Феникс и ковер - Эдит Несбит

— Ох, ну и красотища! — воскликнули дети в один голос.

К сожалению, я вынуждена заметить, что они имели в виду вовсе не французского младенца с его короткими бархатными штанишками и идентичного вида волосами. Они имели в виду маленькую, скорее даже малюсенькую, рождественскую елочку — это ярко-зеленое чудо стояло в ярко-красном цветочном горшке и было сплошь увешано ярко-разноцветными игрушками, по большей части вырезанными из фольги и папиросной бумаги. Имелись на ней и свечки, больше похожие на спички, но они еще не горели.

— О, да! Правда, она жантильная? Чудесная, то есть? — сказала леди. — А теперь садитесь, и мы ее воспалим.

Дети уселись рядком у стены, ерзая в неудобных креслицах, а хозяйка взяла длинный и тонкий вощеный фитиль, запалила его от камина, задернула шторы на окнах и принялась одну за другой зажигать рождественские свечи. Когда вспыхнула последняя свеча, маленький французский мальчик внезапно закричал: "Bravo, ma tante! Oh, que c’est genteel! (Браво, тетя! О, как красиво! — фр. )", и английские дети, уловив общий смысл фразы, бурно поддержали его старым добрым «Ура!».

А затем, после непродолжительной возни за отворотом Робертового «Норфолка», в комнате появился блистательный Феникс. Он расправил свои золотые крылья, перемахнул на верхушку рождественской елки и гордо уселся там.

— Аи! Ловите его же! — закричала хозяйка. — Он обожжет себя — ваш жантильный паппа-гайчик!

— Не обожжет, — сказал Роберт. — Уверяю вас. Маленький французский мальчик радостно захлопал в свои чистенькие и аккуратненькие ладошки, но добрая леди так беспокоилась за Феникса, что тот в конце концов перепорхнул с елки на стол и принялся важно расхаживать по его полированной ореховой столешнице.

— Он, конечно, говорит? — спросила хозяйка.

— Parfaitement, madame! (Конечно, мадам! — фр. ) — отвечал ей Феникс на изысканном французском.

— О, мой миленький паппагайчик! — сказала добрая леди. — А что еще говорить может он?

На этот раз Феникс обратился к ней на совершенном английском языке. Вот что он сказал:

— Почему вы так печальны накануне светлого Рождества?

Дети уставились на него со смешанным чувством ужаса и удивления, ибо даже Джейн, будучи самой младшей и несмышленой из них, твердо усвоила то правило, что ни в коем случае нельзя спрашивать у незнакомых людей, зачем и отчего они недавно плакали. Естественно, это правило сработало и на этот раз — добрая леди немедленно разразилась целым потоком слез. Еще она назвала Феникса «бессердечной птицем» и никак не могла найти свой платок, так что Антее пришлось предложить ей свой, а ведь он, как вы помните, был не совсем пригоден для этой цели по причине недавнего омовения. Антея об этом тоже прекрасно помнила, а потому обняла хозяйку и принялась утешать ее, как могла. Это и впрчмъ помогло больше, чем платок, и вскоре добрая леди прекратила плакать, нашла свой собственный носовой платок, и, осушив им свои слезы, назвала Антею «милой ангелом».

— Мне ужасно жаль, что мы пришли в такой неподходящий момент, — сказала Антея. — На самом деле, нам только хотелось узнать, кому принадлежит замок на холме.

— О, мой маленький ангел, — отвечала бедная леди, прижимая платок к покрасневшему носу. — Вот уже многие сотни лет нам, нашей семье, замок принадлежал этот. Он и сейчас наш. Но завтра мне, наверное, продать придется его чужим незнакомцам, и мой маленький А нри-несмышленыш так никогда родовые земли получит не. А что делать? Его отец — а мне, стало быть, брат — мсье маркиз промотал деньги свои целиком все, и, как бы мне не хотелось сохранить в тайне это, мой папа… он тоже…

— А что бы изменилось, если бы вы вдруг нашли сокровище? Сотни сотен, тысячи тысяч золотых монет?! — взволнованно спросил Сирил.

Добрая леди печально улыбнулась.

— А! Вы, значит, слышали уже легенду эту старую? — сказала она. — Так и есть, люди говорят, что давным-давно, в древние времена один из наших предков зарыл в замке сокровище — золота количество огромное! Конечно, его хватило бы с лихвой, чтобы на жизнь всю оставшуюся обеспечить моего маленького Анри, но — увы! — это лишь всего блажь…

— Она имеет в виду благочестивые домыслы, — прошептал Феникс. — Расскажите ей о сокровище!

Роберт принялся изо всех сил расписывать их приключения в подземелье, а Антея с Джейн тем временем покрепче обняли добрую леди, опасаясь, как бы она от радости не упала в обморок, как это часто происходит со взрослыми людьми в книжках, и нужно сказать, что их забота и желание помочь были абсолютно искренними.

— Бесполезно объяснять, как мы попали туда, да и незачем, — сказал Роберт, закончив свою повесть. — Боюсь, вам трудно будет понять и гораздо труднее поверить в это. Но мы с удовольствием покажем вам, где хранится золото, и, уж конечно, поможем вытащить его оттуда.

Рассеянно освободившись от объятий девочек, добрая леди с сомнением посмотрела на Роберта.

— Он ничего не выдумывает! — заверила ее Антея. — Все, что он говорит, святая, истинная и неукоснительная правда! Мы так рады за вас.

— Вы ведь не издеваетесь над женщиной пожилой? — робко спросила она. — Вы ведь не такие? И ведь это не сон?

— Не сон и не обман, а все как есть правда, — сказал Сирил. — И я от всего сердца поздравляю вас.

Его суховато-вежливый тон возымел на добрую леди гораздо больший эффект чем молитвенные заклинания остальных.

— Ну, если это не сон и не обман, — сказала она, — то Анри немедленно к Манон отправится, а вы отправитесь со мной к мсье святому отцу. Нет, да?

Манон оказалась усохшей пожилой женщиной с повязанным вокруг головы желто-красным платком. Она взяла на руки Анри, который уже засыпал на ходу от всех пережитых в этот волшебный вечер волнений, и удалилась. А добрая леди надела облегающий черный плащ, восхитительную черную шляпку, пару деревянных башмачков поверх черных кашемировых носков, и вся компания зашагала вниз по дороге к еще одному крохотному беленькому домику, в котором проживал престарелый деревенский священник. Этот добрейшей души человек приветствовал их с такой сердечностью, что они даже и не заподозрили, насколько он был удивлен.

Тетушка маленького Анрн изложила ему все происшедшее в истинно французском стиле — то есть, безумно размахивая руками, конвульсивно передергивая плечами и, конечно, выражаясь на родном языке. Выслушав ее, снятой отец, который отчего-то не владел английским, зеркально повторил только что исполненную пантомиму и тоже наговорил много чего непонятного.

— Он полагает, — прошептал Феникс, — что жизненные невзгоды помутили ее рассудок Жаль, что никто из вас не говорит по-французски!

— Я много чего знаю по-французски! — негодующе возразил Роберт. — Да только это все, в основном, про «карандаши сына садовника» и «перочинные ножи племянницы пекаря», а они, как назло, ни о чем таком не хотят говорить.

— Если я заговорю, — прошептала золотая птица, — он подумает, что тоже свихнулся.

— Давай я скажу. Но только что?

— Скажи так: "C’est vrai, monsieur. Venez donc voir! (Это правда, мсье. Идемте с нами! — фр. )", — ответил Феникс, и в следующее мгновение Роберт снискал себе неувядающую славу среди остальных детей, громко и отчетливо проговорив:

— Все вре, мусью. Вени тонкуя. Обрадовавшийся было святой отец сильно расстроился, когда обнаружилось, что знание Робертом французского языка ограничивается этими двумя фразами. Однако теперь у него не оставалось никаких сомнений в том, что пожилая леди была не единственной сумасшедшей в деревне, а потому, решив, что было бы крайне опасно оставлять без присмотра сразу пятерых маньяков, он нахлобучил на голову бобровую шапку, вытащил из чулана лопату и, прихватив с собой пару свечей, зашагал с остальными к часовне святого Жана де Люса.

— Я пойду первым, — сказал Роберт, когда они добрались до места, — и покажу вам, где лежит золото.

Воспользовавшись лопатой, они открыли каменный люк, и Роберт запрыгал вниз по каменной лестнице. Остальные последовали за ним и, естественно, нашли сокровище там, где оно и хранилось несколько последних веков. Нужно сказать, что в этот момент щеки детей окрасились румянцем гордости за столь удачно проделанное ими доброе дело.

А пожилая леди вкупе со священником схватили друг друга за руки и принялись плакать от радости, как это принято у французов, а потом опустились на колени и стали перебирать золото руками, без умолку лопоча нечто невразумительное. Потом добрая леди по три раза обняла каждого из детей и бессчетное количество раз назвала их «своими ангелами — хамителями», а еще потом леди со священником снова сплелись руками и принялись болтать. Они говорили так быстро, так взволнованно и так по-французски, что дети просто не знали куда деться от радости и умиления.

— А теперь нам следует уйти, — мягко прозвучал голос Феникса, прерывая этот золотой сон.