Кронштадт-Таллин-Ленинград Война на Балтике в июле 1941 – августе 1942 гг. - В. Трифонов

В Купеческой гавани мы стояли у стенки рядом с «Казахстаном», и наш товарищ Анатолий Ломко при встрече с моряками «Казахстана» говорил им: «Эй, герои, поделитесь с нами частицей вашей славы». Оказывается, как только мы пришли в порт, капитан Калитаев пошел в политотдел флота и поведал писателю, корреспонденту ряда флотских газет Леониду Соболеву о нашем переходе, рассказав только о «Казахстане».

Еще раз каюсь – был занят только наблюдением за торпедами, предназначенными нашему кораблю, и не видел: сколько торпед шло в «Казахстан», сколько в «Октябрь» и как они маневрировали. Конечно, «Казахстану» было труднее всех, т.к. хотя он и был почти раза в два меньше нас по водоизмещению, но выглядел крупнее нашего «Суур-Тылла» и был менее маневренным, но сумел увернуться от торпед. Но почему 10 торпед? Ведь 6 катеров атаковали дважды. Это точно. Первый залп был точно из 6 торпед. Они шли с большого расстояния, и было время их сосчитать. А вот число торпед во втором залпе, еще раз каюсь, не помню. Основное внимание было на тех двух, которые предназначались нашему судну и от которых надо было увернуться. Но возможно, что два катера без торпед вышли в атаку «за компанию», чтобы у комендоров БТЩ «глаза разбегались» – по кому наводить орудие. Возможно, также, что два катера безуспешно атаковали ночью две наши канонерские лодки: «Москву» и еще какую-то, которые встретились нам и что-то передали на БТЩ. Но ночного маневра «Казахстана» – ухода от двух торпед, не мог не видеть, т.к. он был постоянно перед глазами. Ни от кого он не увертывался ночью.

После завтрака отпросился у коменданта сходить в город, чтобы купить тетради, блокноты, конверты и посмотреть что-нибудь из книжек про Таллин. Разрешил на 2 часа, предупредив, чтобы запоминал дорогу и далеко не уходил. Бланков командировочных удостоверений и увольнительных на судне не было. Старшина сочинил справку, в которой значилось, что я такой-то с такого-то судна командирован в город для закупки канцелярских принадлежностей. Комендант подписал. Подпись заверили судовой печатью. Не знаю, как бы отнеслись патрули к этой справке, но они, слава богу, не обращали на меня внимания, хотя раза четыре сталкивался с ними нос к носу. Может быть, потому, что патрули были флотские, а я был по полной форме (по указанию старпома, мой ботинок починил судовой сапожник).

Пройдя вдоль железнодорожных путей к главным (западным) воротам порта, я вышел по небольшой улице Садама к большому скверу, тянувшемуся вдоль старинной крепостной стены на запад и на юг. А в глубине сквера, прямо передо мной выросла мощная широкая приземистая башня с воротами. Кошель и Жентычко говорили мне о ней – Толстая Маргарита. Через ее ворота по улице Пикк можно выйти на Ратушную площадь, а еще дальше – на площадь Вальяк, рядом с которой есть книжные магазины и магазины канцелярских товаров.

Хотел посмотреть, что сейчас в Толстой Маргарите, но маленькая на такой громаде дверь была заперта.

В 60-х годах, во время одной из командировок в Таллин, я узнал, что в Толстой Маргарите Морской музей, и зашел в него. На втором этаже в большом зале я буквально остолбенел – в центре зала стоял во всей своей красе наш «Суур-Тылл»! Модель в масштабе не менее 1:50, т.к. длина ее более метра. Я медленно несколько раз обошел вокруг нее, с нежностью рассматривая все, что было на палубах. Все, как было в первые дни моего прибытия на судно. С особым чувством рассматривал ходовой мостик – мое рабочее место во всех переходах, место, где было установлено первое орудие, из которого я выпустил ни одну сотню снарядов. Видя мою особенную заинтересованность этой моделью, подошла дежурная по залу и поинтересовалась, что мне в модели понравилось. И, когда узнала, что я служил на этом судне в 41-42 годах, что стоял сутками вот на этом мостике рядом с капитаном Тыниссоо, она только протянула уважительно-удивленное «Ооо!» Модель, оказывается, изготовил в 20-х годах сам Тыниссоо. Его в Таллине очень чтят. Здесь в зале его капитанская фуражка и орден Трудового Красного знамени. После войны он долго был командиром Таллинского порта.

Я медленно шел по Ратушной площади, с интересом рассматривая узкие островерхие дома, необычной для меня архитектуры, на узкой улице с булыжной мостовой. Справа открылась громадная кирха, высоченный шпиль которой мы видели с моря, входя в Таллинскую бухту.

Ратуша – массивное высокое здание в форме прямоугольника, похожее на старинный замок. По улице Харью вышел еще на какую-то большую площадь, где в небольшом сквере стояла еще одна большая кирха. В городе тихо, спокойно. Почти ничего не говорит о скорых боях за город. Удивило, что в сквериках, прямо под ногами у проходящих или сидящих на скамейках людей, большими стаями преспокойно бродят дикие голуби. Ни в Москве, ни в Питере я такого не видел. Нашел нужные мне магазины, купил тетради и блокноты, в которых вел потом дневниковые записи, открытки с видами Таллина и его окрестностей, которые сохранились до сих пор, конверты себе и ребятам. Но литературы на русском языке о достопримечательностях Таллина не нашел. Наверное, еще не успели издать.

Два часа пролетели быстро, и я заспешил на корабль. Доложил старшине, что прибыл без замечаний. Тот с нарочитым удивлением: «Неужели и без приключений?» «Без» – развел я руками и скорчил гримасу сожаления.

Последующие несколько дней прошли без запомнившихся событий. Участие в разгрузке хлеба и других продуктов, участие в очередной бункеровке – приняли тонн 400 угля. Занятия по семафору с ребятами и азбуке Морзе со старшиной, который изнывает от безделья.

26 июля. Суббота. Таллин, Купеческая гавань

Вчера капитан-лейтенант объявил нам, что завтра после завтрака на корабле будет большая приборка, в которой будет участвовать весь экипаж судна, в том числе и мы. Что такие приборки на всех кораблях проводятся каждую субботу, я знал. Но у нас за весь июль таких приборок не было. Наверное, потому, что все субботы выпадали на переходы и было не до больших приборок. Мы обычно убирали ежедневно по очереди только свой кубрик.

В 9 часов в наш кубрик зашли старшина Кожин и боцман. Боцман определил каждому участок для уборки: кого на верхнюю палубу, кого в баню, а мне выпала честь убирать правый коридор на жилой палубе, от входа в баню до входа в кают-компанию. Основная работа: вымыть палубу, протереть все трубопроводы, которые проходят в коридоре, двери всех кают и помещений. Уборку закончить к 12 часам. Качество уборки на палубах, в жилых, служебных и хозяйственных помещениях, в трюмах будут проверять старпом, боцман и комендант, а в машинных и котельных отделениях – механик. Получив от боцмана необходимый для уборки инвентарь, я с большим энтузиазмом принялся за уборку. Я всегда любил делать любую уборку – и дома, и в ОСВОДе, и в спецшколе. Результаты твоей работы видны сразу и тебе, и товарищам, и посторонним. И эту работу делал очень добросовестно и тщательно. К 12 часам только-только успел закончить. К приходу проверяющих я еще не убрал ведро с водой и мокрую тряпку. Проверяющие, спустившись в коридор через носовой тамбур, медленно шли по нему в кормовую часть, где я только что завершил уборку, внимательно осматривая пол, переборки, двери кают и прочее. Вдруг капитан-лейтенант достает носовой платок, вытирает им электровыключатель на переборке и, подозвав меня, показывает платок мне. На чистом белом платке грязь! Чувствую, что краснею от стыда и досады. Видел же я этот чёртов выключатель. Их всего-то два в коридоре. Один-то я протер, а про этот забыл. Решение коменданта – уборку не принимать и после обеда переделать! Старпом и боцман согласно закивали.

У всех наших ребят уборка была принята, а мне пришлось после обеда убираться снова. Конечно, былого энтузиазма не было. Но винить, кроме себя, тоже было некого. Конечно, повторную уборку сделал за полчаса: протер только пол и внимательно проверил все трубопроводы и закоулки, которые, вдруг, пропустил. Доложил боцману, тот прошел по коридору, внимательно просмотрел еще раз все места, где могла скопиться грязь, где-то даже потер пальцем, но придраться было не к чему. И он, сочувственно улыбнувшись, похлопал меня по плечу и сказал: «Теперь хорошо». Эта первая большая приборка на корабле запомнилась мне на всю жизнь.

28 июля. Понедельник. Таллин, в Кронштадт со «Страшным»

Днем в порт к нашему причалу прибыли пешком несколько сотен молодых парней-эстонцев. Оказывается, это призывники, которых предстоит доставить в Ленинград. На наше судно предстояло взять 800 человек, по сколько на другие транспорты – не знаю. Погрузка и размещение длились несколько часов. Комендант приказал все винтовки и патроны принести на мостик, кубрик запереть. Двоим нашим встать с винтовками на нижнем мостике и никому не разрешать подниматься на мостик.

Я сначала с интересом наблюдал с мостика посадку, потом спустился на стенку. На транспорте, стоявшем впереди нас, посадка уже закончилась. Никто из ребят не хотел спускаться сейчас в трюмы, и все расположились на верхней палубе, на пристройках. Вдруг раздалась песня, за ней другая. От незнакомых, но бодрых слов у меня на душе повеселело. Рядом со мной стоял пожилой матрос-эстонец из нашей команды. «А вы знаете, какие они песни поют? – спросил он, обращаясь ко мне, – фашистские!» Веселости в моей душе как не бывало. Поднялся на мостик и рассказал об услышанном своим товарищам, а потом сообщил и коменданту. «Надо всю ночь быть начеку», – сказал он.