Любовные похождения князя - Пьер Сувестр

Внезапно молодая женщина разрыдалась. По ее впавшим щекам струились тяжелые слезы, влажными жемчужинами скатывались на корсаж, меж тем как ее зубы терзали тонкий батистовый платок.

Виконт де Плерматэн поднялся. Он устремился к ней, рухнул на колени перед креслом любовницы, спрятал голову в подоле ее платья; он желал унять слезы молодой женщины, осушить их своими поцелуями, но, увы, понимал, что не в силах утешить Фирмену, что обнять ее сейчас более чем неуместно, что его долг, обязанность – ничем не напоминать о своем положении любовника… хуже, содержателя!..

– Фирмена, – чуть слышно позвал он, – Фирмена, вы думаете о Морисе?

– Да! Простите меня!

– Фирмена, мне не за что вас прощать! Но почему, почему вы так неожиданно расплакались? Вас тяготит мое присутствие? Мне уйти? Я внушаю вам отвращение? Ах, Фирмена, я готов на любые жертвы, чтобы хоть немного умерить ваши страдания! Скажите, что с вами? Вы что-нибудь узнали, какие-то еще более жестокие подробности смерти этого несчастного? Куда вы вчера днем ходили? Ответьте… Мне очень плохо, когда вы плачете!

Огромным усилием воли Фирмена овладела собой, промокнула глаза. Она положила руки на плечи виконта де Плерматэна, заставила подняться его с колен, взглянуть ей в лицо.

– Вы очень добры, – сказала она, – я дура, что показываю вам свое горе… Вы очень добры… Поверьте, Раймон, я бесконечно признательна вам за все, что вы сделали, за все, что вы делаете для меня… Простите, что я не властна над собственными мыслями, что я мучаюсь, рыдаю…

– Мне не за что вас прощать, бедняжка моя.

– Нет! Нет!.. Раз я согласилась жить с вами, раз я согласилась стать вашей любовницей, я не должна думать о Морисе… Но эта смерть, чудовищная смерть витает где-то рядом, я не могу не думать об этом… Ах! Как ужасно, чудовищно, омерзительно. Мысль о ней постоянно преследует меня. Простите, я не могу, видите, не могу его забыть!..

Виконт де Плерматэн медленно поднялся с колен, пододвинул свое кресло к шезлонгу, в котором вытянулась Фирмена, и, взяв в свои руки крошечные ладошки молодой женщины, спросил:

– Фирмена, со временем вы забудете! Вы забудете печальное прошлое, потому что я создам вам восхитительное будущее, моя любовь сделает вас счастливой. Но прошу вас, не скрывайте, вы вчера куда-то ходили? Где вы были? Конечно, это имеет отношение к несчастному Морису?

Фирмена выдохнула:

– Да!

– И чем же вы занимались? Откройтесь мне, друг мой.

Фирмена, невольно тронутая нежностью виконта, который и не думал бунтовать, не вел себя – в отличие от многих на его месте – этаким ревнивцем, грубияном-хозяином, старался ее утешить, призналась:

– Я виделась с Жаком Бернаром.

– С кем?

– Жаком Бернаром! Литературным наследником Мориса!.. Честно, вы не знаете!? Так послушайте, сейчас я вам все расскажу…

И она подробно описала виконту свой визит к Жаку Бернару. Поведала, как узнала о том, что Морис был совсем не рабочим, а поэтом, замечательным поэтом, и как была неприятно поражена тем, что в своем письме-завещании он ни разу не упомянул о ней.

– Честно говоря, господин Жак Бернар, – заключила она, – не совсем уверен, что Морис, Морис-Оливье, ведь, кажется, это его настоящее имя, не подумал обо мне. Наверное, он разобрал еще не все бумаги, которые оставил мой бедный друг. И я не теряю надежду, потому что мне было бы больно, мучительно, нестерпимо больно сознавать, что, распорядившись своим творчеством, он не оставил мне, своей возлюбленной, так его обожавшей, ни слова прощания, ни ласковой фразы!..

Виконт де Плерматэн не ответил. Он размышлял, опустив голову, и невеселыми были его мысли.

Поистине, виконт де Плерматэн искренне, глубоко, всей душой и сердцем любил бедную Фирмену. Но странным оказалось его положение, обстоятельства понуждали его утешать обожаемую любовницу, оплакивающую смерть другого!

Будучи в курсе всех столичных сплетен, скандалов, перипетий, виконт, естественно, слышал о двойном обличье Мориса. Из газет, равно как из клубных разговоров, он уже давно знал, что рабочий в действительности был таким же, как он, светским человеком, поэтом, поэтом Оливье, стихи которого в «Литерарии» не раз приводили его в восторг.

Фирмена не сообщила ему ничего нового. Но неожиданно он поймал себя на мысли, что такая необыкновенная фигура, как этот Оливье, безусловно, достойна сожаления молодой работницы.

Когда до виконта де Плерматэна дошла весть об убийстве возлюбленного Фирмены, он чисто эгоистически обрадовался несчастью, открывшему, по его мнению, путь к сердцу любимой, которую ему больше не придется делить с другим.

Его ужаснула глубина отчаяния Фирмены, грозившая обернуться для девушки – бредящей, смятой, полуживой – воспалением мозга…

При виде того, как она понемногу поправляется под благотворным воздействием его неустанных забот, у виконта вновь зажглась надежда. И тогда он решил про себя, что окружив Фирмену роскошью, дав ей вкусить удовольствий, которые с легкостью дарит богатство, он быстро сумеет проложить между ней и памятью о покойном Морисе пропасть, непреодолимую дистанцию, которая отделяет богатую женщину от простой бедной работницы.

Услышав, что Морис, рабочий Морис, совсем не рабочий, он затрепетал…

Виконт понял, что, дойди до Фирмены известие о том, что Морис был писателем, поэтом Оливье, оно разбередит ее страдания, придав им новый, романтический оттенок. Но он все же надеялся, что Фирмена, поглощенная выздоровлением, не познает про двойное обличье Мориса.

И вот те на, Фирмена открывает ему, что не только осведомлена о тождественности Мориса и Оливье, но и рассказывает о встрече с ближайшим другом усопшего, Жаком Бернаром, который непременно еще будет видеться с ней и при каждом свидании подливать масла в огонь, напоминая про таинственно убитого поэта!

Ему предстояли новые сражения за сердце Фирмены. Его ненаглядная возлюбленная становилась еще более далекой и недосягаемой. Его ждали мучительные дни.

И виконт де Плерматэн, поначалу почти радуясь смерти Мориса – испытывая одно из тех чувств, в которых не принято признаваться даже себе, но которые от того не становятся менее реальными, – спрашивал себя, облегчит ли ему хоть на каплю исчезновение поэта получить то, что он жаждал всеми силами, всей душой – любовь той, которая была ему дороже всего на свете…

Глава 11

ОЖИВШИЙ МЕРТВЕЦ

Стоя перед зеркальным шкафом, мало что отражавшим, настолько давно тряпка не сражалась с пылью, Жак Бернар кропотливо прилаживал на себя подтяжки:

– Брюки должны сидеть естественно, прикрывать каблуки и не морщить… Эти брюки не годятся! Решительно никуда не годятся!

Молодой человек придирчиво оглядел свое отражение и философски заключил:

– Вообще-то грех жаловаться! Этот замечательный портной отдал фрачную пару по дешевке; право, сто шесть франков девяносто пять сантимов – совсем недорого, вполне приемлемая цена. Девяносто пять сантимов с меня содрали за этот кармашек, которым я, разумеется, в жизни не воспользуюсь!

На стуле ожидал жилет; Жак Бернар подхватил его, натянул на себя.

– Морщит на животе, одно плечо ниже другого… Ну! Ну! Отлично! Буду как курица в павлиньих перьях…

Жак Бернар снова надел фрак – лацканы плохо отворачивались, талия морщила, спина пузырилась – и теперь созерцал себя при полном параде с гвоздикой в петлице…

Он разглядывал себя без всякого удовольствия.

– Кошмар! Жуть! Мерзость! И все-таки я горжусь, что сумел заказать эту штуковину, а особенно тем, что сумел расплатиться – наличными, полноценными французскими купюрами с королем и Республикой, Сеятельницей и Наполеоном, купюрами, имеющими хождение во всех цивилизованных странах… что в общем-то легко объяснимо, учитывая, что деньги бесспорно обладают свойством уходить сквозь пальцы, улетучиваться, куда-то деваться, что трудно было бы вообразить, не наблюдай мы это Божественное явление повседневно.

Молодой человек стал наводить последний лоск. Привел в порядок ногти, вынул лишнее из набитого бумажника, чтобы уродливо не топорщился карман.

«Да нет, все слава Богу, – подумал он. – Дела идут, торговля процветает! Оливье может быть мною доволен или я им, как угодно! Этот мнимый покойник оказался жутко прибыльным. Если так пойдет дальше, мне недолго сделаться миллионером…»

Необыкновенный Жак Бернар имел полное право гордиться своей затеей и ее уже ощутимыми плодами. Убить Оливье – неплохая задумка, но сыграть ловкую комедию, заставить поверить в его смерть – несравненно лучше! Труды явно не пропали даром: после лжеопознания несчастного обезглавленного с набережной Отей, Жак Бернар ежедневно видел у себя директоров газет, редакторов журналов, в один голос выпрашивающих статью Оливье, стихи Оливье, пьеску Оливье, рукопись Оливье!

Теперь, когда мнимый поэт был мертв, он сыскал колоссальный успех. Вошел в моду, аристократы превозносили его до небес, литераторы боготворили, с каждым часом он становился все гениальнее, вызывал все большее восхищение!