Колдовская вода - Влодавец Леонид Игоревич

Из всего этого Петька сделал один очень важный вывод: Лена хоть и превратилась в змею, но еще не забыла, что была человеком. А раз она это помнит, то ничего удивительного, что ей захотелось вернуться домой. Хотя при этом наверняка понимала, что ей тут не очень обрадуются. А с дядей Федей — это у нее рефлекс сработал. Каждому не очень приятно, если на хвост каблуком наступят. Вон Петьке, не на хвост, конечно, а на ногу когда нечаянно наступали — то каждый раз в таких случаях очень хотелось двинуть растяпу кулаком. Чаще всего он удерживался и не затевал драку, но резко сказать что-нибудь типа: «Осторожнее! Ослеп, что ли!» — было для него в порядке вещей. А Лена-то сказать ничего не могла! Только зашипеть и укусить… Но хотя она разучилась говорить по-человечески, очень даже может быть, что умеет понимать человеческую речь.

Когда Петька до этого додумался, то особо не обрадовался. Толку-то! Все равно Лена если и поймет его, то ответить не сможет. Черт дернул ее уползти из Мертвой деревни! Нет бы Игоря дождаться и приползти в часовню раньше других, посторонних змей. Брат бы ее попрыскал живой водой, и они вернулись бы домой живыми и здоровыми. А она домой поперлась, да еще родного папу ядовитыми зубами тяпнула! Могла бы и двоюродного братца в больницу отправить — накануне папиного приезда и возвращения в Москву. Нет, точно говорил Петькин папа: «Женщины — народ непредсказуемый и опасный!» Особенно когда они змеи не в переносном, а в прямом смысле.

Именно в этот момент Зайцев увидел, как по ступенькам крыльца быстро-быстро «стекла» тускло блестящая черная «струя». А затем, извиваясь, поползла по дощатому настилу в сторону гаража. Петька, широко открыв глаза, как завороженный смотрел на змею, хотя, занимая свою позицию за бочкой, предполагал удрать, как только змея появится на крыльце. В результате он так и остался сидеть на чурбачке до тех пор, пока змеюка не оказалась почти рядом с ним, и Петька оказался как бы в западне: справа забор, слева бочка, а позади стена гаража. Ну а с четвертой стороны был настил, и на нем, свившись в кольцо, улеглась гадюка с ободком вокруг шеи. Подняла голову, уставилась на Петьку немигающими глазками и устрашающе шипела. И опять так же, как в комнате, Зайцева обуял ужас. Положение только чуть лучше было, все-таки сейчас он сидел, а не стоял столбом. Но все равно рано или поздно придется пошевелиться.

Вот только теперь Петька впервые подумал: если эта змея действительно Лена, то не станет на него нападать, если он к ней по-человечески обратится. А если это самая обычная гадюка? Тогда сможет запросто укусить за ногу или даже за руку, потому что дотянуться до него ей проще простого. Так не лучше ли помолчать и подождать, может, змея сама куда-нибудь уползет?

И все же Петька решил рискнуть. Потому что змея, судя по всему, никуда уползать не собиралась. Ну полчаса он еще сумеет просидеть неподвижно, а потом уж точно не выдержит.

— Лена, это ты? — пролепетал Петька каким-то не своим голосом и тут же зажмурился, потому что змея вытянула шею, выгнулась вопросительным знаком, а потом еще и пасть распахнула с двумя острыми кривыми клыками. «Сейчас бросится!» — мелькнуло у Зайцева в голове…

Однако ни боли от укуса, ни даже холодного прикосновения змеючьей головы Петька не ощутил. Зато произошло такое, что ошеломило его гораздо больше.

Он услышал тонкий шепелявый голосок, нечто среднее между полустертой магнитофонной записью и змеиным шипением. Но все же большую часть слов вполне можно было разобрать и даже понять, что произносящее их существо испытывает одновременно страх, радость и изумление:

— Как ш-ш ты ш-ш меня узнал? С ш-ш ума ш-ш сойти!

Петька осторожно приоткрыл глаза и увидел совсем неподалеку покачивающуюся змеиную голову с полуоткрытой пастью. И эта пасть говорила! Прямо как в сказке — «и говорит ему змея человечьим голосом…».

— Ты что, говорить умеешь? — хлопая глазами, пробормотал Петька. — Что ж ты раньше в лесу не сказалась?

— Я только ш-ш сейчас ш-ш говорить ш-ш научилась ш-ш! — прошипела змея. — Меня ш-ш Трясучка ш-ш заколдовала! И сказала ш-ш, что речь ш-ш ко мне ш-ш не вернется ш-ш, пока кто-нибудь ш-ш меня ш-ш по имени ш-ш не назовет ш-ш. А до этого ш-ш я буду ш-ш и жить ш-ш как змея ш-ш, и видеть ш-ш, и вообще ш-ш…

Потом змея-Лена начала рассказывать то, что Петька уже знал из своего второго сна. Про то, как она собирала грибы, встретила Трясучку и обозвала ее «змеей подколодной», а та ее за это в змею превратила. Рассказывала Лена долго, наверное, потому, что за эти несколько суток говорить разучилась. Да и много времени на все эти «ш-ш» уходило. Петька, конечно, слушал, но при этом еще и думать успевал.

Ему припомнилось, о чем он размышлял сразу после своего вещего сна, когда он еще не знал, верить в него или не верить. Не очень всерьез он беспокоился, чтоб дядя Федя с Игорем не застрелили, чего доброго, змею-Лену из ружья, не догадываясь, кто перед ними на самом деле. Но тогда все события сна казались полной чепухой, в которую никто не поверит. Потому и прикидывал как бы в шутку — если родители заберут в дом змею-Лену, то придется ее в террариум посадить. И там уж кормить и поить станут. Ну и фантазировал еще насчет того, что тетя Наташа поговорить с ней попытается. Она же с хрюшками, кроликами и даже с курами разговаривает — со всеми, кроме коровы, которая только бабушкин голос любит! — значит, и со змеей попробует беседовать. Но тогда Петька думал, будто разговора не получится, если в ответ на слова — одно шипение пойдет. А теперь-то, выходит, тетя Наташа и впрямь сможет поговорить со своей дочкой-змеей…

На некоторое время Петьку вдруг коммерческая идея увлекла. Все-таки он хоть и родился еще при советской власти, но всю сознательную жизнь прожил в эпоху рынка. А что, если из этого цирковой аттракцион сделать?! «Говорящая змея! Мировая сенсация!» — или что-то в этом роде. Это ж миллионы нажить можно, даже не рублей, а долларов! Запросто! Ведь такого наверняка нигде нет. Показывают, конечно, говорящих собак и даже кошек, но на самом деле за них артисты-чревовещатели говорят, которые умеют говорить, не разжимая губ. И Петьку поначалу за такого чревовещателя примут, но он тогда предложит желающим поговорить со змеей один на один. Конечно, желающих может и вовсе не найтись — ежели змея, допустим, будет просто на столе лежать, без какой-либо загородки или террариума. А если ее в террариум посадить, тогда решат, будто в него микрофоны и динамики вмонтированы… Как же всех убедить, что змея на самом деле говорить умеет?!

Пока Зайцев ломал голову над своим «проектом», Лена уже заканчивала свой рассказ. После существенных вещей стала всякую ерунду молоть. О том, как она провела первую ночь в лесу, как вынуждена была лягушку съесть, а потом еще и мышку. Голод не тетка, а инстинкт есть инстинкт. И еще рассказала, что до сего дня она видела весь мир только в форме неясных световых пятен, а потому, хотя ей очень хотелось домой, никак не могла найти дорогу из леса. Только вчера вечером Лена сумела доползти до деревни и каким-то чутьем родной дом разыскать. Заползла в дровяник, а там дядя Федя, то есть ее родной папа, взял да и наступил ей на хвост. Конечно, Лена очень переживала, что из-за нее отца в больницу положили — она ведь и вчера, и сегодня все слышала, все понимала, а сказать ничего не могла. Только шипела, а это люди понимают однозначно: укуш-шу!

И чем дольше Лена по-человечески говорила, тем лучше у нее получалось. Вскоре все пришептывания и шепелявость исчезли, и голос стал звучать почти как прежде, только немного писклявей.

— Так ты мне все еще не рассказал, как догадался, что змея — это я? — спохватилась Лена.

Петька разом прекратил мыслить над своими коммерческими идеями и сконфуженно произнес:

— Понимаешь, мне сон приснился. Вроде бы я в этом сне приходил к бабке Трясучке, и она мне стала объяснять, как тебя расколдовать…

— И как же это сделать? — перебила Лена, которой, как видно, уже здорово надоело быть гадюкой.