За Сибирью солнце всходит... - Иван Яган

НЕПОДАРЕННОЕ КОЛЕЧКО

Жила в конце улицы тетка Верка Шанина. Шанины и до войны жили не сыто, а когда остались без отца — вовсе забедствовали. Кроме матери, у них не было трудоспособных. Под конец войны в нашей хате было не густо, а в их — совсем пусто. Девчонки ходили бог знает в каком рванье, и только ему одному ведомо, чем они питались. Если нас хоть как да кормил огород, то у Шаниных в огороде ничего не родило; он не был ни обсажен, ни огорожен, поэтому в нем не задерживался снег; огород быстро высыхал весной, и в нем даже картошка не родилась. Овощи бы какие выращивать — колодца нет близко, чтобы поливать их. Да и девчонок на такое дело некому организовать: у них не было такой бабушки, как у нас. А тетка Верка с утра до ночи в колхозе работает, дояркой.

Шанины девчонки часто приходили к нам, к моим старшим сестренкам, играли в тряпичные куклы, учили уроки. Глядишь — за день что-нибудь поесть удастся; бабушка в печку картошки набросает, она испечется, пока девчонки играют; капусты кислой накладет в миску, луку и чесноку — хоть сколько ешь с картошкой. Уходят Шанины домой — бабушка или сестренки им сырой картошки дадут — для маленьких. Забегала к нам и средняя девчонка Шаниных. Нинка. Она моя ровесница, но я не любил ее по двум причинам. Нинка ходила всегда чумазая, в длинном грязном платье, сшитом без всякого фасона, из мешковины. И я, и другие деревенские дети тоже одевались не по-царски, но старенькая, залатанная одежда все же была выстирана, подогнана по росту. Одним словом, Нинка могла выглядеть лучше, если бы не была неряхой. Вдобавок, если она уходила от нас — обязательно что-нибудь уносила: кружку, ложку, ножницы. Конечно, все это отбиралось у нее на середине дороги. Иногда она получала от меня трепку, хотя позже я сильно сожалел об этом, проклинал свою жестокость.

Дело было, кажется, в последний год войны. Однажды Нинки не стало в Байдановке. Ее забрал к себе кто-то из городской родни. Говорили, будто взяли ее на время — нянчить ребенка. Никто особенно не заметил Нинкиного исчезновения. Нет — и ладно, одной оборванной и косматой девчонкой меньше будет в деревне. А у меня заботы отпали догонять ее на улице и отбирать наши ложки и кружки.

Но зато Нинкино возвращение из города заметили все, а для меня оно оказалось роковым. Нет, это была не Нинка! Появилась сказочная фея, русалочка из бабушкиных сказок. Подрезанные коротко волосы посветлели, лицо чистенькое и розовощекое, как у куклы из букваря. Платьице — из темно-синего легкого материала с белыми горошинами, с короткими рукавчиками, с кружевной оторочкой по вороту. Сандалии походили на Золушкины башмачки.

В нашем дворе она появилась, когда я загнал колхозных свиней в свинарник и, звякая молотком о маленькую наковальню, начал делать из медной монеты колечко для старшей сестренки. В то время было какое-то поветрие на самодельные кольца; их делали парни, подростки и пацаны. Когда я поднял глаза, почувствовал, что кто-то подошел, — со мной произошло непонятное. Я сразу же догадался: это, конечно, Нинка. Но не та, которую лупцевал и не любил, а совсем другая — из сна, из сказки. И голос ее звенел чисто, чище звонка школьного, и глаза у Нинки стали ясные и вопросительно смотрящие прямо в душу. Она поздоровалась, чего раньше не бывало между нами, сделала этакую легкую присядочку на одну ножку, а второй сандалькой чуть чиркнула по земле.

Сейчас не помню слов, какие она сказала мне при встрече. Помню другое: я растерялся и застыдился своих грязных ног и рук, своих вышорканных брезентовых штанов, испугался собственного голоса, который от волнения сделался скрипучим и чужим. А Нинка держалась уверенно и свободно; нельзя сказать, что она «задавалась» своим нарядом, но достоинство и непринужденность были в ее голосе, в движениях, в улыбке и взгляде.

После обеда выгнал свиней на толоку и почувствовал, что со мной что-то неладно. Не могу выбросить из головы Нинку, заслонила она собой всех деревенских девчонок и мальчишек. Я как бы потерялся для себя, утратил свое значение в собственных глазах. Все заняла она. Мне стало безразлично, есть ли на небе солнце, все ли свиньи в стаде, что сейчас делают без меня мои товарищи. Под вечер, возвращаясь домой, желал одного — увидеть Нинку. В то же время боялся этого. И встретил ее. Она сама вышла из дому и пошла со мной к нам. Я молчал, а она что-то тараторила, не обращая внимания на мою молчаливость. Оставив Нинку в хате, я побежал в летнюю кухню, умылся, ноги вымыл и причесался мокрым гребешком. Нашел веревку, пошел в огород и среди тополей устроил качели, привязав веревку к толстым веткам. Потом позвал Нинку. Сам не качался, больше раскачивал ее, и все молча. Нинка тоже особенно не навязывалась с разговором. Да и о чем было говорить нам?

Ложась спать, я принял решение: то колечко, что обещал сестренке, сделаю для Нинки, подарю на память.

Сделать колечко — хитрость не велика, но нужно большое терпение. Инструмент такой: пробойчик, молоток, напильник. В центре монеты пробиваешь дырочку, раздашь ее, чтобы кончик пробойчика выглядывал с обратной стороны. Кладешь этот кончик на наковальню и молотком по ребру монеты тюкаешь полегоньку, расклепываешь. Отверстие внутри монеты увеличивается, ребро становится все шире. Снимешь колечко с пробоя, положишь на наковальню плашмя, постучишь по нему, чтобы оно не кособочилось. Окончательная работа — обтачивать кольцо напильником. Внутри — круглым, снаружи — плоским. Потом, чтобы добиться зеркального блеска, чтобы в ободке кольца горело солнышко, — надо долго шлифовать его, тереть о старый валенок.

Признаться, к этому времени я самостоятельно еще не сделал ни одного кольца, но видел, как делали другие. Пока что моя работа над кольцом была в самом начале — пробил дырочку в двухкопеечной монете. Может быть, я сделал бы кольцо быстро, если бы времени хватало. А то ведь целый день свиней пасу. Свободное время только в обед, да час перед заходом солнца, пока светло. И еще одна беда: как только застучу по звонкой наковальне и эхо разнесет стукоток по полям, — приходит Нинка. Я тут же прячу кольцо.

Однажды к нам пришла старшая Нинкина сестренка Зинка. На ней то самое платье — синее с белым горошком. Оно было мало Зинке, и я заметил, что один рукав уже отпорот и небрежно зашит белыми нитками, кружева на воротнике посерели и обвисли. Я понял, что Зинка силой отобрала у Нинки платье, чтобы похвалиться перед подружками. Представил, как сейчас девчонка сидит дома, не знаю во что одета, и горько плачет. Решил побежать к ним домой, утешить Нинку, но раздумал: не хотелось видеть ее не в этом платьице. И кольцо в этот день не стал доделывать.

Через несколько дней, когда я уже начал обтачивать кольцо напильником, Нинка пришла босиком, но в том платьице с горошком. Правда, оно уже сидело на ней не так аккуратно, было измято и неумело заштопано на спине. Кружев на воротничке не было. И сама она уже не та: грустноватые глаза, улыбка — почти как у остальных байдановских девчонок. Но для меня она еще оставалась той Нинкой, какой запомнилась в первый день приезда из города. Мне не хотелось верить, что она изменится, станет прежней, как до отъезда. Но в ее платье уже появлялась на улице не только Зинка, а иногда и младшие сестренки. Видимо, Нинка устала бороться за него. Однажды издали я увидел ее во дворе в длинном платье из мешковины. Не хотелось верить, что это она. И Нинка, видимо заметив меня, быстро нырнула в избу. А может, мне это все только показалось? Но к нам она давно не приходила. И все же ничто не могло выветрить из моей памяти образ Нинки-дюймовочки, со светлыми русалочьими волосами, в темно-синем платье с белым горошком. Я берег этот образ. С грустью смотрел, как ветер раскачивает меж тополей веревочные качели, которые я соорудил для Нинки.

И вот однажды она пришла. В грязном и длинном платье из крашеной мешковины, босиком, косматая и чумазая. Я продолжал шлифовать кольцо о голяшку старого валенка. Нинка прошла мимо меня, в хату к моим сестренкам, со мной не поздоровалась. Что-то сдавило мое сердце. Не знаю зачем, я положил колечко на наковальню. В нем сверкало предзакатное солнышко и отражалось синее небо, синее, как то Нинкино платьице. Я взял молоток и с силой ударил им по колечку. Оно расплющилось, лопнуло и выпрямилось в продолговатую медную полоску. Швырнув молоток в сторону, я убежал в огород к тополям, лег на траву и долго плакал. Плакал о Нинке-дюймовочке, о своем колечке, которое так и не успел подарить.

ТАНЯ-ПОЧТАРКА

От Байдановки до Тавричанки — сорок пять километров. Сорок пять туда да сорок пять обратно — девяносто. Съездить в Тавричанку шесть раз в неделю — пятьсот сорок километров. А сколько будет за месяц, за год! Байдановский почтальон Таня Шумейко три года возила почту из Тавричанки. Сорок пять туда, сорок пять обратно, шесть раз в неделю. Летом на велосипеде, зимой на колхозной лошади Звездочке.