В стране ваи-ваи - Николас Гэппи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну уж нет, — объявили индейцы. — Для начала мы съедим мистера Гэппи!
Пальма рухнула, мы поели и пошли в лагерь. Настроение значительно улучшилось. На полпути увидели нору, окруженную валиком свежей земли. Вход в нее облепили комары: значит, хозяин дома. Все раздоры были забыты. Мы дружно выстроились у норы с тесаками наготове, а Эока воткнул палку в землю на расстоянии одного метра от входа и стал ворошить ею. Никакого эффекта… Мы пригнулись, чтобы лучше видеть, и вдруг здоровенный зверь выскочил из норы, уперся ногами мне в грудь, повалил навзничь, осыпав землей, и ринулся прочь. Мы кинулись вдогонку. Это был броненосец. В своем выпуклом щите, из-под которого торчали острый нос и хвостик, он казался неуклюжим, но мчался так стремительно, что через мгновение исчез.
Вечером все ваи-ваи, кроме Манаки и Мингелли, вдруг принялись демонстрировать мне свои раны; лица индейцев были враждебны. Я перевязал их болячки, но они продолжали слоняться вокруг.
Через час Эока сообщил, что завтра утром пойдет на охоту. Он попросил ружье и несколько патронов. Я насторожился, но просьбу его выполнил.
Не прошло и пяти минут, как ко мне подошел взволнованный Эндрью:
— Мистер Гэппи, вы позволили Эоке взять ружье? Это очень опасно. Что, если они сбегут ночью или убьют нас, пока мы будем спать? И никто их не поймает! Мы и защищаться не сможем — их-то больше, чем нас. Захватят нас врасплох, откроют стрельбу и конец!
— Во всяком случае, если мы сейчас отберем ружье, они сразу встревожатся. Будем надеяться на лучшее. Думаю, ничего не случится.
Однако и мне стало не по себе. Для защиты у меня оставался лишь перочинный ножик. Эндрью объявил, что будет спать с ножом наготове.
В ту ночь вряд ли кто-нибудь из нас мог похвастаться крепким сном. Незадолго до полуночи меня разбудили дикие крики. Я вскочил с гамака. Где-то вверху хлопали крылья, снова раздались леденящие кровь жуткие вопли. Прибежал Эндрью.
— Не пугайтесь, начальник, это козодой, жиряк[23]. Они почти что перевелись, с тех пор как индейцы стали бить их во время гнездования. Теперь водятся только в пещерах вокруг горы Рораима. Я их видел там — тысячами собираются.
— А ты почему не спишь? — спросил я.
— Да хотел посмотреть, все ли в порядке. Ваи-ваи спят; похоже, все о'кей.
За завтраком, когда я ел свои лепешки и фаринью, ваи-ваи опять столпились вокруг меня, пристально глядя на пишу, «гипнотизируя ее», как говорил Эндрью. Затем я сел разбирать растения, а индейцы с угрюмым видом легли у моей палатки, жуя сердцевину манаки и напевая красивые, но явно воинственные песни. То один, то другой вскакивал и принимался ожесточенно рубить дерево или карабкался вверх по стволу, с вызывающим видом раскачиваясь на ветвях.
— Ну, хватит! — сказал я, кончив свое дело. — Пойдем, поработаем. Разметим участок поближе к водопаду, а потом и самый водопад посмотрим.
Эндрью перевел мои слова и сообщил ответ: они слишком изголодались и устали, чтобы работать. Особенно недовольным казался Якота. Я повернулся к нему, позвал его, взял ружье и зашагал вниз по тропе. Индейцы неохотно последовали за мной.
— Видишь, Эндрью, — торжествовал я, — пошли все-таки! Но до чего же нам не везет! Столько дичи кругом, а подстрелить ничего не удается.
— Вы даже не представляете себе, начальник, как это хорошо, что ваи-ваи меня знают, — ответил Эндрью. — Они бы давно разбежались, если бы не помнили меня с тех пор, как три года назад я ходил в эти края с миссионерами.
Мои личные припасы подходили к концу, а тут еще, когда мы вернулись в лагерь, я обнаружил, что из моих шести банок с консервами три испорчены. Я побросал их в реку; одна банка ударилась о камень и взворвалась, выстрелив свиной тушенкой, к великому удовольствию наблюдавших за всем этим ваи-ваи. Открыв одну из оставшихся банок, я предложил кусок мяса Маваше. Мясо пришлось ему не по вкусу, он его сплюнул, и тогда все разошлись.
Полдник Маваши: обезьянья голова
Полдник Маваши: обезьянья голова
Снова появились муравьи; они возвращались по своему пути. Впереди летели птицы.
Вечером вернулся со своим отрядом Джордж. Они прорубили тропу вдоль реки километров на пять, до места, где она достигала в ширину тридцати метров и в лесном пологе открывался просвет. Они прошли мимо трех водопадов, один из них был очень живописным: река устремлялась под низко нависшие скалы, образующие почти сплошной свод. Но и ниже водопадов не удалось поймать ни одной рыбы. Мне очень хотелось самому пройти в ту сторону, но времени уже не было: пора выступать в обратный путь. Задержка даже на день могла привести к серьезным осложнениям.
Джордж рассказал, что видел на мягкой почве большие, сантиметров двадцать в ширину, следы ягуара.
В половине десятого индейцы все еще не спали, я слышал, как они беседуют под своим брезентом метрах в тридцати от меня. Вдруг как раз между нами зарычал ягуар — грозный и не слишком приятный звук? Я притаился, как мышь, в своем гамаке. Патроны — вот они, под рукой, но ружье-то у индейцев! Совсем близко затрещали кусты, затем я услышал голос Эндрью:
— Тэннер, пойди, принеси патроны, мы его застрелим.
— Ну уж нет, я с места не двинусь, пока он меня за пятку не схватил! — засмеялся в ответ Тэннер.
Раздались еще смешки, но встать никто не отважился. Постепенно все уснули. Часа два спустя издали опять донеслось могучее рычание, потом все стихло.
В половине шестого сырой холодный мрак наполнился шумом крыльев — проснулись маруди. Словно призрачные летательные аппараты парили среди древесных крон. Крылья маруди громко скрипели в полете. Умываясь в теплой речке, я услышал протяжный крик капуцина, потом заухал момот.
Джордж, Гебриэл, Эндрью и Иона подошли разобрать мой багаж; было видно, что они не в духе. Яркая лампа освещала мой завтрак — сырые галеты, остатки опротивевшей мне свиной тушенки, жиденькое кофе.
Недовольные продолжали ворчать.
— Не обращайте на них внимания, начальник, — сказал Тэннер, доливая мне чашку. — Они сами виноваты, что остались без еды. Ведь я вот не жалуюсь! А почему? Потому что донес все свои продукты. А они побросали почти все, что вы им дали. Тяжело нести, видишь ли, понадеялись на охоту.
Ворчание прекратилось, укладка вещей продолжалась в полном молчании…
Серый сумрак просачивался сквозь листву,
