценивали свои реальные возможности. Польский главнокомандующий Рыдз-Смиглы информировал французский генштаб, что на случай войны с Германией его армия имеет сугубо оборонительные планы. Их главной целью ставилось «причинить немцам наибольшие потери и не дать себя разбить до начала операций союзников на Западе» [167].

Для успешного противостояния вермахту полякам не хватало оружия, особенно современного. От союзников они надеялись получить, в первую очередь, танки и самолеты, но в конечном итоге досталось им немного. Главным приобретением стали 50 французских легких танков Рено R-35. Они поступили в Польшу в июле 1939 г., незадолго до начала войны, поэтому освоить их как следует не успели. Кроме них, поляки получили для ознакомления и оценки три французских легких танка «Гочкис Н-35» и единственный экземпляр английского легкого танка «Матильда I». Еще 50 R-35 были закуплены, но их так и не удалось доставить в Польшу прежде, чем разразилась война.

С авиацией дела обстояли еще хуже. Англия и Франция тогда и сами заметно уступали Германии в количестве современных боевых самолетов. Им пришлось предпринять большие усилия для ликвидации этого отставания, и они не могли себе позволить экспортировать большие количества дефицитной техники даже своим ближайшим союзникам. В этой связи хотелось бы прояснить одно старое заблуждение. Видный советский историк Д.М. Проэктор еще в начале 60-х гг. опубликовал монографию, в которой утверждал:

«‹…› Британцы уклонялись от оказания Польше помощи оружием для сухопутных сил и флота, но обещали значительную поддержку в воздухе путем передачи Польше 524 бомбардировщиков, 500 истребителей и 280 самолетов других типов, что казалось вполне достаточным для противодействия германским военно-воздушным силам» [168]. Число обещанных Польше самолетов (1304) вызвало у нас большие сомнения. Проэктор в своей книге сослался на польского военного историка Ежи Кирхмайера. На указанной им странице 15 действительно речь идет о самолетах:

«Согласно данным, переданным через генерала Клэйтона и полковника Дэвидсона, в мае 1939 г. британская авиация могла использовать против немцев в первой линии: 524 бомбардировщика, 500 истребителей, 96 связных самолетов, 184 разведчика и гидросамолета» [169]. Как видим, речь шла об общем парке боевых машин английской авиации того периода. Эти цифры подтверждаются протоколом первого заседания польско-английских штабных переговоров по авиационным вопросам, состоявшихся 24 мая 1939 г., который опубликован в сборнике документов, изданном в Варшаве в 1968 г. Англию представлял полковник авиации Дэвидсон. В ходе обсуждения он информировал своих польских коллег[32] о текущем состоянии дел в английских ВВС. На тот момент они насчитывали:

«524 бомбардировщика с радиусом действия свыше 560 км, 500 истребителей (1. VI. 39), из них 50–70 % современных, 96 самолетов для связи с наземными войсками, 184 разведчика и гидросамолета» [170].

Понятно, что англичане вовсе не собирались отправить полякам сразу все свои самолеты первой линии. Видимо, Д.М. Проэктор воспользовался услугами недобросовестного переводчика и допустил досадную ошибку, которая, сожалению, тиражируется во всех последующих изданиях его книги, а также повторяется в трудах многих других историков.

В метрополии на складах хранилось еще 2 тыс. самолетов, которые безнадежно устарели и не годились для войны с Германией. Они сохранялись только на случай колониальных конфликтов и не были брошены в бой даже в самое тяжелое время «битвы за Англию». Поляков по понятным причинам интересовали только современные боевые машины. Тем более что им приходилось самим полностью оплачивать все поставки. Ведь понятия «ленд-лиз» в то время еще не существовало. В июле 1939 г., когда угроза войны неизмеримо возросла, прибывший в Варшаву начальник британского генштаба генерал Айронсайд «обещал поставить Польше 100 бомбардировщиков новейшей конструкции и 40 истребителей типа «Харрикейн» [171]. Но и эти самолеты в Польшу вовремя попасть не успели.