Соль под кожей. Том третий (СИ) - Субботина Айя

— Так мы и едем к женскому врачу, Лори, а потом — ужинать. Я заказал стол в итальянском ресторане.

— Это может занять много времени.

— Знаю, поэтому у меня бессрочная бронь до конца из рабочего дня.

— Вот же предусмотрительный гад.

Мы останавливаемся около машины, Дима открывает дверцу рядом с водительским сиденьем, но я не спешу забираться в салон. Осень и дождь — это настолько мое время, что если бы не работа в офисе, я проводила бы на улице каждую свободную минуту.

— Я просто не даю тебе ни единого шанса, — дьявольски соблазнительно улыбается Шутов, слегка наклоняясь ко мне, чтобы прикрыть собой от брызг проезжающей мимо машины.

От него пахнет точно так же как и много лет назад: грубой кожей, посыпанной острым перцем и углями из костра. И еще какой-то дурманящей пряностью, которая весь этот демонически звериный коктейль превращает на его коже в чистый афродизиак.

Сунуть бы эту строптивую зверюгу под душ, отмыть тонной мыла с запахом фиалки, чтобы не смущал женские гормоны.

Позволяю себе немного игривого настроения, поднимаюсь на цыпочки и сую нос в ямку у него на шее, откуда пахнет сильнее всего. Он всегда очень придирчив к количеству щетины на своей роже, так что здесь кожа почти идеально гладкая, только с намеком на колючки, которые так или иначе успевают прорости к вечеру. Хочется потрогать их пальцами, убедиться еще раз, что на этот раз Шутов действительно настоящий.

— Хорошо пахнешь, придурок. — Я совсем не хочу кокетничать, я адски устала и когда выходила из офиса, то мечтала только об одном — поскорее закончить с плановым осмотром, вернуться домой и выспаться.

Во всем этом простом как спинка минтая плане не было и намека на игрища с Шутовым, но стоило ему появиться — и весь мой упорядоченный график превратился в хаос.

— После секса, обезьянка, я пахну круче, — ухмыляется с видом мужика, у которого даже есть такой титул: «Пахну как твой самый отбитый порно-сон»

— Теряешь навыки Шутов — кто же так прямолинейно заманивает женщину в постель. — Но подвигаюсь еще на сантиметр ближе, приоткрываю рот и втягиваю его запах в легкие. Просто немножко кайфую, потому что хочу и могу.

Дима наклоняется к моему лицу, берет за подбородок своими длинными пальцами, которыми в пору ваять скульптуры, заставляет смотреть на него. Это что-то на языке гипноза — наблюдать, как его глаза начинают клубиться от чего-то едва сдерживаемого, как он слегка по-кошачьи жмурится, как красиво, волосок к волоску, лежат его длинные острые ресницы.

Я уже не рада, что дала слабину, потому что этот дьявол во плоти еще с первой моей неуклюжей попытки знал, кто на самом деле всегда ведет в нашем словесном пинг-понге.

— Советую еще раз посмотреть в словаре значение слова «прямолинейно», Лори. — Он потирает большим пальцем центр моего подбородка, и почему-то этот совершенно невинный жест вызывает другие, очень «взрослые» ассоциации. — Прямолинейно — это когда я говорю, что хочу, когда и как. А с тобой у нас ментальная прелюдия. Ты все равно будешь голая подо мной, но зачем спешить, если можно растянуть удовольствие?

— Твое самомнение, Шутов, нужно разливать по флакончкикам как felix felicis — озолотиться можно. Отличный стартап.

— Ты цитируешь мне Гарри Поттера, пока я из кожи вон лезу, чтобы не трахнуть тебя прямо на глазах у возмущенной толпы? — Он трагически закатывает глаза и уверенно усаживает меня в машину. — Я уже стал миллионером, продавая людям несуществующий мозг, а ты предлагаешь втюхивать еще одну дурилку. Дай мне хоть немного насладиться своей гениальностью, Лори.

Можно бесконечно смотреть на три вещи — как Шутов уверенно ведет машину одной, мать его рукой, как он вальяжно постукивает пальцами по рулю здоровенной агрессивной тачки и как иногда подпевает в так льющемуся из динамиков синтвейву.

Когда-то он научил меня любить скандинавский рок, вот теперь, кажется, я начинаю влюбляться в современную «старую» музыку из боевиков девяностых.

Она ему невероятно идет. Как и рокеры.

Как и все вообще вокруг.

Я отворачиваюсь к окну, боясь, что у меня слишком откровенно начнет капать слюна изо рта и вдруг понимаю, что не назвала адрес больницы. Но он рулит в нужном направлении. Шутов в своем репертуаре — всегда держит руку на пульсе моей жизни.

Но подсунул мне того треклятого бота.

Чтобы отделаться?

Я вспоминаю про шрам у него на груди и мурашки по коже. Ежусь, заворачиваюсь в пальто и прошу Диму не поднимать температуру в салоне, когда его рука тянется это сделать.

Нам о многом нужно поговорить, но я вообще не готова услышать сразу все.

Мне нужно выдохнуть.

Насладиться моментом покоя, насколько это вообще возможно в ситуации, когда совсем рядом вот-вот объявится жирная беспринципная мразь, винящая меня во всех своих бедах и главное — смерти драгоценного ублюдочного сыночка.

— Я получил тест ДНК, — говорит Дима немного задумчиво.

Рефлекторно скрещиваю пальцы, чтобы он оказался отрицательным. Глупо, наивно, потому что это уже по факту ничего не может изменить.

Если бы Стася оказалась не его дочерью — им с Авдеевым не пришлось бы воевать.

— Станислава — моя дочь. Вероятность совпадения девяносто девять и еще много девяток после запятой. Уже отправил результат Авдееву.

У меня даже шея не гнется чтобы кивнуть.

Значит, они как минимум уже виделись и обсуждали этот вопрос. А Вадим ни словом, ни намеком не обмолвился. Хотя, это же два супер-самца — они дерутся на своей арене, куда всему, что мягче титана, вход строго запрещен.

— Ты ведь не отступишь, да? — Глупо об это спрашивать после того, как он прямо сказал, что сотрет в порошок все, что будет стоять между ним и дочерью.

— Лори, я думаю, нам не стоит это обсуждать. Я просто хотел, чтобы ты знала.

— И не путались под ногами, пытаясь вас помирить?

— Нас не нужно мирить. Мне не нравится формулировка про «путаться под ногами», но формально, да — я бы хотел, чтобы ты не пытались решить вопрос у меня за спиной.

— А такое вообще возможно? — Я поворачиваюсь к нему, разглядывая это красивое, но абсолютно жесткое лицо, на котором снова как ластиком стерты все до единой эмоции. — Я имею ввиду, чтобы Всевидящий Шутов не знал, как и чем я живу, не контролировал каждый мой шаг, не подкладывал соломку на каждом шагу еще до того, как я его сделаю?

Он молчит до первого сигнала светофора, не отвлекаясь от дороги, как будто от сфокусированности его взгляда в одной точке зависят наши жизни.

— Лори, я, блядь, вот такой. Ну сорян. — О, а вот и фирменный «шутовский тон» — когда сказано меньше десятка слов, но тебя уже размазало как говно по асфальту. — Ты — единственный человек во всем этом огромном ебанутом мире, который мне дорог. Прости, что не красивым слогом в этот раз и без Шекспира, но я чувствую себя спокойнее, зная, что с тобой ничего не случится, если вдруг мне придется переключиться на свои рабочие задачи и другие насущные проблемы. И я знаю только один способ этого добиться — быть в курсе, чем и как ты живешь. Да, блядь, ковыряясь в твоей жизни. Да, блядь, нарушая твои драгоценные личные границы. Это ёбаная херь, Лори, это пиздец как неправильно — я знаю. Я мудак и гандон, принимается. Никакого осуждения.

Тяжело бодаться с мужиком, когда он ничего не скрывает и все про себя знает.

Тяжело, потому что он реально мудак.

Но, блин, какой-то правильный, потому что ругать его за то, что за мной ходит парочка его троглодитов ради моей же безопасности — это все равно, что наезжать на врача за акт абьюза в виде вырезанного аппендицита.

— Поэтому ты влез в дела Угорича и порядочно ему там нагадил? Это называется «подстелить сломку» или для таких робингудских жестов у тебя существует другое определение?

Он даже бровью не дергает. Ноль сожаления на лице. Очевидно, когда он решил, как следует пощипать финансы моего «обожаемого братца», то не планировал делать из этого секрет полишинеля, но и отнекиваться, если что, тоже не собирался.