И возродится легенда (СИ) - Ракитина Ника Дмитриевна

Дым потаскал туда-сюда посеребренную раму. Со стуком из нее выпало несколько стеклянных шариков.

— Янтаря из-за серебрения здесь поместили. А Ветла ему дорожку расчистила, — сделал вывод он. — Эх, не видать мне виры…

И потер плечо.

Эриль отстранила мага, вся потянулась вверх и вперед, словно ловила в вони копоти и золы призвук еще одного запаха, даже двух. И проследила за их цепочкой туда, где за домами беглецы нырнули в каменный зев канавы для нечистот. И ощущение оборвалось.

— Они ушли туда, откуда мы ходили к мастеру Граалю, — плечи Эрили опустились. — Дальше не знаю. Я… видимо, должна пойти за ним?

— С какой это радости? — Батрисс ухватила подругу за руку, словно та уже собиралась бросаться вдогон за беглым любовником.

— Чтобы сказать, что я его предала.

— Он сам в этом смысле… хм… небезупречен.

Пиратка ляпнула, как всегда, и мгновенно укрылась за широкой спиной Алены.

— Дамы, не нужно… — умоляюще поднял руки Дым. — Никто не знает, что здесь было. И куда они подались.

— А куда подались?

Эриль стояла, опустив глаза, нервно комкая широкий рукав рубахи.

— Мне бы вещицу Янтаря, хоть лоскуток.

— Да пожалуйста, — Алена протянула лекарю снятую с косяка батистовую тряпочку. Даже если не его — сгодится.

— Думаешь, они держатся друг за друга? — Дым помял в пальцах скользкую ткань. Предупредил: — Стоим, смотрим, не вздумаем вмешаться.

И замер, вызвав легкое хихиканье Батрисс. Она-то думала, что Дым станет махать руками, поднимая широкими рукавами мантии ветер. А это стоит и стоит, ничего впечатляющего. Но тут все же что-то стало происходить. Словно посреди комнаты открылось окошко на окруженную лесом проселочную дорогу. Обочины и середина между колеями поросли травой: кудрявыми спорышем и кашкой, дикой гвоздикой и одуванчиками. В колеях отчетливо проступали следы мягких сапог и подков. Похоже, мужчина прошел здесь, ведя лошадь в поводу. А по обе стороны дороги качал ветками негустой лесок: сосны-самосейки, граб, рябина. Громко тинькала, перелетая с ветки на ветку, синица.

След вильнул змеей вместе с дорогой, уперся в перелаз. Тяжелая воротина была снята с петель и прислонена к срубу из потемневших бревен. А дорога, растоптанная, ставшая шире, упиралась в косые ворота под соломенной крышей: конюшня, каретный сарай, а может, то и другое разом. Тем более, что и колеса лежали под навесом, и кузов без колес упирался в бревна приподнятыми оглоблями. Конские следы уводили за ворота, путаясь с другими, а назад среди прочих: то от босых ног, то от обутых в поршни или сапоги с каблуками, — вели два особенных и нужных. У одного мягкие охотничьи сапоги без каблука, у второй — тут ножка поменьше — сапожки с узким девичьим каблучком и загнутыми носами: оставляющими характерный отпечаток. Парный след огибал конюшню по дуге и исчезал в траве у завалинки: все те же одуванчики, спорыш, низенькие — по колено — тонкие березки. Вдоль глухой стены — к почерневшему, покосившемуся крыльцу придорожной корчмы.

Колдовской взгляд Дыма отмечал следы и приметы так обстоятельно, что казалось, они никогда не доберутся до сути. Алена пыхтела и морщила плоский нос, Батрисс теребила широкие холщовые штаны. А Эриль вонзила ногти в рукава. Но ни одна из женщин не сходила с места, чтобы видение не развеялось.

В главной зале корчмы они задержались мельком. Увидеть полынь, рассыпанную по утоптанному земляному полу, ставни, закрывающие нижние две трети окон, густые рябины солнца, проникающего поверх ставен, на столах и стойке, мокрой от пивной пены. А еще пару плащей на оленьих рогах, приделанных к бревенчатой стене: коричневый длинный и короткий синий с обильными галуном и вышивкой. Служанка с веником косилась на него, щупала украдкой, пока не видел хозяин.

Темным коридором на зады дома, в отдельную комору, густо затененную по окну пополам грушей-дичкой и лещиной, отчего свет в комнате отливает зеленью. Тени в печурках торчащей из стены печи. Под кроватью и за сундуком. А на кровати небрежно растянулся Янтарь. Руки под головой, правая нога согнута в колене. А рядом, словно не замечая брезгливого выражения его лица, лозой вьется мона Ветла. Голосов не слышно, но движения говорят сами за себя. Вот она потянулась за кубком, занавесившись густыми распущенными волосами, показывая приподнятую лифом грудь. Вот скользнула ладонью мужчине под рубаху, похаживая коготками, прогнувшись, как течная кошка. Второй рукой запуталась в пепельных волосах оборотня, притягивая его лицо к себе. И Янтарь вгрызся в и без того искусанные губы моны Ветлы.

Эриль застонала. Янтарь, отбросив Ветлу, резко сел на постели. И видение растаяло, показав напоследок испуганные зеленоватые выпуклые глаза бургомистровой дочки. Вуивр ударила кулаком в стену. Среди сажи на костяшках проступила кровь.

— Никого не хочу видеть! Никого…

Алена раскинула руки, выталкивая из комнаты пиратку и мага, и сама беззвучно отступила.

— Пошли. Не станем ей мешать. Пусть после Лель разбирается.

— Там окно открыто, — буркнул Дым.

— Ну, ты дурак, — зашипела на него Батрисс. — Нашел что показывать!..

— Я не знал…

— А голова тебе на что? — стиснув кулаки, поступила она к магу. — Или на плечах пустой горшок?

— Я тут останусь, — громыхнула Алена. — А вы идите проветритесь. И чтобы в любой момент были готовы и к бою, и к дороге. Ясно вам?

— Раскомандовалась! — рявкнули спорщики хором и переглянулись.

— Ладно, я на кухню, — маг потер небритую щеку. — Может, они свинью там какую резали. Поправлю ману.

Они ушли вместе с сержантом Саем. Стражник и Алена остались. Конопатая краем глаза следила за дверью. Эриль, свесив руки и опустив голову, сидела на сундуке. Волосы прикрыли ей лицо, сделав его выражение неразличимым. А потом она просто исчезла из виду.

Глава 16

Эриль шагнула из окна. Это был не совсем полет. Но ей не надо было карабкаться, ломая ногти, упираясь пальцами рук и ног в трещины в камне, не надо было спускаться по веревке или лестнице: веревочной либо приставной. Вуивр просто шагала по ступенькам из сгустившегося воздуха до самого подножия башни, пока не оказалась на земле. Но и там не остановилась, а бежала сквозь застывший мир, чтобы выбегать свою боль, оскорбление, ревность. Собственно, она сама была во всем виновата. Все сломалось, когда пьяный Янтарь стал топтать кораблики — ее веру. И все равно все еще испытывала к нему благодарность за прошлое и нежность. Сколько раз он спасал ее, прикрывал ей спину, жалел, утешал, защищал. Надо было поговорить с ним, просто поговорить, а не увязать в сложностях. Не позволять Лелю переступать однажды обозначенную границу. Вот только не она одна тут решает. И от судьбы не убежать. Та идет бродячей кошкой по следу, когда все остальные стоят. Запястья режет, но эта боль ничто в сравнении с той, в которой плавится душа. Молния разящая…

На юг. На юг.

И в этот раз сон настиг вуивр в ненужное время и в ненужном месте. Луна раздробилась, падая осколками в пруд. И Эриль забылась. Чтобы проснуться наутро… или через несколько дней — на каких-то развалинах. Вуивр не простужались, поспав на голой земле, но все равно Эриль словно собирала себя по косточкам, и каждая мышца напрягалась и буквально выла от малейшего движения. А штаны и рубаха на Эрили были тяжелыми, мокрыми от росы — хоть отжимай. И волосы тоже. Вуивр попыталась расчесать их пятернями, но только еще больше запутала. И они, и тонкий виссон одежды были в грязи, пятнах зелени, мелком лесном мусоре, колючках — словно Эриль долго продиралась сквозь заросли, а потом еще каталась по земле.

Солнце поднялось уже высоко, золотым щитом пылая в небе. Но там, где вуивр лежала, сохранились сырость и тени. Густо кустились полынь, крапива и лебеда. А на торчащем из них обломке стены подпрыгивала крупная ворона в штанах из серых перьев и возмущенно каркала. Как же, осталась без добычи.

Эриль потерла гудящую голову. И попыталась понять, куда же привели ее ноги. Не домой — дом среди старого парка в руины превратиться никак не мог. И все же это место представлялось женщине знакомым. Кышкнув ворону, вуивр вскарабкалась на обломок стены и уселась на корточки, озираясь. Над развалинами здорово успели поработать время и непогода, превратив их в заросшие травой холмы, из которых, точно обломанные пальцы, торчали огрызки замковых стен. Все еще пахли ужасом и огнем. От одной из дальних башен, выходящих к пруду. Сохранились два яруса, выеденные изнутри огнем, точно яйцо. Над стенами и из бойниц торчали рухнувшие балки. И сам замок стоял некогда на острове среди воды, сейчас почти полностью превратившейся в болото.