Варяжская сталь: Герой. Язычник. Княжья Русь - Александр Мазин

Трель молчит. Смотрит.

«Чего выпучился? – орет Елдер. – Бросай мне веревку. Ух и отхожу я тебя палкой, скотина ленивая, когда вылезу!»

Трель смотрит, как внизу хозяин ярится, и думает: а зачем мне его вытаскивать? Чтоб он меня побил?

Поворачивается и уходит.

А Елдар из ямы ему вслед ревет, страшными карами грозит.

Трель подумал еще и решил: а ведь ничего ему хозяин из ямы сделать не сможет. Только глотку попусту рвать. Нет, нельзя такой случай упустить. Вернулся трель к яме и высказал Елдеру все, что накопилось. А накопилось у треля много.

Елдер от такой наглости даже замолчал ненадолго. А потом еще пуще заорал – аж шишки с сосен посыпались.

Трель понял – хозяина не переорать, и пошел было прочь, но подумал: а ведь такое раз в жизни бывает. Нет, нельзя просто так уйти, надо еще что-нибудь сделать.

Вернулся он, значит, во второй раз, штаны спустил и на Елдера сверху помочился.

От такого паскудства Волосатый и вовсе озверел. Но яма глубокая. Как ни ярись, а наверх не выбраться.

Трель на него сверху поглядел, повеселился – и пошел прочь.

Но опять далеко не ушел. Когда, думает, у него еще раз такая возможность будет – над самим Елдером Волосатым поизгаляться. Вернулся трель, значит, в третий раз, встал у края ямы, думает: что бы еще такое сделать? А тут край осыпался – и наш трель прямо в яму к Елдеру и свалился. Тот его – хвать, а трель как завопит:

– Не убивай меня, господин! Хошь верь, хошь не верь, а я повиниться пришел!

Все захохотали.

– А вот такая история была, – сказал Лют, когда все отсмеялись. – Приходит один черниговец по имени Мал к князю и жалуется: я, говорит, двух печенегов в бою зарубил, но никто не называет меня: «Мал – губитель печенегов»; я сад посадил – лучший в деревне, но никто не называет меня: «Мал-садовник»; и дом у меня в деревне самый лучший, но никто не называет меня: «Мал-строитель».

Но стоило мне один-единственный раз спьяну поиметь козу…

– А вот я такую историю знаю… – начал Икмор, но в это время в зал вошли сразу четверо: Калокир, Бранеслав с Устахом и Свенельд. Святослав негромко хлопнул ладонью по подлокотнику, и Икмор умолк.

«Все в сборе, – сообразил Духарев. – Можно начинать».

– …Гемейские перевалы надо закрыть, – решительно заявил Свенельд. – Я дам пять сотен гридней. Если каждый из воевод…

– Зачем их закрывать? – возразил Икмор. – Кого мы боимся? Пусть ромеи нас боятся! Они и боятся! Скажи, Тотош!

– Боятся, – подтвердил угр. – Мои люди ходили, всё видели. Там тройные заставы на всех караванных тропах.

– Перевалы надо держать! – настаивал Свенельд.

– А ты что скажешь? – Святослав повернулся к Калокиру.

Тот пожал плечами.

– Никифор не нападет, – сказал патрикий уверенно. – А если нападет, я об этом узнаю. У меня свои люди в столице.

– А если Никифор тайно соберет армию в другом месте? – предположил Лют.

– Это другое место называется Адрианополь, – насмешливо произнес Калокир.

– Почему ты так думаешь? – недовольно спросил Лют.

– Потому что этот город – самый удобный город в Восточной Фракии для того, чтобы собрать армию. А чтобы узнать, собирается ли войско, достаточно подкупить пару-тройку рыбаков на Эвре.[8] Когда вверх по реке пойдут из Эгейского моря суда с воинами и припасами, это никак не удастся удержать в тайне. Но я уверен: этого не будет. Кесарю Никифору теперь не до нас. Если мы сейчас поставим на гемейских перевалах крепкие заставы, в Константинополе могут подумать, будто мы готовимся к войне. И тогда…

Внизу под окнами раздался шум. Кто-то очень хотел попасть во дворец, а внешняя охрана, состоявшая из булгарских воев, – не пускала. Некто, желавший войти, ругал их нехорошими словами. Стражи отругивались. Когда в третий раз прозвучало имя великого князя, Икмор сказал:

– Может, послать гридня? Узнать, чего шумят.

– Я схожу! – подал голос Мстиша Свенельдич, который давно уже ерзал на лавке: наскучило сиднем сидеть.

– Узнай, – разрешил Святослав. – Калокир, продолжай.

– Я всё сказал, – ответил патрикий.

– Свенельд?

– Не убедил, – отрезал князь-воевода. – Даже если Калокир ручается в расположении кесаря, всё равно следует помнить о вероломстве ромеев.

– Не веришь мне, князь? – Калокир даже обиделся.

– Не о тебе речь – о Никифоре, – оборвал его Святослав. – Тебе мы верим. Свенельд, говори.

– Заставы нужны! И надобно поставить там не булгар, а наших. Булгарам у меня веры нет. – Свенельд покосился на Духарева: не станет ли возражать? Все-таки булгарское ополчение – под его рукой. Сергей возражать не стал. Он был согласен со Свенедьдом.

– А коли Никифор обидится, – продолжал князь-воевода, – то ему всегда можно объяснить, что дружины на перевалах – для его же пользы. Чтоб печенеги, или еще кто, не ходили через перевалы грабить ромейские земли.

– Разумно, – согласился Святослав. – Икмор…

Но договорить он не успел. В зал вбежал Мстиша, за которым, отдуваясь, вприпрыжку поспешал некий очень толстый и, судя по одежке, очень важный человек. Впрочем, сейчас толстяк напрочь забыл о собственной важности.

– Великий князь! – воскликнул он с порога. – Беда! Печенеги…

– Кто таков? – строгим голосом оборвал его князь.

Вместо толстяка ответил Духарев:

– Это мой брат Мышата, княже.

Взгляд князя смягчился.

– Теперь признал, – сказал он. – Ну, говори, что за беду ты нам принес?

Мышата покосился на Духарева. Стоит ли говорить? У многих народов участь горевестников была незавидной. Но у русов обычая казнить вестников не было. Иль теперь появился?

– Говори, брат, – ободрил его Духарев. – Князь тебя слушает.

– Беда, князь, – уже тише произнес Мышата. – Копченые Киев обложили.

Глаза князя сузились, на скулах вздулись желваки.

– Кто? – спросил он так же негромко.

– Хоревой. Большая орда хана Кайдумата.

– Быть не может! – воскликнул Икмор. – Его дочь – моя младшая жена. Кайдумат всеми богами клялся, что в мире жить будем! Не верю!

– А я верю, – подал голос Духарев. – Брату – верю. Копченым – нет. А дочерей у Кайдумата – десяток, не меньше.

– Больше, – буркнул Икмор. – Когда я жену себе выбирал, хан дюжины две девок вывел.

Святослав поднял руку – Икмор умолк.

– Давно осадили? – спросил он Мыша.

– Думаю, дня три-четыре назад.

– Нет, теперь ты точно врешь, купец! – опять не выдержал Икмор. – От Киева сюда – за три дня. Быть не может!

Мышата поглядел на воеводу – как дядька на пестуна. Снисходя к тому, у кого язык обгоняет мысли.

– У меня в орде Кайдумата свой человек есть, – сказал он. – Торговый. Когда орда на Киев пошла, он ко мне побежал. Сколько орда по степи идет, посчитать нетрудно. Вот и получается – три-четыре дня. Можешь сам посчитать, княже.

– Не буду, – качнул головой Святослав. – Мне ли с купцом в счете соревноваться. Благодарю тебя, торговый гость Мышата. Не забуду. Свенельд, Икмор, Серегей, поднимайте дружины. Идем домой!

– Княже! Батька! – воскликнул Икмор. – Неужто по одному слову купца мы всё бросим и к Киеву побежим?

– Бросать ничего не будем. Оставим здесь крепкую дружину. И в городках придунайских – тоже. Щенкель! Преславу я на тебя оставляю. Ты, Устах, остаешься держать Доростол. Волк, на тебе будет Переяславец. – И, повышая голос: – А ты, Икмор, не перечь и делай, что сказано, потому что не купец тебе это сказал, а я!

– Да, батька, – быстро согласился Икмор.

Они с великим князем ровесники. Но выглядит Святослав лет на десять старше. И хотя Икмор великому князю – ближайший друг, правая рука, но спорить с разгневанным Святославом…

Дураков нет.

Совет закончился. О гемейских перевалах так и не договорили.

– Посуху пойдем, – сказал Духарев. – Четырьмя дружинами: моей, Икмора, Свенельда и самого князя. Отберем лучших и пойдем двуоконь. Так быстрее будет, чем водой. Хочешь с нами пойти?

– Шутишь? – Мышата ухватил пальцами с блюда кусок пожирнее, запихал в рот, прожевал не спеша.

Они сидели в доме богатого доростольского купца, приятеля Мышаты. Купец при разговоре не присутствовал. Деликатный. Зато стол накрыл, не поскупившись. Всё самое лучшее.

– Разве ж мне за нашим князем угнаться? – продолжал Мышата. – Да и не люблю я – в седле. Тяжелый я. Возок – другое дело. А лучше – водой.

– Что тяжелый, так есть меньше надо! – засмеялся Духарев.

– Разве ж это еда? – вздохнул названый брат, не забыв, впрочем, отправить в рот еще один кусок гусятины. – Так, червячка заморить. Вот в Константинополе повар мой гуся как готовит? Возьмет гусенка, в сетку посадит, а сетку к балке подвесит. И кормит его по-особому: пшеном, орехами… Ну, я в то особо не вникаю. Главное – какое мясо получается! Да с острым соусом! Чудо, а не мясо! А паштет! – Мышата чмокнул сальными губами. – А это разве гусь? – и умял еще один кусок. – Приезжай ко мне, брат! Я тебя так угощу! Так угощу – на всю жизнь запомнишь!