Тайна Пушкина. «Диплом рогоносца» и другие мистификации - Владимир Козаровецкий

Связь Пушкина с Анжеликой началась не раньше конца августа, когда он вернулся в Петербург, и прервалась не позже середины декабря, когда он уже был влюблен в Голицыну; не исключено, что передвижной зверинец, в котором она была билетершей, переехал в другой город, и вместе с ним уехала Анжелика. Ребенок родился не раньше начала июня и не позже середины августа 1818 года, и, скорее всего, Пушкин узнал о его рождении уже «по факту». Поэт в 19 лет стал отцом; это чувство для него было внове, кроме того, предстояло решать, что делать с ребенком.

Видимо, Анжелика сама кормила ребенка грудью в течение года, и Пушкин как-то помогал ей; во всяком случае, имеется свидетельство о возобновлении их отношений: «Пушкина мельком вижу только в театре, куда он заглядывает в свободное от зверей время, – пишет Тургенев Вяземскому 12 ноября 1819 года. – В прочем же жизнь его проходит у приема билетов, по которым пускают смотреть привезенных сюда зверей, между коими тигр есть самый смирный. Он влюбился в приемщицу билетов и сделался ее cavalier servant (преданным кавалером, франц.)»; не ее ли имел в виду Ю.Дружников, когда писал о «польке Анжелике… продавщице билетов в бродячем зоосаду»?

Дальнейшую судьбу ребенка проследил Александр Лацис. Николай Раевский, с которым Пушкин был дружен, взялся помочь пристроить младенца в имении Раевских; вот о чем напоминал Пушкин брату в письме от 24 сентября 1820 года из Кишинева: «ты знаешь нашу тесную связь и важные услуги, для меня вечно незабвенные ». По поручению Раевского-младшего надежный человек их семьи француз Фурнье отвез мальчика в их южные имения, под Полтаву, где «полковой священник исполнил, согласно пожеланию генерала (Н.Н.Раевского-старшего. – В.К. ), обряд, выписал метрическое свидетельство. Ребенку присвоена фамилия матери…» Крестным отцом был адъютант генерала Н.Н.Раевского Леонтий Васильевич Дубельт; предположительно по имени крестного мальчику дали имя Леонтий.

«Внебрачные дети теряли права дворянства, их не принимали в “приличных домах”, – писал в статье “Из-за чего погибали пушкинисты” Лацис, проследивший ниточку, которая вела от Пушкина и Анжелики Дембинской к знаменитому правнуку. – …Они или их потомки могли вчинить иск мемуаристу о возмещении убытков за диффамацию, то есть за разглашение порочащих сведений, хотя бы и справедливых. Вот почему пикантные сюжеты излагались туманно, нередко с переносом на выдуманные адреса или с переносом на тех, кто уехал за границу и не оставил корней в России».

Судьбы таких потомков, их генеалогические древа, ведущие начала от известных в пушкинскую эпоху людей, обычно кем-нибудь прослеживались. Б.Л. Модзалевский был едва ли не лучшим знатоком генеалогии потомков известных людей в России XIX века: и кто кому кем приходится по документам, и кто – настоящие родители. Про него шутили, – писал Лацис со слов С.М.Бонди, – что у него вместо головы – картотека. А про его сына – что у него вместо головы картотека его отца. Ну, а если шутки в сторону, то в чем же дело? Заглянуть в картотеку, да и выяснить, что там дальше происходило с дитем любви Пушкина и прелестной польки! Оказалось, что картотека эта находится в Пушкинском Доме, а доступа к ней нет по причине того, что архив Модзалевского «не разобран». Ну, да, – ехидно шутил по этому поводу Лацис в 1993 году, – ведь после его смерти прошло-то всего шестьдесят лет! Вот и пришлось ему самому восстанавливать «линию судьбы» пушкинских потомков, которая привела Лациса к совершенно неожиданному имени.

XXIV

Вот эта восстановленная им пунктирная нить.

24 марта 1830 года Пушкин пишет Бенкендорфу: «Ежели Николай Раевский проследует в Полтаву, покорнейше прошу Ваше Высокопревосходительство дозволить мне его там навестить» .

Почему – именно в Полтаву, да еще при условии нахождения там Раевского-младшего? Это Бенкендорфу должен был объяснить Леонтий Дубельт , который стал его правой рукой : Пушкин хочет навестить сына, а без Раевского может его не найти.

Из архива Раевских. Посыльный княгини Анны Голицыной из Кореиза (в Крыму) в крымский же Форос – последнее приобретение Н.Н.Раевского-младшего – с запиской:

«А вам посылаю вашего Димбенског о. Славный мальчик, но у него не все ладно с ногами, и это ведет к тому, что он мне не сможет пригодиться как секретарь».

На обороте, в приписке, фамилия повторена иначе: Дебинский .

1 мая 1834 года письмо Дубельта к Николаю Николаевичу Раевскому-младшему:

«Посылаю вам пашпорт для вашего Дембинского и прошу вас возвратить мне тот пашпорт, который был ему выдан с.-петербургским Генерал-Губернатором. По истечении же годичного срока пришлите мне и прилагаемый пашпорт для перемены оного…

Ваш друг душою и сердцем Л.Дубельт»

Время выдачи паспорта подтверждает примерную дату рождения – 1818 год. Очевидно, что, имея дело с паспортами, Дубельт вряд ли мог перепутать фамилию своего крестника – сына Анжелики Дембинской .

(Леонтий) Дембинский страдал подагрой, к концу жизни Николая Раевского-младшего стал его секретарем (как и его отец, Н.Н.Раевский-старший, друг Пушкина стал генералом) и читал умирающему французские книги: будучи воспитанником Фурнье, он свободно владел французским. Уже после смерти Николая Раевского (1843) с одной из кузин его вдовы у Дембинского был роман, и она родила ребенка, которого отдали в надежную, непьющую (еврейскую) семью.

В доме Давыда Леонтьевича Бронштейна , на хуторе Яновка, куда он со своей семьей приехал из Грамоклеи (а туда – из Полтавской губернии) не говорили ни на иврите, ни на идише, религиозных обычаев не соблюдали, по субботам работали.

«По некоторым эпизодам судя, – пишет Лацис, – характер у Леонтьевича прямо-таки цыганский : жесткий, резкий, высоко ценящий смелость, справедливость, независимость, неподчинение начальству .

Его сын во втором классе Одесского реального училища участвовал в выходке против учителя. На время исключили из школы. Когда вернулся в Яновку, домашние опасались отцовского гнева. По совету сестры мальчик поселился у приятеля. Отец обо всем узнал и сказал: “Молодец! Покажи, как ты свистел на директора. Вот так?” И отец положил два пальца в рот. Свистнул. И засмеялся.

– Не на директора. И я не свистел.

– Нет, нет, не спорь, ты свистел на директора! Ты смелый парень!»

Его дальнейшая судьба общеизвестна. В 1930 году в Париже и Берлине вышла его автобиография «Моя жизнь». Рассказывая о своей жизни, Лев Троцкий ни разу не упомянул ни фамилии отца, ни девичьей фамилии матери, ни места или года их рождения. Единственное, что можно вычислить – примерно – год рождения отца, 1846-й. О своем происхождении знал, не мог не знать: родители назвали троих детей (всего их, вместе с умершими, было восемь), как и родители Пушкина, Александром, Львом и Ольгой – вряд ли это простое совпадение.

Легко представить себе, как все это обсуждалось Л.Б.Модзалевским и С.Я.Гессеном, соавторами книги «Разговоры Пушкина». В их распоряжении была картотека Б.Л.Модзалевского, Модзалевского-старшего (он умер в 1933 году), им не надо было проходить путь поисков и постепенных догадок, пройденный Лацисом. Более того, в их памяти были свежи не только черты внешности, но и некоторые особенности здоровья Льва Давыдовича. Например, им вполне могло быть известно про нервный тик в углу рта Троцкого – а уж про пушкинский нервный тик в левом углу рта , к концу жизни превратившийся в судороги, им было известно наверняка.

«Это совпадение, – писал Лацис, – до сих пор не отраженное в печати, я считаю решающим доводом. После него можно не обращать внимания на совпадения других наследственных признаков, таких, как подагра, желудочно-кишечные хлопоты, близорукость или внезапные беспричинные обмороки ».

Происхождение Троцкого объясняет его фразу, сказанную представителям Бунда, когда они в 1918 году пришли к нему просить защиты от большевиков: «Скажите тем, кто вас послал, что я не еврей» . Ее всегда пытались объяснить как высказывание интернационалиста, для которого национальной принадлежности не существует, в то время как это было сказано в прямом смысле .

«На родословной Троцкого, – писал Лацис, – пытались нажиться политические спекулянты и их прихвостни, литературные импотенты, бубнившие, что, мол, “все зло от них пошло”. Но не выйдет это. Лишь один из наркомов первого поколения считался иудеем, и тот оказался потомком Пушкина!»

Представляю, каким ударом это может оказаться для многих, и пользуюсь случаем выразить свои соболезнования – как тем, кто гордился его еврейским происхождением, так и тем, кто его ненавидел за то же самое.