Письмена на теле - Джанет Винтерсон

Все еще ни слова от Элгина. Работаю все усерднее, смешиваю больше коктейлей, остаюсь допоздна, не сплю, не думаю.

Возможно меня ожидала бы перспектива спиться, если бы здесь было что-либо потребное для питья.

"Мне бы хотелось посмотреть где ты живешь."

Я стою за стойкой бара, угрюмо потягивая уже которую подряд пинту "Смертельной Экстры", когда Геил Райт дает мне понять, что собирается пойти ко мне домой. В два часа ночи, когда наши последние ночные птички выпали из своих промокших гнезд, она заперла дверь и положила мой складной велосипед в багажник своего автомобиля. У нее была кассета с записью Тэмми Уайнет.

"Мне нравится твоя сдержанность" - говорит она. "Мне не хватает этого на работе".

"Почему же ты держишь это место?"

"Мне нужно чем-то заниматься, чтобы зарабатывать на жизнь. Я не могу рассчитывать на прекрасного принца в моем возрасте." - засмеялась она - Или с моими вкусами."

Встань рядом со своим мужчиной, говорила Тэмми, и покажи миру, что ты его любишь.

"Летом я хочу устроить фестиваль Кантри и Вестерна, что ты об этом думаешь?" - она слишком резко срезает угол.

"Во что мы будем одеты?"

Она опять засмеялась, более пронзительно на сей раз. "Тебе не нравится твой комбинезончик? Я думаю, ты выглядишь в нем Обворожительно. Она сделала ударение на "О" так, что это прозвучало скорей как прыжок через пропасть, чем как комплимент. "Очень мило с твоей стороны подвезти меня" - говорю я. "Я могу предложить тебе что-нибудь выпить, если ты не против."

"О-о да, - говорит она, - "О-о да".

Мы выходим из ее машины, я открываю дверь своей квартиры холодными пальцами и с холодным сердцем приглашаю ее войти.

"Здесь мило и тепло" - говорит она и прижимается к печке. У нее огромная задница. Она напомнила мне шорты, в которых ходил мой бойфренд. На них была надпись: "Осторожно задница" (Игра слов в английском (GL)ASS. HANDLE WITH CARE -- "ОСТОРОЖНО. СТЕКЛО", где в слове "стекло" стерты первые 2 буквы, прим. переводчика). Она поворачивает свой зад и роняет керамическую кружку.

"Не беспокойся" - говорю я, она была слишком громоздкой для этой печки".

Она осторожно погружает себя в качающееся кресло и принимает мое предложение выпить горячий шоколад, недвусмысленно намекнув на Казанову. Мне этот факт всегда казался малоизвестным.

"Это не правда" - говорю я "Шоколад это прекрасное снотворное". Что тоже неправда, но я думаю, что Гейл Райт возможно проглотит это, клюнув на то что я говорю это очень уверенным тоном. Я многозначительно зеваю.

"Сумасшедший день" - говорит она "Сумасшедший день. Это заставляет меня мечтать о других вещах. О таких темных, возбуждающих штучках".

Патока. Это первое, что приходит мне в голову. Как бы это выглядело изваляться в Гейл Райт?

Однажды у меня был бойфренд, ее звали Карло, он был темной возбуждающей штучкой. Он заставил меня сбрить все волосы с тела и то же самое сделал с собой. Он заявил, что это усиливает чувствительность, но у меня было ощущение, что меня заточили в пчелиный улей. Мне хотелось доставить ему удовольствие, от него пахло елочными шишками и портвейном, его длинное тело было мокрым от страсти. Мы встречались на протяжении шести месяцев, а потом Карло встретил Роберта, который был выше, шире и стройнее меня. Они обменялись своими бритвами и вырезали меня из своей жизни.

"О чем ты мечтаешь?" - спрашивает Гейл.

"О старой любви".

"Любишь старых, да? Это хорошо. Хотя, знаешь, я не так уж и стара как выгляжу, если речь идет об обивке."

Она сильно ударяет по креслу и облако пыли оседает на ее поблекший макияж.

"Мне нужно признаться Гейл, что у меня кто-то есть."

"Вот так всегда" - вздыхает она и сосредоточивает взгляд на темных комочках в своем горячем шоколаде, как предсказательница судьбы.

"Высокий, темный и красивый?"

"Высокая, рыжая и красивая"

"Тогда расскажи сказку на ночь. - говорит Гейл, - Какая она?"

Луиза, девушка семейства двукрылых, рожденная в огне, 35 лет.

Грудь - 86, талия -65, бедра -90. 10 лет замужем. 5 месяцев со мной.

Докторская степень по Истории искусств. Первоклассный разум. 1 выкидыш (или 2?), 0 детей. 2 руки, 2 ноги, очень много белых кровяных телец. 97 месяцев оставшейся жизни.

"Не плачь, - говорит Гейл, опускаясь на колени перед моим стулом, ее пухлая рука со множеством колец ложится на мою тонкую, не украшенную руку. "Не плачь. Все правильно. Она бы умерла и у тебя не было бы возможности простить себя. Теперь у нее есть шанс".

"Это неизлечимо"

"Ее доктор сказал иначе, Она ведь может доверять ему, правда?

Гейл не знала всего.

Она очень нежно дотрагивается до моего лица. "Счастье снова придет к тебе. Мы можем быть счастливы друг с другом, не так ли?".

Шесть утра. Я лежу в своей арендованной, продавленной, двуспальной кровати с Гейл Райт, свернувшейся подле меня. Она пахнет пудрой и трухой.

Она громко храпит и, судя по всему, будет храпеть еще какое-то время, поэтому я встаю, беру ее машину и еду к ближайшей телефонной кабине.

Мы не занимались любовью. Все, что было в моих силах - это обвить руками ее обитую плоть с энтузиазмом продавца диванов бывших в употреблении. Она гладила меня по голове и заснула, что было естественно, поскольку мое тело было не более чувствительным, чем мокрый плащ.

Я бросаю монетку в щель и слушаю гудки, пока от моего дыхания не запотевают стекла пустой кабины. Мое сердце сильно колотится. Кто-то отвечает - сонно, раздраженно.

"АЛЛО? АЛЛО?"

"Привет Элгин".

"Ты знаешь сколько сейчас времени?"

"Сейчас раннее утро после еще одной бессонной ночи".

"Что ты хочешь?"

"Наш уговор. Как она?"

"Луиза в Швейцарии. она была очень больна, но сейчас ей гораздо лучше. Мы добились хороших результатов. Она пока не вернется в Англию, если вообще вернется. Ты не сможешь увидеть ее".

"Я не хочу ее видеть" (ЛОЖЬ. ЛОЖЬ.) "Вот и хорошо, потому что она-то уж точно не желает видеть тебя".

Наступило молчание. Какое-то время я продолжаю держать трубку, глупо уставившись на микрофон. С Луизой все в порядке, это было единственным, что имело значение.

Я сажусь в машину и еду пустынными милями домой. Воскресное утро и никого вокруг. В верхних комнатах плотно задвинуты занавески.

Дома по обочине дороги все еще спят. Лиса перебежала мне дорогу, в ее пасти болталась курица. Мне придется отчитываться перед с Гейл.

Из моего дома доносятся только два звука: металлическое тиканье часов и храп Гейл. Я закрываю дверь на лестнице и остаюсь наедине с часами. Очень ранним утром часы идут по другому, они растягиваются и таят в себе обещание. Я беру свои книги и пытаюсь работать. Русский - это единственный язык, который я хорошо знаю, что очень помогает, потому что не так много людей могут составить мне конкуренцию в моей работе. Франкофилам приходится туго, потому что все хотят сидеть в парижском кафе и переводить новое издание Пруста. Не я. Мне всегда казалось что tour de force это школьная экскурсия. (фр. tour de force - мастерское исполнение прим. переводчика) "Ты ведешь себя по-идиотски" - говорит Луиза, слегка шлепнув меня.

Она встает, чтобы приготовить кофе и приносит его свежим, с запахом плантаций и солнца. Ароматный пар согревает наши лица и затуманивает мои очки. она рисует по сердечку на каждой линзе. "Это для того, чтобы видеть только меня" - говорит она. Ее волосы цвета киновари, ее тело - все сокровища Египта. Нельзя найти подобных тебе, Луиза. Я больше никого не вижу".

Я работаю, пока часы не бьют полночь и я слышу жуткий грохот наверху. Гейл Райт проснулась.

Я быстро хватаю чайник, подозревая что понадобится какое-нибудь примирение. Интересно, защитит ли меня чашка чая? Я протягиваю руку, чтобы взять "Эрл Грей", но вместо этого беру "Empire Blend" со слоганом: Чай, Настаивающий На Своих Правах. Чай по-мужски. Чай с таким количеством танина, что дизайнеры используют его как пигмент.

Она заходит в ванную. Я слышу как тарахтят водонапорные трубы . Они заставили цистерну отдать всю горячую воду, до последней капли. Надеюсь Гейл не выпустила осадок.

"Никогда не выпускай Осадок" - говорил фермер, когда знакомил меня с жильем. Он сказал это так, как будто Осадок был каким-то страшным существом, которое жило под горячей водой.

"А что случится, если я это сделаю?"

Он обречено покачал головой. "Не могу сказать".

Наверняка он имел в виду, что просто не знает, но как ему удалось вложить в эту фразу такую интонацию, что она прозвучала как какое-то древнее проклятие?

Я беру чай для Гейл и стучу в дверь.

"Не стесняйся"

Я с усилием толкаю туго открывающуюся дверь и с шумом ставлю чашку с чаем на край ванной. Вода в ванной коричневая. Гейл вся полосатая. Она выглядит как отборный кусок бекона с прослойками. Ее глаза маленькие и красные со сна. Волосы стоят торчком как стог сена. Я передергиваю плечами.

"Холодно, правда? " - говорит она "Не потрешь мне спину, красотуля?"

"Мне нужно разжечь печку, Гейл. Не могу дать тебе замерзнуть".