Концлагерь - Томас Диш

— Волнуетесь? — спросил он, хотя прозвучало это скорее как утверждение.

— А вы нет?

— В армии волноваться хочешь не хочешь, а отвыкнешь. К тому же, когда настолько уверен в исходе… — Он слабо улыбнулся, выражая уверенность в исходе, и кивком пригласил меня в лифт. — Нет, вот когда кое-кто кое-где в Пентагоне услышит, чего я добился, это будет всем волнениям волнение. Не будем переходить на личности.

Но ни для кого не секрет, что лег двадцать уже маленькая, но могущественная клика в Вашингтоне выбрасывает на ветер миллионы и миллиарды долларов налогоплательщиков — на освоение так называемого космического пространства. В то время как внутренний космос остается совершенно не исследован.

А когда я не клюнул на приманку:

— Вы, должно быть, недоумеваете, что это такое, внутренний космос.

— Звучит очень… интригующе.

— Это моя глубоко личная идея; помните то, что я говорил прошлый раз насчет материализма современной науки? Понимаете, наука признает только факты из области материального, тогда как у всего в природе есть две стороны, материальная и спиритуальная.

Точно так же, как у любого человека есть две стороны — тело и душа. Тело — продукт земли, темной и дольней; как раз оно-то в алхимии и должно быть альбифицировано — то есть выбелено, словно сияющий меч наголо. — Он ораторски помавал руками, будто бы нащупывая рукоять этого самого меча. Подход же ученого-материалиста фундаментально узок и всецело сосредоточен на космосе исключительно внешнем, в то время как алхимик всегда осознает, насколько важно, чтобы тело и душа не были разобщены, — естественно, поэтому его гораздо больше интересует космос внутренний. Да я мог бы целую книгу об этом написать… будь у меня язык подвешен, как у вас.

— О, книги! — выпалил я, торопясь притушить его энтузиазм. — На свете столько вещей поважнее книг. Как говорит Библия, «составлять много книг конца не будет». Деятельная жизнь может принести обществу больше пользы, чем…

— Саккетти, кто бы говорил. Я, что ли, проторчал всю жизнь в башне из слоновой кости? Все равно книга, которую я имею в виду, это не бульварщина какая-нибудь. Она могла бы ответить на множество вопросов, которыми сегодня задаются люди, не лишенные определенной чувствительности. Вы не будете так любезны глянуть кое-какие мои наметки?..

Видя, что его не остановить, я, скрепя сердце, сдался.

— Было б очень интересно.

— И, может, вы посоветовали бы мне, что и как там улучшить. В смысле, сделать понятней среднему читателю.

Я сумрачно кивнул.

— И, может быть…

От закручивания пыточных тисков на последний оборот меня спасло то, что ко входу в святилище мы прибыли одновременно с доктором Эймей Баск.

— Раненько что-то вы, — сказал ей Хааст. Излучаемая им аура товарищества втянулась, как рожки улитки под панцирь, при виде Баск — в сером, строгом и плоскочервеобразном костюме, безбровой, грозно возвышающейся на железных каблуках, словно на стременах, и готовой по первому же сигналу вскачь ринуться в битву.

— Я спустилась проверить оборудование, подготовленное для сеанса. С вашего позволения?..

— Там уже возятся двое электронщиков, прозванивают каждую цепь. Но если вы считаете, что без вашего совета им никак… — Он чопорно поклонился, и она, образцово козырнув, зашла в аудиторию; мы следом.

Декорации первого и последнего актов «Фауста» так и остались на сцене; вздымающиеся до потолка книжные полки и задрапированная лестница должны были послужить теперь задником новой драмы. На пюпитре, выточенном в форме то ли орла, то ли ангела, покоился толстый кожаный том — настоящий, не муляж. Страницу, на которой он был раскрыт, сплошь покрывали такие же каббалистические каракули, как я приметил у Мордехая на столе, — только понятия не имею, для пущего театрального эффекта или из некой прагматичной и сакральной надобности.

Пока все отвечало традиционному сценическому представлению «Фауста»; а вот благоприобретенные элементы подходили скорее к современному фильму ужасов — может, эклектичному японскому римейку «Франкенштейна». Журчали разноцветные фонтанчики для питья, напоминая огромные елочные гирлянды, а внушительный телескоп — судя по всему, прямиком из лавки армейских неликвидов — задумчиво уставил широкий конец трубы в паркет. В соседнем штабеле прыгали стрелки циферблатов, мигали лампочки и мотались катушки перфоленты — дань культу кибернетики. Но самый пик сценографического озарения — это были два препарированных парикмахерских фена, откуда, как из рога изобилия, извергалось ветвистое спагетти электропроводов. Двое инженеров из АНБ изучали путаные внутренности этих дивных электрических стульчаков из хрома и оранжевого пластика — под бдительным взором Епископа, приставленного, дабы уберечь проводку от возможного святотатства. Электронщики приветствовали Баск кивками.

— Ну и? — поинтересовалась она. — Как там наши черные ящички? Получится обратить в золото все, чего ни коснешься?

— А никак, — неловко хохотнул один из инженеров. — Ни черта они, такое впечатление, вообще не делают — гудят только.

— А я-то считала, — произнесла Баск, обращаясь только ко мне и делая вид, будто про Хааста и думать забыла, — что для всяких магических штучек достаточно мелового круга и дохлого цыпленка.

Ну, на самый худой конец, оргонной коробки.

— Зачем же так, — насупившись, произнес Хааст. — Сами увидите, на что они способны, когда придет время. Точно так же потешались над Исааком Ньютоном, потому что он изучал астрологию. И знаете, что он им сказал? Он сказал: «Господа, я ее изучал, а вы нет».

— Ньютон, как почти все гении, был псих. Гению безумие к лицу; но вам-то зачем понадобилось тащиться за своим неврозом в такую даль? Особенно если вспомнить старую поговорку, что, обжегшись на молоке, дуют на воду. Ей хотелось вовсе не спорить, а, как пикадору, уязвить побольнее.

— Это вы про Ауауи? Почему-то все забывают, что кампанию-то я выиграл. Несмотря на эпидемии, несмотря на предательство штабников — выиграл. Несмотря на сплошные сети лжи и несмотря на, позвольте добавить, самые неблагоприятные гороскопы, с какими только приходилось иметь дело, выиграл!

Морща носик от удовольствия при запахе крови, она отступила на шаг и примерилась, куда следующий раз воткнуть пику.

— Пожалуй, действительно, я к вам несправедлива, — тщательно подбирая каждое слово, произнесла она. — Так как наверняка за то, что там происходило, Берриган отвечает гораздо больше, чем вы, — в теперешнем понимании ответственности. Прошу меня извинить.