Конкистадор поневоле - Михаил Александрович Михеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так стрелять – только патроны жечь. Дайка мне.
Целился он долго. Семен даже удивился, но под руку не лез, и, как оказалось, правильно делал. Выстрел – и ничего не произошло, никто не упал, а разбежавшиеся было вначале пушкари уже снова возились у своих осадных монстров. А спустя несколько секунд полыхнуло.
Как лейтенант высмотрел, где у поляков складирован боезапас, а потом еще и ухитрился попасть точнехонько в бомбу, для Семена так и осталось загадкой. Умел человек, и этим все сказано. Эффект от выстрела получился воистину потрясающий. Взрыв, а точнее, цепь взрывов, разнес позицию артиллеристов ко всем чертям, разворотив и людей, и сами пушки. Ствол дерева, на котором уютно расположился наблюдатель, попросту смело. Клубы дыма моментально образовали полупрозрачное облако, поднявшееся выше леса и начавшее медленно дрейфовать в сторону от города. В общем, небольшой участок земли превратился в лунный пейзаж, а у всех, кто это видел, заложило уши.
– Вот примерно так и надо стрелять, – с неприкрытой гордостью в голосе выдал лейтенант. – Спорим, до завтра как минимум не сунутся?
Желающих оспорить его мнение не нашлось.
– … ляхов ненамного больше, но если они ворвутся в город, нам их не остановить.
Семен и лейтенант согласно покивали. Действительно, чего тут спорить? Мужик, даже если его обвешать оружием с головы до ног, все равно уступит профессиональному солдату, и никуда от этого не деться. А если учесть, что в арсенале и, соответственно, на руках у ополченцев главным образом старье (пушки – хороший показатель), то ситуация выглядит и вовсе невесело.
С другой стороны, у обороняющихся хороший козырь – стены. Пусть невысокие, пусть ветхие, но их в любом случае надо преодолеть, и делать это придется не просто так, а под огнем всего, что может стрелять. И пуля, даже если она не имеет никакого отношения к полковнику Кольту[1], все равно до определенной степени уравнивает шансы. Стало быть, если не дойдет до рукопашной, отбиться вполне можно. Неизвестно, правда, как там у поляков с артиллерией, вроде бы кроме тех мортир разведчики видели что-то еще, но тут уж не угадаешь. Да и то сказать, на раз стену не снесешь даже пушками, так что, если не дрогнут люди, отбиться можно. А у них за спиной семьи, так что стоять будут до конца, и воевода это прекрасно понимал.
Надо сказать, впечатление воевода производил достаточно благоприятное. Среднего роста, нетолстый, но крепко сбитый, с густой, окладистой бородой. Опять же, не до полу и даже не до пояса, как любили показывать бояр в исторических фильмах, а коротко постриженной, не мешающей и, помимо того, исключительно ухоженной. Бородачи частенько ассоциируются с грязью в этих зарослях, но тут все было чисто вымытым и аккуратно расчесанным, буквально волосок к волоску.
Воевода был нестар еще, всего лет сорок, и древностью рода похвастаться не мог. Отец его выслужил дворянство у Ивана Грозного, того самого, который, если верить западным писателям, за свою жестокость был прозван Васильевичем. По факту же воевода отзывался о покойном царе, при котором он, собственно, и начал свою военную карьеру, едва не с восторженным придыханием. Так что с личностью царя, как это всегда и бывает, не все так однозначно. Кстати, по той же незнатности рода, и лямку свою воевода тянул здесь – для более хлебных мест находились желающие из старой аристократии, ныне в большинстве полностью дискредитировавшие себя сотрудничеством с ляхами. В вину им это ставить было сложно, всюду разброд и шатание, а переход от одного покровителя к другому считался делом обычным, можно сказать, житейским, но все равно нехорошо как-то. Именно так негласно решило общественное мнение, и в результате доверия к таким летунам народ не испытывал.
Здесь же все было с точностью до наоборот. Воровал, точнее, путал свой карман с государственным, в меру, арсенал содержал в относительном порядке, гарнизон оказался прилично обучен. Ну и, кроме того, именно благодаря отсутствию длинного ряда благородных предков и тугой мошны воевода не был кичлив, так что посидеть за одним столом с простыми людьми зазорным не считал. Вот и попал лейтенант к нему на обед в качестве героя дня, а Семен так, за компанию. Создавалось впечатление, что лейтенант специально держит его поближе к себе, что выглядело, кстати, вполне резонно. Хуже всех из их четверки подготовлен, наименее дисциплинирован и притом единственный, кто всерьез разбирается в аппаратуре. Вот и попал на званый ужин. Авторитет же по имени Матвей сиживал за этим столом явно не в первый раз и потому вел себя вполне уверенно.
– Вот я и интересуюсь. Вы – люди опытные, такие нам нужны, но денег в казне нет.
– Ничего, – лейтенант играл роль умудренного жизнью и пускай даже оказавшегося в сложных обстоятельствах, но знающего, как в его услугах заинтересованы, наемника вполне уверенно. Выходить из образа он не собирался, и тут главное не перестараться. – Пока что мы поверим вам на слово.
Если победим, вам будет, чем заплатить, ну а проиграем… Мертвецам деньги ни к чему, не так ли?
Воевода на минуту задумался. Очевидно, не совсем понимал, как быть. С одной стороны, его не послали, с другой – на халяву получить четверых грамотных бойцов, когда на счету каждая сабля, тоже не получалось. Да включай же логику, идиот, подумал Семен. Даже если тебе незнакомо слово логика. И не вздумай догадаться, что нам тоже охота здесь пересидеть, пока не откроется портал.
– Я думаю, это серьезное предложение, – Матвей, с удобством расположившийся на широкой, за годы использования до блеска натертой сотнями задниц лавке, поощрительно улыбнулся. – Если, конечно, ваша цена не слишком разорительна.
Вот вам и все, кто фактически заправляет в городе – ясно. Скорее всего, за воеводой, старательным, но умом не блещущим, только вопросы обороны и представительские функции, а все остальное его участия и не требует. Такое вот сращивание власти с криминалом. Можно было сразу догадаться – откуда-то же и про подземный ход знали, и без вопросов в городе легализовали.
Когда лейтенант с Семеном вышли на улицу, кривую, шириной такой, что двум телегам не разъехаться, но чистую, уже стемнело. Народу, что характерно, было предостаточно – обычно-то ложатся с темнотой, чтобы встать с петухами, но события этого дня, видать, дали много поводов для
