Заклятие нибелунгов - Вольфганг Хольбайн

– Мы не знаем, живы ли они, – возразил Йонар. – Один, а может быть, и двое из них ранены. Скорее всего, в их легких уже плавают рыбы Эльбы.

– И как мы докажем это Хургану? – осведомился Гадарик. – Привезем ему три кочана капусты?

Он сделал какой-то странный жест рукой, и в тот же момент воины Орды упали на землю, корчась от боли. Их кожа пошла пузырями, из всех пор полилась кровь, кости сломались. Они умерли в судорогах.

И только Йонар остался стоять, проклиная той тайной частью своего сознания, что у него еще осталась, свою неспособность убежать прочь. Или раскроить этому человечишке череп.

– Убейте меня, – потребовал он. – Я несу не меньшую ответственность, чем мои люди, а возможно, и большую.

– Я буду рад, если ты лично сообщишь об этом королю, – с напускной приветливостью заявил Гадарик.

Мир вокруг начал расплываться, стало темно, как будто Йонар зажмурился с открытыми глазами или кто-то опустил на его веки ладони. Он почувствовал холодный порыв ветра, в животе заурчало. Лесная трава под ногами сменилась камнем, а дневной свет – отблесками факелов.

Гадарик переместил Йонара в Драконью Скалу.

Хурган сидел на троне, мрачно глядя на своего советника и предводителя отряда Орды. Он уже знал, что они собирались ему сказать.

– Голов нет.

Гадарик был не глуп и отвечать на это не собирался. Он привел с собой воина, чтобы король сорвал свой гнев на нем. И Йонар оказал ему эту услугу.

– Им удалось сбежать от нас во тьме ночи.

Кряхтя, Хурган поднялся и протянул правую руку.

– Дайте меч.

Один из стражников короля поспешно передал Хургану оружие. Зверь, сидевший за троном, беспокойно зарычал. Ему казалось, что его лишают добычи.

Йонар не боялся умирать. Наоборот, он с отвращением относился к своей жизни полудемона, не сулившей ничего, кроме скуки. Меч станет для него освобождением.

– Папа, ну нельзя же так! – послышался сзади мягкий голос, и в тронный зал вбежала стройная юная девушка.

У нее была кожа цвета слоновой кости, блестящие каштановые волосы и черные глаза, в которых плескалась меланхолия. На ней было простое платье, скрывавшее ее статус, и никаких украшений, кроме изящной короны, скорее диадемы, украшавшей ее хорошенькую головку.

– Элея. – Хурган раздраженно опустил меч. Принцесса встала между отцом и Йонаром.

– Казнить верного подданного мечом? Достойно ли это короля?

– Он потерпел неудачу, – напомнил король. – Его жизнь больше не представляет ценности.

– Так подари мне его смерть, – потребовала Элея. – Отдай его мне.

– Ох, – только и сказал Хурган, отбрасывая меч в сторону.

Гадарик незаметно закатил глаза. Капризы принцессы пользовались при дворе дурной славой.

Элея повернулась к Йонару:

– На колени.

Воин Орды выполнил приказ.

Элея сняла с пояса клинок, тонкий, словно иголка, и длинный, как рука. С восхитительной ловкостью она выколола клинком Йонару правый глаз, но вонзила оружие не настолько глубоко, чтобы убить его.

Принцесса засмеялась, как маленькая девочка.

– И не смей шевелиться.

Йонар и не собирался этого делать. Он лишь надеялся, что все закончится быстро. При этом он недооценивал Элею, чье мастерство причинять боль, как и ее талант дарить наслаждение телу мужчины, было воспето в запретных балладах.

Она проколола подбородок воина, проткнув его челюсть, язык и небо. При этом тонкая струйка крови полилась ей на руку, и она жадно ее слизнула.

Тело Йонара дрожало от боли, но он не стал молить о пощаде, и это разозлило Элею. Она решила, что демоническая сущность воина не позволяла ему испытывать боль в должной мере.

– Я хочу, чтобы ты полностью принял облик человека. Немедленно!

Йонар загнал демона в самую глубь своей души и превратился в обычного человека. Боль тут же стала невыносимой, и он чуть было не закричал. На губах у него выступила кровавая пена.

Пританцовывая, Элея обошла вокруг Йонара и вонзила тонкое лезвие ему в спину, обрезав последние ниточки контроля, связывавшие Йонара с его телом. Он упал на бок, чувствуя каждый удар Элей. С явным наслаждением она резала его тело, ее оружие искало нежную плоть.

Хурган с любопытством наблюдал за происходящим – действительно, у его дочери был намного более интересный способ карать провинившихся. Она с точностью и элегантностью оттягивала время его смерти, и лишь безумие, охватывавшее ее в такие моменты, было признаком проклятия. Элее навечно суждено было оставаться семнадцатилетней девушкой.

Король повернулся к Гадарику.

– Неплохо придумано. Ты решил усмирить мой гнев при помощи этого глупца. Однако я отдавал приказ принести головы тех троих именно тебе. Как ты собираешься вернуть мое расположение?

На это у Гадарика не было ответа, но он выбирал слова искуснейшим образом, чтобы выкрутиться.

– Вашу власть над всем королевством нельзя отобрать рукой человека. Время на нашей стороне. В лучшем случае враги заблудятся на землях королевства или же умрут от нашей руки. Зачем охотиться на того, кто все равно не сможет убежать?

Поглаживая свою узкую бородку, Хурган холодно улыбнулся.

– Возможно. И все же сейчас мне хочется славной охоты. А жаль. – Он повернулся к дочери, которая по-прежнему развлекалась с Йонаром, так что от усердия у нее на лбу выступили капельки пота. – Элея, пожалуйста, прекращай эти глупости. Мне, знаешь ли, нужно королевством управлять.

Девушка резко подняла голову, и на мгновение Хурган почувствовал, что боится свою дочь.

Брунии повезло – или это была судьба? Ее тело несло вниз по течению, и через некоторое время она очутилась на берегу, раненая, замерзшая, одинокая, но живая. В конце концов она пришла в сознание и ее легкие освободились от воды. Принцесса попыталась подняться, но ее тело было слишком слабым, а в голове при каждом движении вспыхивала боль. Она вновь погрузилась во тьму. Минуты прошли или часы, этого она определить не могла.

В какой-то момент Бруния услышала шаги, но не кованых сапог ордынцев – шаги были тихими. А еще голоса. Мужчины и женщины что-то возбужденно обсуждали. Принцесса попыталась открыть глаза и шевельнуть руками, чтобы показать, что она еще жива, но ее тело отказывалось служить ей. Кто-то схватил ее под мышки и взял за ноги. Ее тело куда-то понесли. Затем девушка почувствовала, как сучки царапнули спину, – ее опустили на какую-то лежанку. Послышались приглушенные звуки, треск и скрип. Внезапно Брунию затрясло, и от этого ощущения она полностью вернулась к жизни. Ее тут же стошнило.

Кто-то отер ей рот тряпкой – заботливо, но не особо нежно. Под голову принцессе подложили свернутую одежду, чтобы ей было удобнее. Брунии было больно, и она так устала, что даже подумала, не притвориться ли ей мертвой на какое-то время, чтобы ее оставили в покое.

Вдруг она почувствовала, как кто-то прикоснулся к ее драконьему амулету. Открыв глаза, она перехватила чужую руку и плюнула на стоящую перед ней женщину. Отпустив амулет, та попятилась.

Послышались голоса трех или четырех женщин.

Кряхтя, Бруния приподнялась, опершись на локоть. Через некоторое время круги перед ее глазами исчезли, сознание вернулось и она начала различать, где верх, а где низ. Правда, трястись окружающий мир не прекратил.

Принцесса находилась в большой зарешеченной повозке, которую тянули две крупные лошади с длинной гривой. Рядом с Брунией находились семь или восемь женщин, все в том возрасте, когда еще можно рожать.

– Где я? – спросила Бруния.

– На пути в Брамель, – ответила крепко сбитая, коренастая женщина с рублеными чертами лица. – Меня зовут Рахель.

– Бру… Бурин, – произнесла Бруния, научившаяся у повстанцев тому, что ее не должны узнавать. – Я из Фъеллхавена.

– Далеко же ты оказалась от дома, – заметила более пожилая женщина, сидевшая в другом углу железной клетки.

– Что это такое? – осведомилась Бруния. – Повозка для пленников?

Ей уже приходилось видеть такие повозки в королевстве своего отца.

Рахель мрачно покачала головой.

– Хуже. Мы будем женщинами пограничья. Нас взяли в плен, чтобы мы служили воинам на границе королевства. Служили на поле, в домашнем хозяйстве и в постели.

– Говори уж как есть, – буркнула старшая женщина. – Мы рабыни, и наша жизнь будет длиться столько, сколько мы будем нужны.

Вскочив на ноги, Бруния бросилась на железные прутья клетки и в отчаянии уставилась на запад. Она должна была ехать туда, но, к несчастью, удалялась прочь.

– Зигфинн… – тихо прошептала она, и на глазах ее выступили слезы.

Раны Кальдера воспалились. Всякий раз, когда боль отступала и он мог ясно мыслить, повстанец умолял Данаина не отрезать ему руку и продолжать путешествие в Исландию. Но большую часть времени Кальдера лихорадило, он не мог есть и бредил. Наконец они добрались до Фъеллхавена. Местный лекарь, которому Данаин заплатил за молчание, сказал, что Кальдеру уже не помочь, и предложил порошок, способный облегчить его страдания. О путешествии в Исландию и речи быть не могло.