Выбор королевского дознавателя (СИ) - Муратова Ульяна

— Ты знаешь, где можно найти зайту Наррасти?

— Нет.

Ощущение присутствия духа ослабло, его голос стал тише.

— Что ты знаешь о ней?

— Ничего. Я устал. Я ухожу.

Мир внезапно вернулся к нормальности. Аршес вопросительно посмотрел на меня, а я выдала ему слабую улыбку. Почему-то захотелось пить.

— Составьте протокол и обыщите дом, — распорядился Аршес, и его подчинённые принялись за дело. — Сделайте опись всех материальных ценностей, я подам ходатайство о том, чтобы всё его имущество было продано с торгов, а деньги распределены между пострадавшими от его действий девочками. Ви, пойдём, заберём список. Я хочу, чтобы ты посмотрела на имена в нём.

Кабинет чиновника находился в соседней комнате. Аршес ловко вытащил ящик из стола, вскрыл магическую защиту тайника и достал из него документы.

Зайтан Соловов был аккуратен в делах. В списке стояли имена всех знакомых мне девочек, которых «переводили» из приюта. Среди последних я увидела и Мирмину, и Хильду и несколько других.

— А что если директриса их продавала в семьи? — с надеждой спросила я. — Мы исходим из самых плохих вариантов, но что если она их просто пристраивала за деньги к бездетным родителям?

— Пять тысяч доблонов — это чуть больше двухсот пятидесяти доблонов на ребёнка, просто чтобы скрыть сам факт их пропажи. Не вяжется. Зачем такие сложности, если усыновить сироту можно и официально, гораздо проще и в разы дешевле? Кроме того, ладно малыши, но те, что постарше? Их редко берут из приютов, а если и берут, то чаще в качестве бесплатных работников и бесправной прислуги. С этим борются, конечно, но я по службе не раз сталкивался с подобным. Скорее всего, Наррасти продавала девочек с другой целью. Но я не могу понять, с какой? В качестве постельных игрушек? Слишком рисково, они же магессы, проще брать неодарённых, проблем меньше. А никакие другие варианты в голову пока не приходят.

— Трисы в списке нет.

— Может, не успели внести…

— Какие-то ещё документы могут быть нам полезны?

Аршес просматривал листы и свитки один за другим.

— Нет, но я сдам их в архив гражданского министерства и попрошу выяснить, почему Анастас Соловов их прятал. Пойдём, я хотел ещё кое-что проверить. Нас уже ждут в городской больнице, я хочу выявить некоторые закономерности твоего дара.

Посещать городскую больницу мне хотелось чуть меньше, чем нисколько. Но я послушно последовала за гайроном на выход из негостеприимного дома.

— Мы обедать будем? — спросила я на случай, если он забыл об этом важном деле.

А ещё жажда стала почти немилосердной.

— Да, точно! Обед… как ты смотришь на то, чтобы заглянуть в ресторан с медитарской кухней?

— С восторгом и предвкушением, — честно откликнулась я. — А что там подают?

— Открытые пироги с сыром, албондираки, это как тефтели, только лучше. А ещё пауэллу, это ройс с морепродуктами. И тксулетаки, это такие рыбные котлеты…

— Звучит просто чудесно.

До ресторана мы дошли быстро, потому что Аршес не умел ходить медленно, а я стремилась к вожделенной еде. И пить хотела.

— Так, Ви, давай заранее обговорим, что кости обгладывать не нужно, глаза из рыбы не выедать, посуду не облизывать. Всё поняла? — спросил Аршес, остановившись у нарядной вывески.

«Конечно, ты же не хочешь опозориться в свой единственный в жизни поход в настоящий ресторан», — сказал внутренний голос.

— Да! — с готовностью подтвердила я, переминаясь с ноги на ногу.

Запахи из заведения доносились до нас даже на улице, и желудок категорически запротестовал против вынужденной задержки у входа.

Внутри нас ожидало царство ароматов и буйство красок. Яркие жёлтые плетёные половички, насыщенно-красные занавески и оранжевые подушки на сиденьях контрастировали с сочными растениями в горшках и зелёными нарядными передничками официантов. Нам были рады, словно родным! Парень в форме миртового цвета радушно улыбнулся, будто бы только нас и ждал, и проводил к уютному столику у окна. Мы сели друг напротив друга.

Я с интересом наблюдала за текущим за стеклом потоком людей.

Аршес сделал заказ, и нам принесли напитки. Свежевыжатый ларанховый сок в высоком стакане и воду с лиймом в плоской пиале. Стоило официанту поставить их на стол, как я подхватила пиалу и с наслаждением глотнула прохладной воды с нежным цитрусовым привкусом.

Лицо официанта вытянулось, глаза выпучились, щёки странно раздулись, будто он подавился. Прикрывшись подносом, он отлетел от нашего столика и затрясся в приступе беззвучного кашля за прилавком с бутылями и готовыми пирогами.

Я перевела удивлённый взгляд на Аршеса, который смотрел на меня со странным перекошенным лицом. А потом заржал!

— Это чтобы руки ополоснуть, — выдавил он, отсмеявшись.

«Поздравляю! Ты продержалась примерно пять минут», — вынес вердикт внутренний голос.

Мне стало досадно до слёз. Ну откуда я могла знать? Ну почему у меня вечно всё так? Кто вообще придумал за столом руки мыть, рукомойники для кого изобрели, а? Краска залила лицо, и я почувствовала, как стремительно пунцовею, сливаясь цветом с алыми занавесками. Сильно прикусила губу, чтобы не разреветься, но это не помогло. На глаза навернулись слёзы, и стало жутко, до боли обидно. Аршес вскочил с места, сел рядом со мной и серьёзно сказал:

— Пожалуйста, не расстраивайся так! Это я виноват, забыл предупредить. Да ничего такого в этом и нет, вот, смотри! — он схватил мою пиалку и сделал из неё щедрый глоток. — Мы сначала напьёмся, а потом руки там помоем. И ноги. Чтобы они точно нас запомнили.

Смешок застрял в сдавленном горле. Я всхлипнула и улыбнулась.

— Какой позор…

— Ви, перестань! Позор — это прикрывать махинации Наррасти и воровать у сирот. Вот что такое позор. А вот это, — он беспечным жестом указал на стоящую на нашем столике посуду, — ерунда, Ви. Бывает! Знаешь, я однажды объелся сыра с плесенью, и на одном очень важном мероприятии среди очень именитых особ у меня очень громко бурчал живот. Особенно — в паузах между речами, когда воцарялась недолгая тишина.

— Над тобой смеялись? — робко улыбнулась я.

— Нет, что ты. Это же благовоспитанное общество. Все сделали вид, что ничего не произошло, а потом ещё года два это вспоминали, дали мне прозвище Бурчук, которое я носил лет до двадцати трёх.

— А зачем ты ел плесневелый сыр?

— Потому что он ужасно вкусный, ты обязательно попробуешь.

Я уткнулась лбом в его плечо и закрыла глаза.

— Тебе со мной стыдно выйти в люди, — обречённо выдохнула я.

— Не стыдно, а весело. Я уже год столько не веселился, сколько с тобой. Ну, посмотри на меня. Когда-нибудь мы вместе над этой ситуацией посмеёмся. Обещаю.

Еда оказалась ужасно вкусной, но я ела осторожно, внимательно повторяя за Аршесом, чтобы снова не попасть в столь полюбившийся мне просак.

До больницы мы дошли, когда уже начало вечереть. У входа нас ждали двое молоденьких полукровок-дознавателей, парень и девушка. Поздоровавшись, мы вошли в двустворчатые двери здания городского госпиталя.

Тяжёлое, гнетущее ощущение поселилось в груди. Сияние, исходящее от нескольких пациентов, было видно от дверей палат. Другие светились не столь ярко. К счастью, смертельно больных оказалось не так много, и это были пожилые люди. Не знаю, как бы я выдержала картину окружённого таким светом ребёнка.

— И что дальше?

— Мы посмотрим, действительно ли твой дар связан со смертью. Если так, то постараемся использовать его во благо. А ещё посмотрим, на сколько часов вперёд ты видишь. И проверим, влияет ли на что-то степень свечения. Возможно, слабо светятся те, кто умрёт позже. Или, наоборот, это некая вероятность. Ребята останутся тут и будут наблюдать.

Когда мы закончили в госпитале, на улице уже воцарилась темнота. На Нагуссе, находящейся так близко к экватору, темнело всегда в одно и то же время, около шести вечера. Жёлтые фонари щедро расплёскивали густой свет по мощёной мостовой.

— Ужин?