Байки деда Игната - Виталий Радченко

По касьяновым приглядкам, люди здесь жили бедновато, если не сказать — скудно. Вместо хлеба (ах, какие у нас на Кубани «паляныци»!) пекли лепешки, вроде черкесских чуреков, про борщ и не слыхали, сала не ели. Все это никак не вязалось с воображаемой картиной земного рая. Про вареники, по словам деда Игната, там тоже ничего не знали. Действительно, что это за рай — без вареников, без сала, прости нас, Господи! Ну, а живут там люди как люди, азиятские христиане, а также множество людей разных других вер.

Особенно возмутили Касьяна многочисленные торгаши, роящиеся «як пчелы» вокруг всех святынь, и чего только не предлагающие паломникам «за гроши и тильке за гроши».

— Это же надо додуматься, — возмущался Касьян, – слезы Богородицы продають! Абож — «Господне дыхание»! Ось такая склянка, як у нас из-пид касторки, а там — оцэж само «дыхание»! И дурни люды купляють! Видно, не зря Господь повыгонял тех менял и торговцев из храма, да только они далеко не пошли, а тут же около храма и осели! Бога не боятся, людей не стыдятся, да нам то не в зависть.

А еще батько Касьян прослышал, что кроме священного Писания, оказывается, есть писание несвященное. Попутчик-монах — «людина письменна и умна» — поведал как-то ему про Евангелие от Хомы. И тот Хома, да простит ему Бог, описывал детские годы Господа нашего Иисуса Христа, поворачивал дело так, будто Иисус был не такой уж всемилостивый и справедливый. Играл он, к примеру, с ребятами-погодками на берегу речки, лепил из мокрой грязи птичек и тут же оживлял их. А один из игравших с ним хлопчиков поломал прутом те комья грязи. И тогда Иисус превратил его, того пацана, в сухую деревину… А когда другой мальчишка толкнул его, а может и «по вязам зъиздыв» (ударил по шее), чего не бывает в детских играх, то маленький Иисус умертвил его, а его родителей, с плачем пришедших к названному отцу Иисуса — ослепил…

Оно, конечно, и в святом Писании Иисус сказал, что принес людям не мир, а меч, но то было как бы предупреждение о наказании за неверие и грехи, а вот детские проказы смущали Касьяна своей неоправданной жестокостью.

«Батько Мытро», закадычник Касьяна, терпел рассказы-байки вернувшегося из дальних странствий дружка, но терпел до времени. Евангелие от Хомы он все же категорически отверг, объяснив другу, что «може воно и було», но коли не освящено соборами, то это значит, что его как бы и не было вовсе. Так, один соблазн и блуканье. Брехать, не макуху жевать. Мало ли чего он слыхал. Человечьей брехни на свинье не объедешь. И лучше, если все, что про то набалакано-набрехано, — будет забыто-закопано… А чего он, Касьян, не постиг или не понял, не проникся и не просветлел духом, то на то воля Божья, и его, Господне таинство, неизреченная и непостижимая для человеков мудрость. «Отож тебе, старого недотепу, бес подпер… Шож ты хотив, дурношап, в рай надурницю въйихать? А раз встряв в святэ дило, будь его достоин… Так что забудь, Касьяну, о тех побрехушках монаха-развратника, брехали его батька свиньи, забудь до конца дней своих…». Тут и были сказаны те самые слова о «подрезании язычка», что ввели нашего Касьяна в длительные раздумья.

И не одну чарочку-пляшечку осушили друзья в том обоюдном сумнительном раздумье, ибо даже на охоте бывает, что вместо законной дикой худобы-зайца попадает на мушку «свийский» кот-котович, а что уж тут говорить о делах и целях возвышенных.

Ну, а чтобы бес не смущал, то батько Мытро посоветовал: если явится наваждение какое, или вспомнится то непотребное лжеевангелие от Хомы или еще от кого, «то скрути им дулю. Не знаю я, як от “фиги”, а от дули и от тех речений наваждение незамедлительно исчезает…».

Нужно сказать, что «кручение дули», по убеждению деда Игната, помогает и во многих других случаях. Например, при неприятном разговоре: кто-то тебе говорит что-то непутевое, а ты не спорь, скрути ему в кармане дулю, глядишь, и все наладится. И от сглазу: хвалит языкастая соседка твою «детину» или еще что-нибудь — скрути тайно дулю… Надежное средство! Жаль вот только, что его стали забывать, пьют «от нервов» валерианку и тому подобное — не помогает… А скрути вовремя дулю — все наладится наилучшим образом…

Батько Касьян, судя по всему, к этому средству прибегал регулярно, потому, может, и умом не тронулся от своих раздумий… Мудрый был тот отец Димитрий, что и говорить. Батько Касьян же с годами махнул рукой на отсутствие земного рая — «ну, нема, так нема, шож тут скажешь…». И как видно, лучше нашей родной кубанской земли ничего на свете нет. Заберется, бывало, на свою башню-«бикет», сядет у самовара и вздохнет: «Великий город — велика держава, велика держава — велика смута… А наш хутор — рай!».

БАЙКА СЕМНАДЦАТАЯ,

про штурм-взятие турецкой крепости Анапы, да про ятаган шейха Мансура

Еще года за два, за три до высадки на Тамани первых запорожцев верного Черноморского войска[9] здесь появилась небольшая группа («кучка», как говаривал дед Игнат) хитроумных казацюг, чтобы самолично на месте разнюхать, попробовать, как говорится, на зуб, что тут за земли и воды, какие они на деле и пригодны ли к житию-бытию. Надо было загодя все путем разведать, пощупать, без спешки и без лишних свидетелей — царских чиновников-доглядателей. Не просить же себе у матушки-царицы Катерины кота в чувале, а то на слух выпросишь незнамо что — себе ж на горе, обузу и хлопоты. И с той кучкой разведчиков-квартирмейстеров, скажем так, явился на Тамань и наш отдаленный предок, вроде как внук того Касьяна, что так удачно женился на не дюже красивой казачке. И тоже, говорят, Касьян, куда ж от них, Касьянов, денешься!... Да только этого нашего прапрадеда в объезд кубанских земель-угодий не взяли, вроде как бы по хворобе его, а оставили на Тамани вместе с друзьями-товарищами курень блюсти, да за враждебными горцами и турками приглядывать, чтобы они какого-такого лиха не спроворили супротив наших поселений.

Чем тот Касьян поначалу занимался — слух до нас не дошел, но только во время одного набега немирных горцев он здорово приглянулся друзьям-товарищам из местных, а кое с кем и подружился, по словам деда Игната, потому «як був он людина хоробра, находчива та весела». Последнее обстоятельство стало, вероятно, решающим, так как в те времена на той беспокойной границе кто не был храбрым и находчивым? А вот шутка, а то и зубоскальство — весьма ценились, вкупе, конечно, с другими воинскими доблестями.

И стали те друзья приглашать его в свою компанию, а потом и на дело брать, в набеги, поиски и просто в дозоры по плавням и камышам, которыми и посейчас изобилуют низовые кубанские места.

И как-то раз довелось ему в паре с одним, может офицером, а может, и простым связником отправиться к нашему соглядатаю-черкесу из ближнего к Анапе аулу. По словам деда Игната, тот азият в юных годах был у нас в аманатах (заложниках), знал по-русски, сочувствовал России и, видать, не любил турок. А может, по привычке уважал «урусов» и за небольшую мзду, а то и вовсе «за так» сообщал нашему командованию, что они, те турки, замышляют, что для тех замышлений делают, и сколько у них есть чего — «аскеров», то есть солдат, пушек и прочего армейского боевого и кормового припасу.