Последний в семье - Иосиф Опатошу

— Ты по мне скучала?

— Нет!

— Я тебе не верю!

— Тогда почему ты заставил себя так долго ждать?

— А вдруг ты меня не любишь?

— Я?

— Дорогая моя!

— Не оставляй меня одну!

— Я приехал за тобой!

— Хорошо!

— Тогда идем.

— Прямо так? — Сорка указала на свою одежду.

— Это не важно.

— Куда мы пойдем?

— Сани ждут нас.

— А ребенок? — Сорка остановилась с протянутыми руками.

— Ребенка придется оставить.

Сорка не ответила, на цыпочках прокралась в дом, написала несколько слов в записке, положила ее на стол, постояла немного над спящим ребенком, словно над маленькой птичкой, и без горечи разлуки вышла из дома. Молча, тихо они проскользнули между деревьями, и чем глубже они удалялись в лес, тем тоскливее становилось Сорке. Она не верила, что оставляет ребенка. Что-то подсказывало ей, что еще не поздно, она может одуматься и вернуться. Кроненберг обнял Сорку, прогнав из головы все сомнения, усадил ее в сани, устроил поудобнее, и они исчезли в чаще леса.

Глава 14

Последний в семье

Как только утренний свет начал пробиваться сквозь лес, посеребрил верхушки деревьев и крышу сарая, разбросал блики тут и там, Брайна проснулась.

Брайна знала, что сегодня суббота, можно поспать подольше и понежить старые косточки. Однако привычка взяла свое, и она встала с постели.

Брайна вымыла руки, произнесла пару слов молитвы и открыла сундук с бельем. Из раскрытого сундука повеяло яблоками и ароматной корой. Брайна довольно перебирала свежие, как весенние листья, выглаженные вещи и проверяла, целые ли они. Она знала, что Мордхе не любит заштопанного белья, и собиралась, дай Бог, на Кущи[39] купить полотна, потому что рубашки скоро износятся.

Брайна сложила две сумки и закрыла набитый сундук. Она была счастлива, что в доме полный достаток, что сегодня суббота и ею пахнет во всех углах: от серебряных подсвечников, стоящих на столе, от медных сверкающих подвесных ламп, от куриных косточек, валяющихся на полу после вчерашнего ужина, и даже от леса. В субботу лес тоже отдыхает.

Брайна пошла посмотреть, спит ли ребенок. Фейгеле лежала, раскрыв одеяло и положив правую ручку под голову, и сладко спала. Брайна не хотела ее будить. Она подумала, что даже волосы у ребенка Соркины — прямые, густые, черные, спадающие на глаза. Чем дольше Брайна глядела на свежие матовые щечки, на улыбку в уголках рта, тем теплее ей становилось.

— Точно как мама, как две капли воды, — тихо произнесла Брайна, и внезапно на ее лице выступили красные пятна. Чтобы оставить такую лебедушку, надо иметь сердце убийцы. Но кто бы мог вспоминать о Сорке в такой прекрасный день?

Брайна тихонько подняла подушку и положила под нее белье. Фейгеле проснулась и открыла глаза:

— Пора вставать, Брайна?

— Спи, спи! Поспи еще, дитя мое! Я приготовила тебе белье, — успокоила Брайна Фейгеле и укрыла ее одеялом.

Фейгеле повернулась, устроилась поудобнее и сонно закапризничала:

— Тогда положи белье под одеяло! Холодно!

— Хорошо, хорошо, девочка моя! Спи, мой бриллиант! — сказала старуха, положила белье под одеяло и произнесла заговор от сглаза.

Брайна надела белую субботнюю кофту с кружевами. Будто жена, она вошла в комнату, где спал Мордхе, и положила ему в ноги белье.

Черная борода Мордхе, подернутая сединой, царственно лежала поверх белого одеяла, на лице была улыбка. Брайна подняла влажные глаза и довольно вздохнула:

— Ой, батюшка, я ведь только грешная женщина, будь благословенно святое имя Божье!

Брайна прислуживала еще у отца Мордхе. Тот дал ей пятьсот золотых и корову в приданое и выдал замуж за деревенского портного. Вскоре после свадьбы портного забрали в солдаты, и он погиб. Брайна вернулась на свое старое место, потом перешла к Мордхе и осталась здесь единственной хозяйкой. Она заботилась о доме, как считала нужным.

Когда Мордхе попытался ее в чем-то упрекнуть, Брайна раскричалась, стала угрожать, что уйдет, мол, у отца Мордхе, да покоится он с миром, она вела хозяйство, а Мордхе не умнее будет!

Мордхе понравился ее настрой. Он уговорил ее остаться и всегда вспоминал, как Брайна порола его в детстве.

Старуха краснела, точно девочка, и стыдливо улыбалась:

— Вы все же выросли человеком!

Брайна надела очки, взяла молитвенник «Корбн минхе» и вышла на веранду. Все вокруг сияло и сверкало, словно облитое серебром. Чистая Висла слепила глаза и наполняла радостью сердце.

Из леса прилетела стайка воробьев. Они облепили корыто с водой посреди двора. Птички плескались в воде, возились в белом песке вокруг колодца и щебетали.

Иногда петух вытягивался во весь свой рост, расправлял крылья и кукарекал. Со всех сторон вразвалку сбегались курицы, глупо кивая головами. Они копались лапками в песке, разыскивая зерна, а петух гордо стоял в сторонке, глядя, как курицы лакомятся.

Брайна отложила молитвенник, насыпала в фартук немного пшеницы, спустилась с веранды и позвала:

— Цып, цып, цып, цып, цы-ып!

Курицы налетали одна на другую и падали, обступая Брайну со всех сторон.

Брайна с очками на носу стояла посредине и любовалась курицами. Она заправила подол фартука за пояс, хватала по очереди куриц, щупала их под крыльями и дула.

— Жирная, чтоб не сглазить! Птица, глупое создание, а как капризничает! А уж человек, не рядом будь помянут, тем более! Ну, Шунра, Шунра, — звала Брайна, протягивая маленькую дрожащую руку.

Курица расправляла крылья, садилась и позволяла до себя дотронуться. Брайна поднесла курице горсть пшена:

— Ну, ешь, ешь! Лапка поскорее заживет! Не хочешь? Ты больна? — сетовала старушка и прижимала курицу к груди. — Горе с тобой!

Взъерошенная хромая собака вышла из будки, обнюхала старую Брайну, уселась на задние лапы, зевая, почесала за ухом и скрылась из виду.

Брайна вернулась на веранду, протерла рукой стекло и произнесла субботнюю молитву. Не прерываясь, она прислушалась, спят ли в доме, огляделась и вздохнула:

— Ой, отец небесный, нельзя грешить! «…Прими мою молитву, как ты принял молитву нашей праматери Хавы…»

Курицы пробрались в сад, принялись рыться в грядках и выкапывать овощи.

— «…и так, как ты принял молитву Двойры…» Кыш, кыш! — Брайна отложила молитвенник, спустила с веранды и погнала куриц прочь.

Из конюшни вышел парень, молодой крестьянин с кнутом в руке. Он умылся у колодца, стукнул кнутовищем и пригляделся к животным.

Юная крестьянка с круглым лицом, словно красное спелое яблоко, сидела на корточках, заправив платье между колен, и доила корову. Она то и дело обмакивала пальцы в молоко, чтобы они не скользили, ловко действовала обеими руками, и парное молоко, пенясь, переполняло ведро.

— Доброе утро! Ты уже встала, Магда? — спросил парень и поставил кнут у двери.

— Нет еще! — засмеялась крестьянка, приподняв сосок и направив струйку молока в лицо крестьянину.

Парень довольно утерся, снял со стены иконки, встал на колени на солому и прочитал молитву. Перебирая иконки и шевеля губами, он глядел на полные плечи девушки и на пенящееся молоко. Вдруг крестьянин встрепенулся и пощекотал ей шею кнутом.

Девушка вздрогнула, потеряла равновесие, с трудом удержалась на ногах и крикнула:

— Отстань, Вацек! Молоко прольется!

Вацек продолжил молитву, стукнул кулаком в грудь, но, увидев, как Магда встает на ноги, подскочил к ней, обнял и прижал к стене.

Брайна пригляделась, заметила парочку и плюнула:

— Прямо с утра, как животные!

Магда стыдливо вырвалась и пожаловалась Брайне:

— Вацек не дает подоить корову, пристает ко мне!

— Иди, иди, лучше выгони лошадей на поле! Тебе бы только полюбезничать! — прикрикнула Брайна на парня и обернулась к Магде: — И ты не лучше, выгоню обоих! Ну хватит уже, нечего время терять!

Недовольная Брайна, словно ей осквернили святую субботу, подождала в стойле, пока Магда закончит доить коров, и вышла во двор. Было тихо. Из леса доносился негромкий шелест. Когда Брайна поднялась обратно на веранду, из дома послышался спокойный субботний голос:

— …Ой, малбиш арумим![40]

Брайна потерла руки о стену:

— Борух-у, борух шемо, омейн![41]

Реб Лейб Книгоноша читал утреннюю молитву. Реб Лейб, маленький щуплый еврей с жидкой бороденкой, таскался на телеге по окрестным городкам, продавал книги в синагогах, а в субботу, когда мог, заезжал к «писателю» Мордхе в лес. И Мордхе, и Книгоноша были довольны. Мордхе таким образом совмещал приятное с полезным: ему надоедала деревня и хотелось поговорить с евреем. А Книгоноше было где провести субботу да еще и набрать яиц с маслом на неделю вперед.

— Доброй субботы, Брайна! — Книгоноша заглянул на веранду: — Можно к вам на чашку чая?