Красные камзолы - Иван Юрьевич Ланков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вроде нет. А, не, вон Сашка снова проявляет свое неугомонное любопытство.
— Господин ундер-офицер, а когда нам дадут пострелять? Ведь стрелять — это же основное умение солдата, мы же должны это освоить!
Фомин слегка покачал головой и ответил:
— Стрельба — это не самое главное умение солдата. Если хочешь знать, у нас в полку есть солдаты, которые прошли всю войну со свеями и ни разу не выстрелили. Солдат на войне большую часть времени ходит пешком, вытаскивает из грязи телеги и — правильно ухмыляешься, Жора, — копает. Копать вам придется много и часто. А стрельба — это уже если генеральная баталия случится. Только до нее, баталии, надо еще дойти. И обоз дотащить. И ретраншмент подготовить. А это значит — что? Это значит — хорош болтать, собирайтесь.
* * *
Был конец апреля, когда наш учебный батальон покинул загибающийся от эпидемии военный лагерь в Луге. И направились мы на соединение с остальным полком, в Ригу. Это в полтора раза дальше, чем от Луги до Кексгольма. Батальон, конечно… Без слез не взглянешь. Около двухсот рекрутов и примерно столько же старослужащих. Тощие, не особо чистые. На рекрутах мундиры вроде новые, а уже замызганные от постоянных экзерций. До полного штата не хватает еще трех с лишним сотен солдат. Они были, эти сотни пополнения, но очень много народу слегло с тифом и дизентерией. На глаз — так гораздо больше половины лагеря. Приехавший из Риги майор, командир батальона, с кем-то договорился из начальства учебки и забрал в наш Кексгольмский полк всех здоровых рекрутов. Так и набралось две сотни. Из них собственно кексгольмских — не более пяти десятков. М-да… Все-таки самое главное в армии — не ружья и не пушки. Главное в армии — это баня и сортир. И нормальный котел, в котором можно воду кипятить. И мясо варить. Мясо! Как же жрать охота, а? Но хрен нам. Пасха будет где-то в мае, а пока постимся. Кашей с луком и чесноком. И с хреном, ага.
Батальонное имущество было погружено чуть ли не на сотню телег. Колонна растянулась от горизонта до горизонта. На глаз — где-то километра два, а может, и побольше. Весенняя распутица уже закончилась, пробилась молодая травка. Большинство солдат шли босиком, повесив связанные между собой ботинки через плечо. Почему бы и нет? Земля теплая, осколков стекла, гвоздей и прочих радостей двадцать первого века на дороге не валяется, да и сама дорога грунтовая, даже без гравийной подушки. Оно даже приятно, босиком по земле походить после долгой зимовки. Тем более местным не привыкать. Я еще в бане обратил внимание — кожа на стопе у большинства как бы не крепче подметки сапога.
Правда, двигались мы небыстро. Если первые телеги шли ходко, по сухой дороге, то уже где-то двадцатая повозка шла по разбитому грунту. А уж сотая тащилась по взбитой сотнями ног и колес грязевой чаче. Потому каждый километр или два был привал, чтобы дождаться отстающих. Помочь из грязи вытащить завязший транспорт, накосить серпом травы или нарубить шпагой веток, чтобы забросать особо неприятные лужи… Неприятно идти в хвосте колонны. Но то не наша печаль.
Наша печаль другая. Мы, как образцово-показательные рекруты, шли во главе колонны. При полном параде. В застегнутом на все пуговицы камзоле, в ботинках, штиблетах, с ранцем, со скатанной епанчей через плечо, с мушкетом на плече и перевязью со шпагой через другое плечо, с напудренными белыми волосами под суровой армейской треуголкой. Единственное послабление, которое позволил нам Фомин, это по случаю теплой погоды оставить кафтаны на телеге и идти в одних легких камзолах. А так — все идут по-простому, по-походному, свалив шпаги, ружья и вещмешки на телеги, да босиком по весенней травке, а мы вшестером маршируем, как это назвал ундер-офицер, — головным дозором. Чтобы, значит, глядя на нас, всякий встречный-мимохожий видел: идет армия, а не голытьба какая.
Кажется, это он так издевался над нами. Ефим ухмылялся в усы и комментировал:
— Шагай-шагай, солдат. Большую честь вам оказали — сам Фомин обучать взялся. Значит, и спрос с вас выше.
Вот злыдень. Ему-то хорошо, он-то вообще возничим на телеге едет, свои ноги не сбивает. А ежели телега застрянет, так у него еще полдюжины ребят из капральства есть, которые ему транспорт вытаскивают.
Повозки здесь с большими колесами, диаметром метра полтора. Подшипников-то еще не знают. Оси деревянные, втулки и ступицы — тоже. В качестве смазки — животный жир. Потому, чтобы уменьшить количество оборотов оси, увеличили размер колеса. Ну и опять же, рессоры если где и есть, то ременные. Большое колесо же уменьшает тряску. Но телеги у нас — дрянь, по сравнению с теми, что попадались на пути. У купцов и прочих частников повозки выглядят гораздо солиднее, чем наш армейский хлам. Видимо, кто-то нехило сэкономил на закупках транспорта. Зимой идти было легче. Когда мы шли из Кексгольма, у нас были сани. Они не ломались.
Кстати, майор, который командир батальона, укатил вперед на карете. А за ним верхами ускакали все офицеры со своими денщиками да ординарцами, кроме порутчика Нироннена. Хорошо им. Они часа два-три едут до станции и постоялого двора, потом до вечера отдыхают, ждут, когда мы дойдем до места ночлега. Впрочем, вряд ли есть такая армия, где офицеры будут телеги толкать. Не царское это дело. Разве что порутчик Нироннен… Но про него говорят, что он лишь год назад произведен из унтеров. Заслуженный человек. И сейчас на марше идет в хвосте колонны. Контролирует, чтобы никто не отстал и не потерялся. Вроде и офицер, но сословием не вышел. Потому для тех, кто из дворян, марш суть увеселительная прогулка, а для порутчика Нироннена — тяжелая работа: быть в этом цыганском таборе за старшего.
* * *
Вечером у костра после ужина у нашего капральства продолжаются занятия. Теоретические, в форме «вопрос-ответ».
— Александр Степанович, а мушкет — он вообще сильно бьет?
Фомин раскурил трубку угольком от костра, затянулся
