Жизнь Пушкина. Том 2. 1824-1837 - Ариадна Тыркова-Вильямс

«У меня нет никого… Я знаю, что вы презираете… Я долго хотела молчать, я думала, что вас увижу. Я ничего не хочу, я хочу вас видеть, – у меня нет никого, придите, вы должны быть то-то и то-то, если нет, меня Бог обманул… Я не перечитываю письма и письмо не имеет подписи, отгадайте кто?»

Пройдет еще несколько лет, прежде чем из этих отрывистых слов вырастет знаменитое письмо Татьяны.

С «Цыганами», которые, по словам Пушкина, ему надоели, он наконец разделался в октябре 1824 года. С этого момента и до августа следующего года главным товарищем «Онегина» становится «Годунов». Первая запись о «Годунове» сделана в тетради № 2370 ранней осенью 1824 года, вероятно, в октябре. На странице 44-й Пушкин набросал исторические заметки и план трагедии, который почти весь и осуществил. Только одна сцена – Годунов и колдуны – осталась, по-видимому, ненаписанной. Со страницы 47-й начинается уже текст трагедии – монолог Бориса, вторая сцена на Красной площади, первые 23 строчки монолога Пимена в Чудовом монастыре:

Еще одно, последнее сказанье —И летопись окончена моя,Исполнен долг, завещанный от БогаМне, грешному…

И до слов:

Минувшее проходит предо мною —Давно ль оно неслось, событий полно,Волнуяся, как море-окиян?Теперь оно безмолвно и спокойно…

На этом обрывается монолог. За ним идет «Сожженное письмо». Оно, как лирический возглас, врывается в важный эпос исторической трагедии. После письма, не связанный с ним ни темой, ни ритмикой, отрывок рассказа про любовные огорчения Татьяны:

Так проповедывал Евгений.Сквозь слез, не видя ничего,Едва дыша, без возраженийТатьяна слушала его…

(Гл. IV. Стр. XVII)

И еще другая строфа:

…Любви безумные страданьяНе перестали волноватьМладой души, к печали жадной…

Позже эти строфы войдут в главу четвертую, которую Пушкин начал исповедью о собственном любовном опыте – «В начале жизни мною правил прелестный, хитрый, слабый пол…». Он закончил эти вводные четыре строфы словами:

Как будто требовать возможноОт мотыльков и от лилейИ чувств, и мыслей, и страстей…

Пушкин переделал последнюю строчку, вместо «мыслей» поставил «и чувств глубоких», верно, считал, что не стоит ожидать от женщин мыслей. Но и в этих, нелестных для женщин, строчках, как и в «Разговоре книгопродавца с поэтом», он делает для какой-то одной женщины исключение… «Но есть одна меж их толпою… Я долго был пленен одною… с тех пор во мне уж сердце охладело, закрылось для любви оно, и все в нем пусто и темно…»

Эти четыре вводные строфы Пушкин не напечатал, заменил их цифрами I, II, III, IV.

На этих черновых страницах Татьяна и чернец Григорий чередуются. После строк:

И меркнет милой Тани младость:Так одевает бури теньЕдва рождающийся день.

(XXIII)

– резкий переход к пророческому сну Григория:

Ты все писал и сном не позабылся,А мой покой бесовское мечтаньеТревожило, и враг меня мутил…Три раза в ночь злой враг меня будил.Мне снилося, что лестница крутая…

Между описанием вещего сна и монологом Григория:

Как я люблю его спокойный вид,Когда душой в минувшем погруженный,Он летопись свою ведет… —

опять стихи о Татьяне:

Увы, Татьяна увядает,Бледнеет, гаснет и молчит!Ничто ее не занимает,Ее души не шевелит…Меня стесняет сожаленье;Простите мне: я так люблюТатьяну милую мою…

(Гл. IV. Стр. XXIV)

И тут же, на тех же страницах, черновой вариант монолога Григория, который по первому замыслу должен был говорить Пимен:

Борис, Борис. Престола ты достиг,Исполнилось надменное желанье.Вокруг тебя послушные рабы,Все с трепетом твоей гордыне служит,Но счастья нет в твоей душе преступной,И ты забыл младенца кровь святую,А в келии безвестное пероЗдесь на тебя донос безмолвный пишет;И не уйдет злодейство от суда,И на земле, как в вышних перед Богом.Как быстро, как неясноМинувшее проходит предо мной.Давно ль оно неслось, событий полно,Как океан, усеянный волнами,И как теперь безмолвно, безмятежно.Передо мной опять проходят люди,Князья, враги и старые друзья,Товарищи мои в пирах и битвахИ в сладостных семейственных беседах.Как ласки их мне сладостны бывали,Как живо жгли мне сердце их обиды.Но где же их знакомый лик и голос,И действия и страсти (мощные)Немного слов доходит до меня,Чуть-чуть их след ложится мягкой тенью…И мне давно, давно пора за ними…

Эти страницы рукописи двадцать пять лет после смерти Пушкина были отчасти[19] описаны Анненковым: «Опять начинаются мятежные расспросы чернеца о дворе Иоанна, о его роскоши и битвах и раздается величавый голос инока, этот голос, который в тишине отшельнической кельи, ночью, звучит как умиротворенный благовест и как живое слово из далеких веков»:

Не сетуй, брат, что рано грешный светПокинул ты, что мало искушенийПослал тебе Всевышний. Верь ты мне:Нас издали пленяет слава, роскошьИ женская лукавая любовь.Я долго жил и многим насладился;Но с той поры лишь ведаю блаженство,Как в монастырь Господь меня привел…

На этом прерывается монолог Пимена. Набросав эти восемь вводных строк, Пушкин вместо того, чтобы приступить к страшной исповеди грозного царя, останавливается, делает какую-то внутреннюю паузу и занимается сантиментальным романом Ленского и Ольги:

Час от часу плененный болеКрасами Ольги молодой,Владимир сладостной неволеПредался полною душой…

(Гл. IV. Стр. XXV)

Мелодия стиха поет, точно старинный венский вальс. Улыбающаяся кудрявая головка Ольги, которую Пушкин тут же на полях нарисовал, может служить образцом для русской балерины в балете «Дунайский вальс».

Резкие смены тем в его черновиках показывают, что иногда и ему приходилось поджидать вдохновения. Вот как он сам об этом говорит в уже цитированном раньше черновом письме Раевскому:

«Вы меня спрашиваете, пишу ли я трагедию характеров или костюмов. Я выбрал самый легкий путь, но я постарался соединить оба рода. Я пишу и думаю. Большинство сцен требует только размышления. Когда я дохожу до сцены, требующей вдохновения, я жду или откладываю, это для меня совсем новая манера работы. Я чувствую, что душа моя созрела, я могу творить» (июль 1825 г.).

Вдохновение часто слетало к нему, когда он ездил верхом. Чтобы не растерять уже зазвучавшие в мозгу рифмы, он подгонял коня. Так, по дороге из Тригорского в Михайловское сочинил он свидание Марины с Дмитрием у фонтана, единственную любовную сцену в «Годунове». Когда Пушкин вернулся домой, оказалось, что у него нет чернил. Он отложил запись, потом корил себя за это, считая, что первая, ускользнувшая из его памяти версия, была лучше второй.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});