Фактор страха - Чингиз Абдуллаев

— Ты почему не спишь? — шепотом спросил Дронго. — Уже утро. Бабушка, наверно, давно спит.

— Она не может заснуть, — ответила Илзе, — и я не могу. Скажите, сами-то вы верите, что папа останется жив? Только честно, вы верите в это?

— Верю, — ответил Дронго, выдержав ее взгляд, — если бы не верил, не позволил бы ему лечь на операцию. Врачи считают, что шансы у него есть, хотя и небольшие.

Илзе повернулась и, ни слова не говоря, пошла в спальню. На ней были брюки, светлая майка, очевидно, ее домашняя одежда, в которой она позволяла себе появляться перед малознакомыми людьми.

— Бедная девочка, — прошептала Галина, снимая куртку. — А где ее мать?

— Ушла к другому, — ответил Дронго. — Пока Эдгар ездил за границу и был перспективным офицером КГБ, она жила с ним, хотя, говорят, они не ладили. А когда начался этот бардак, она и ушла.

— Она просто искала повод, — убежденно заметила Галина, — женщины не бросают мужчину из-за идеологических или политических разногласий. Видимо, она его никогда не любила.

— Может быть, — согласился Дронго, — но ему от этого не легче. И девочке трудно. Сначала осталась без матери, теперь может потерять и отца. Постучу по дереву, чтобы все благополучно кончилось, — и он постучал по стенке встроенного стенного шкафа в прихожей.

Они прошли на кухню. Дронго достал из холодильника колбасу и сыр.

— Я не хочу есть, — проговорила Галина.

— Тогда вскипячу чай, спать все равно не придется, — сказал Дронго. — Надо просмотреть всю информацию, полученную от Зиновия Михайловича.

— Можно тебя спросить? — обратилась к нему Галина.

— Конечно.

— Что помогает тебе быть таким, какой ты есть? Сила воли, ум? Или еще что-нибудь?

— Скорее жизнелюбие, — ответил, подумав, Дронго. — Я слишком дорожу жизнью, чтобы попусту ее растрачивать. Смерть — всегда поражение, Жизнь можно отдать лишь ради счастья других. Тех, кого мы любим. Ради дела, которому служим. Ради страны, которую обязаны защищать. Вот и вся моя философия. Я люблю жизнь и не люблю проигрывать. Как там у Хемингуэя? «Человек рожден не для того, чтобы проигрывать». И еще слова Прудона, под которыми я готов подписаться: «Жить — значит мыслить».

— Почему ты не женишься? — спросила она, следя за тем, как он наполняет чайник водой. — Если не хочется, можешь не отвечать.

— Почему не хочется, — он сел напротив нее, — я всегда помню, чем занимаюсь. У меня слишком много врагов, и они постараются найти мое незащищенное место, чтобы нанести удар. И этим местом может оказаться тот, кто мне дорог. Именно поэтому я не могу жить рядом с близким человеком, на которого мои недруги могут обрушить свою ненависть. К тому же моя работа требует одиночества. Я не могу отвлекаться на бытовые проблемы.

— Но ты состоятельный человек, — возразила она, — и тебе не обязательно самому заниматься домашним хозяйством.

— Я человек не только состоятельный, но и ответственный, — сказал Дронго. — Семья требует времени, я к этому не готов. Да и характер у меня сложный, женщине было бы нелегко со мной.

— Это как сказать, — возразила Галина.

Он поднялся, чтобы налить чай, и когда пододвинул ей чашку, Галина тихо произнесла:

— Спасибо. Не знаю, что бы я сегодня без тебя делала.

— Я причинил тебе боль, — вздохнул Дронго. — Думаешь, мне было приятно узнать, что утечка произошла по твоей вине. Даже по дороге к тебе я все еще не верил в случившееся. Они провели, можно сказать, ювелирную операцию. Подло сыграли на твоих чувствах.

— Я не девчонка, — резко сказала она, — могла бы догадаться, что никакой он не писатель. А вместо этого выложила ему все. И про Труфилова, и про Ахметова. Из-за меня погибли сотрудник ФСБ и Труфилов. Меня все равно отстранят от работы. И правильно сделают.

— Романенко на это не пойдет, — возразил Дронго, — он понимает, что тебя использовали. Твоей вины тут нет. Почти нет.

— Вот именно, что почти, — сказала она с горечью. — Из-за этой гниды погибли двое. Так что нечего меня оправдывать. Кроме того, такие вопросы не в компетенции Всеволода Борисовича. У меня есть свое начальство. Напрасно ты разрядил пистолет. Меня не только отстранят от работы в группе Романенко, но еще и возбудят уголовное дело.

— Не говори глупостей, — нахмурился Дронго. — Кстати, лицо у тебя уже в полном порядке, — соврал он.

— Ты сильно ударил, честно говоря, не ожидала, что ты можешь дать пощечину женщине.

— Я сам не ожидал, — признался Дронго, — но мне не понравилось твое состояние.

— Верни мне оружие, — попросила она.

— Опять за свое? — нахмурился Дронго. — Мы, кажется, договорились.

— Это табельное оружие, — напомнила Галина, — или ты собираешься постоянно охранять меня от самой себя?

— Пойми, в жизни всякое бывает.

— Из-за меня погибли люди, — упрямо твердила Галина.

— Думаешь, у меня не было в жизни подобных случаев? — спросил Дронго. — Когда я только начинал, меня включили в оперативную группу экспертов ООН, работавшую с Интерполом. Я тогда прилетел в Нью-Йорк. Мы знали, что за нами будет охотиться наемный убийца, знаменитый Алан Дершовиц. И вместо меня оставили в отеле очень похожего на меня парня. Отель охраняли со всех сторон. Но Дершовиц сумел нас перехитрить и убил моего двойника. Я до сих пор считаю себя виноватым в его смерти. Хочешь, расскажу, что было потом?

— Что было потом? — отозвалась она.

— Я нашел Дершовица в Румынии и убил. Отомстил за своего двойника. Иначе не смог бы спокойно жить и ходить по этой земле.

— Думаешь, мне нужно было убить Хатылева?

— Конечно, нет. Кто он такой? Жалкий исполнитель. Он просто сыграл порученную ему роль. Не он главное действующее лицо, а тот, кто поручил Хатылеву эту роль, кто сделал Попова своим связным и «заказал» Труфилова. Вот для него пули не жалко. Впрочем, я предпочел бы взять его живым.

Она долго молчала. Потом снова попросила:

— Отдай мне оружие.

Он достал из кармана пистолет и протянул женщине. Она взяла его и, взглянув на Дронго, положила на стол.

— Странный ты человек, — призналась Галина, — тебя, наверно, женщины любят.

— Не знаю.

— Любят, — уверенно сказала она. — Ты мне тоже сразу понравился. В тебе есть мужское достоинство, которое сразу чувствуешь в мужиках. Оно либо есть, либо его нет. В Романе Хатылеве была какая-то мягкость, податливость. Я не любила его, скорее жалела. Его девочек, чьи фотографии он мне показывал, умершую жену. Да, я жалела его. Но не любила. Не могла полюбить. Помнишь, я пыталась тебе объяснить, но ты не понял меня. То ли не смог, то ли не захотел.

— Значит, я тоже виноват.

— Нет. Только не ты. Скорее я сама загнала себя в такую ситуацию. Соскучилась по любви. Рядом одни мужики, но все замороченные своими проблемами и делами. Они и женщину-то во мне не видят, только товарища по работе. А я женщина. Баба она и есть баба при всех обстоятельствах. Вот я и сорвалась. Они все правильно рассчитали.

— Хватит заниматься самоедством, — сурово сказал Дронго. — Иди спать в библиотеку. Я все равно не засну. Буду работать.

— Может, я помогу?

— Нет. Мне нужно побыть одному. Так легче думается. Именно поэтому я и живу один. Иди спать, уже пятый час утра.

— Я тоже не смогу уснуть, — сказала она, поднявшись.

Дронго уже сидел за компьютером, считывая переданную Зиновием Михайловичем информацию, когда Галина вошла в кабинет.

— Извини, — сказала она нерешительно, — можно я посижу с тобой. Мне одной тяжело.

— Конечно можно, — он продолжал работать, чувствуя на себе ее взгляд. Примерно через полчаса она встала.

— Извини, я пойду, постараюсь уснуть среди твоих книг. Сегодня твой дом пристанище для несчастных женщин.

— Спокойной ночи! — Он посмотрел на нее.

— Знаешь, — сказала она, уже стоя в дверях, — тебе обязательно нужно жениться. У тебя будут красивые дети. Только найди себе настоящего друга.

Галина вышла, а он откинулся в кресле и вспомнил Джил. Интересно, где она сейчас? В Италии, в Англии? Как далеко они друг от друга. Он не хотел признаваться себе, что желает только одного: бросить все дела и улететь к Джил. Услышать ее голос, увидеть ее улыбку, прикоснуться к ее прохладной коже. Он вздохнул и продолжил работать.

Берлин. 11 мая

В девять часов утра, как только открылась тюрьма и были разрешены встречи с адвокатами, к нему приехал Тумасов. Настроение у Чиряева было приподнятое: он надеялся, что завтра его освободят. Адвокат хмуро кивнул ему и сел напротив.

— Ты что такой мрачный? — спросил Чиряев. — Что-нибудь случилось?

— Не знаю даже, как тебе сказать, — он отвел глаза.

— Говори все как есть, — бросил Чиряев, — не виляй, как нашкодивший кот. Что стряслось?