Феникс и ковер - Эдит Несбит

— А теперь нам следует уйти, — мягко прозвучал голос Феникса, прерывая этот золотой сон.

Дети потихоньку выбрались из подземелья и вышли из часовни, а вдрызг счастливые леди со священником были настолько заняты перемежающимися плачем разговорами, что и не заметили, что их «ангелов-хамителей» больше нет с ними.

Между тем, ангелы-хранители сбежали с холма, добрались до маленького домика пожилой французской леди, развернули на веранде свой верный ковер и, усевшись на него, коротко и ясно пожелали: «Домой!» Никто не видел, как они растворились в воздухе, — никто, кроме маленького Анри, который в тот момент сидел, расплющив нос об оконное стекло и созерцая проистекавшую на улице жизнь, но когда он рассказал об этом своей тетушке, она, конечно же, решила, что все это ему просто приснилось. Так что с этим было все в порядке.

— Это самое лучшее, что мы сделали в своей жизни, — сказала Антея, когда они сидели за чаем. — Отныне мы будем совершать одни только добрые дела, и ковер нам в этом поможет.

— Гм! — сказал Феникс.

— Что ты сказал? — спросила Антея.

— О нет, ничего! — поспешно ответила золотая птица. — Это я так, размышляю про себя.

Глава VII

ПЕРСИДСКИЕ КОШКИ

Если вы узнаете, что в один прекрасный день четверо детей оказались одии-одинешеньки на перроне вокзала Ватерлоо и что никто не пришел их встречать, вы, скорее всего, составите себе нелицеприятное мнение об их родителях. И будете совершенно неправы. У них были самые добрые и любящие родители в мире, и, конечно же, они самым тщательным образом позаботились о том, чтобы тетушка Эмили встретила детей на Ватерлоо, когда они будут возвращаться с рождественских каникул из Линдхерста. Было оговорено, каким поездом они приедут, и оставалось только уточнить дату. За день до отъезда наших четверых приятелей из Руфус-Стоуна мама написала тетушке Эмми письмо, в котором подробно изложила все, что касалось даты и часа прибытия, а также вагона, багажа и прочих мелочей. Письмо это она вручила Роберту и велела быстренько отнести на почту. Но надо же было так случиться, что в то утро поблизости от Руфус-Стоуна проходила выставка охотничьих собак, и по дороге на нее эти самые собаки повстречали Роберта, а Роберт повстречал их — ив результате напрочь забыл как о злосчастном письме, так и о том, что он вообще куда-то собирался ехать Он вспомнил обо всем этом, лишь когда они в пятнадца тый раз измеряли шагами длину вокзального перрона, попутно натыкаясь на пожилых джентльменов, заглядывая в лица пожилым леди и получая тычки от спешащих мимо людей вкупе со свирепыми окриками типа «Прочь, мелюзга!» от груженых чемоданами носильщиков. То есть, когда у всех четверых уже не оставалось ни малейшего сомнения в том, что тетушки Эмили на вокзале нет.

Так вот, когда Роберта наконец озарило, что вчера утром он забыл сделать одну кардинально важную вещь и что последствия его забывчивости могут быть поистине фатальными, он сказал: «О, черт!» и застыл, как вкопанный, посреди перрона, чем немедленно и воспользовался здоровенный носильщик с пятью тяжеленными гладстоновскими чемоданами в каждой руке и огромным ворохом зонтов под мышкой, врезавшийся в него со всего своего молодецкого размаха. Роберт был настолько оглушен сознанием своей вины и болью в коленке, которую едва не размозжил один из «гладсто-нов», что позволил негодяю безнаказанно удалиться, даже не прокричав ему в догонку обычного «Куда лезешь?» или «Разуй глаза!»

Когда остальные узнали, в чем было дело, они немедленно высказали Роберту все, что о нем думали, и, вынуждена признать, сделали это не в самых лестных выражениях

— Нужно поехать в Кройдон и найти тетушку Эмму, — предложила Антея — Заодно и на трамвае покатаемся.

— Ну да! — урезонил ее Сирил. — Представляю, как обрадуются эти надутые Джевонсы, когда увидят нас со всем нашим барахлом.

Тетушка Эмма, нужно заметить, проживала с некой супружеской четой по имени Джевонсы, и эти самые Джевонсы были очень строгими людьми — то есть пожилыми, обожающими всякие концерты да распродажи и ни на дух не переносящими детей.

— Вот уж мама точно обрадуется, если мы вернемся к ней, — заявила Джейн.

— Она-то обрадуется, да только никогда нам этого не покажет, потому что ей нужно будет наказать нас за идиотскую выходку Роберта с письмом, — сказал Сирил. — Уж я-то понимаю в таких вещах. Да и деньжат у нас маловато. Пожалуй, если поскрести по карманам, то на «четырехколесник» наберется (Сирил имел в виду четырехколесный кэб, который, в отличие от двухколесного, никто и никогда не называет «кэбом»), но на билеты до Ныо-Фореста никак не хватит. Нам нужно просто поехать домой. Мама не будет слишком сердиться, если узнает, что мы так или иначе попали домой. К тому же, от тетушки Эммы ведь только это и требовалось.

— И все-таки нам лучше не дурить и поехать в Кройдон, — настаивала Антея.

— Да нет же! — сказал Роберт. — Готов поспорить, что тетушки Эмили нет дома. Эти Джевонсы каждый вечер таскаются по театрам, вот и она наверняка с ними увязалась. К тому же, дома нас ждет Феникс — а ковер! Я за то, чтобы взять «четырехколесник».

В результате дети кликнули «четырехколесник» (судя по тому, что пол экипажа был устлан соломой, им достался самый старомодный «четырехколесник» в городе), и Антея попросила кэбмена со всей возможной осторож ностью доставить их домой. Кэбмен выполнил приказ не только с осторожностью, но и с большим удовольствием, ибо Сирилу пришлось отдать за это золотой соверен, который папа подарил ему на Рождество. Это порядочно испортило всем настроение, но Сирил не решился спорить о плате за проезд, ибо опасался как бы кэбмен не подумал, что молодой господин не может позволить себе брать «четырехколесни-ки», когда ему вздумается. Исходя из примерно тех же соображений, он попросил кэбмена не заносить багаж в дом, а оставить на крыльце, и прежде чем позвонить, долго ждал, пока экипаж не скроется за утлом.

— Очень не хотелось бы, — объяснил он остальным, берясь за ручку звонка, — чтобы Элиза или кухарка стали при нем допрашивать нас, как последних сосунков, почему это мы приехали одни.

С этими словами он позвонил, и в тот самый момент, когда изнутри до детей донеслось звяканье колокольчика, они вдруг обрели нерушимую уверенность в том, что им очень долго придется ждать, пока им откроют. Вы, может быть, замечали, что когда дома никого нет, дверной колокольчик звучит как-то по-особенному. Почему это так, я не берусь объяснить, но это истинная правда.

— Они, наверное, там переодеваются, — Робко предположила Джейн

— Не то время, чтобы переодеваться, — ответила Антея. — Шестой час уже. Скорее всего Элиза ушла на почту, а кухарка где-нибудь развлекается.

Сирил позвонил снова — На этот раз колокольчик не пожалел усилий, чтобы доказать детям, что в доме и впрямь не было ни единой человеческой души. Они позвонили в третий раз, и приникли ушами к двери. На сердце у каждого было тяжело. Да вы и сами знаете, как не сладко бывает оказаться перед закрытой дверью родного дома, да еще когда ки дворе стоят сырые январские сумерки.

— Что-то света нигде не видать, — пропищала Джейн дрожащим голоском.

— Я понял! Они, как обычно, оставили газ во всех комнатах, сквозняк задул его, и обе идиотки задохнулись насмерть в своих постелях, — радостно сказал Роберт. — Пана всегда говорил, что этим все и кончится.

— Нужно немедленно позвать полицию! — сказала Антея, похолодев изнутри.

— Ага, и нас так же немедленно арестуют за попытку кражи со взломом. Нет уж, спасибо! — сказал Сирил. — Я вчера слышал, как папа читал в газете про одного молодого человека, который забрался в дом к родной матери — и что же? Его тут же посадили как взломщика.

— Надеюсь, что газ не добрался до Феникса, — сказала Антея. — Когда мы уезжали, он сказал, что некоторое время поживет в шкафу для мочалок — ну, знаете, там, в ванной. Я помню, еще обрадовалась, что его никто ие найдет, — уж там-то слуги никогда не прибираются. Но если он зачем-нибудь оттуда вылетел, то наверняка тоже задохнулся…Ой! А ведь и мы задохнемся, как только откроем дверь! Я же говорила вам, что нужно ехать к тетушке Эмме в Кройдон. И почему только вы меня не послушали. Синичка, милый, поехали сейчас!

— Заткнись! — коротко ответствовал ей братец. — Там, внутри, кто-то дергает задвижку.

Секунду-другую все напряженно прислушивались к доносившимся изнутри звукам, а потом проворно отступили так далеко, насколько это позволяли ступеньки крыльца.

Задвижка и впрямь дергалась и очень неприятно позвякивала. Потом ей это надоело, и она утихомирилась, зато явственно приподнялся щиток, закрывавший прорезь почтового ящика. В призрачном свете уличного фонаря, исчерченном голыми ветками стоявшей у ворот липы, дети увидели, как в прорези показался, заговорщицки подмигнул и тут же снова скрылся знакомый золотой глаз. Вместо него показался не менее знакомый золотой клюв, и в тишине раздался осторожный шепот Феникса: