Призраки солнечного юга - Ольга Володарская

Как нас, таких убогих, пустили в этот попсовый клубешник, до сих пор понять не могу.

Мы потолкались у бара, хлопнув по кружке местного пива — больше ни на что у нас денег не хватило — поиграли в бильярд, попели караоке, и все под уничижительные взгляды жриц любви, да ехидные улыбочки томных бабешек. Зря они так старались. Мы были уже в том блаженном состоянии, когда на косые взгляды и двусмысленные ухмылочки не обращаешь ни малейшего внимания, поэтому, презрев их презрение, мы вывалились на танцплощадку и начали выделывать такие па, что даже обожравшая «экстези» кислотная молодежь не могла с нами посоперничать.

Не стоит и говорить, что все мужики «Экстаза» были от нас в экстазе. И папики, и пирсинговые пацаны, и рафинированные жиголо!

… Я сморщилась, припоминая, что же было после того, как мы покинули клуб (а мы его покинули довольно скоро, причем, не одни, а в окружении своры поклонников). Но ничего, кроме сиртаки, исполненного нами в ресторане «Понтос», из памяти не всплывало.

На соседнем лежаке застонала Сонька. Тоже, наверное, все бока отлежала.

— Подруга, а подруга, — позвала ее я. — Вставай давай. Утро уже.

Сонька закряхтела, поджала под себя колени, пристроила поудобнее подушку-игрушку и приготовилась дрыхнуть дальше.

— Софья, вставай! Пора возвращаться в санаторий.

— Отстань, — хрипло пробормотала она. — Спать хочу.

— Вот в номере и поспишь. — Я подергала ее за волосы. — Подъем!

— Накрой меня, — потребовала она, обнимая себя руками за покрытые «гусиной кожей» плечи. — Мне холодно… — Сонька пошлепала губами. — И воды принеси — пить хочу.

— Ты хоть представляешь, где находишься?

— Нет, — не открывая глаз, ответила она. — Но в этом доме чертовски хороший кондиционер. — Она поводила носом. — Даже с ароматизатором.

— А что вчера было, помнишь?

— Ты же знаешь, что после пьянок я ни черта не помню…

Я действительно знала, потом что обычно именно мне приходилось ей рассказывать, что она творила в пьяном виде. А рассказывать было чего! Дело в том, что Сонька, милейшая девушка, умница и честолюбка, напившись, становилась совсем другим человеком. Из учительницы с высшим образованием она превращалась в рецидивистку с двумя классами средней школы. Она дебоширит, ругается матом, плюется, бьет посуду и людей. Причем, из-за этих ее выходок страдала ни столько она (ей-то что, все равно на утро ничего не помнит!), сколько мы, ее подруги. Ведь именно нам приходилось отбивать ее у ментов, у сексуально озабоченных мужиков, которые мечтали воспользоваться ее невменяемостью, у разъяренных жен сексуально озабоченных мужиков. А уж во сколько передряг она нас втравила, это ж уму не постижимо!

Например, однажды по ее милости нас чуть не «сняли» на трассе Москва — Нижний Новгород, приняв честных девушек, кем мы всю жизнь являлись, за «ночных бабочек», а все потому, что пьяная Сонька устроила скандал в салоне такси, и таксист нас выкинул из машины среди ночи. А мы, между прочим, возвращались из ночного клуба, то есть были одеты в чисто символические юбки и такие же минималистские топики, и на честных девушек в этом оперении никак не походили.

В другой раз мы ввязались в безобразную драку с каким-то ухарцем, посчитавшим, что Сонькиной невменяемостью грех не воспользоваться, и которого мы с другой нашей подружкой Ксюшей отдубасили зонтиками, за что загремели в КПЗ…

Но самое безобразное происшествие произошло год назад на Дне рождении этой самой Ксюши. Дело в том, что она у нас дама богатая, даром, что родители ее были простыми рабочими, и она все жизнь проходила в шмотках из комиссионки, зато нынешний муж имеет сеть магазинов, кафе и парикмахерских. Обчество на Ксюшины именины собралось элитное: богатенькие дяденьки со своими надменными тетеньками, городские знаменитости, типа, звезд регионального телевидения и ведущих артистов театра, ну и мы с Сонькой, на правах, так сказать, подруг детства. И так Соньке это элитное обчество не понравилось, что, напившись (а у пьяного, как известно, что на уме, то и на языке), она высказала эти снобам все, что о них думает. Самое мягкое из ее изречений звучало так: «Все вы х…та!». Я пыталась ее унять, но не тут-то было, Сонька пока все не высказала, не заткнулась. Но и заткнувшись, она не успокоилась. С энергией, достойной другого применения, она начала носится по саду (торжество проходило во дворе загородного дома) и пакостить: выдергивать из клумб цветы, дразнить собак, бить фонари, топить в бассейне обувь элиты и саму элиту, бултыхающуюся в нем.

Набегавшись, она повалилась спать под первым попавшимся кустом, а, проснувшись, не только не могла вспомнить ничего из того, что творила, но и поверить в то, что разоренный сад, взбесившиеся собаки и груда обуви на дне бассейна ее рук дело.

Вот поэтому я не люблю пьяных женщина…

— Я вчера никого не побила? — спросила она, хмыкнув.

— Не знаю, — честно призналась я.

— Как это? Ты же летописец моих неадекватных алкогольных выходок!

— Извини, сама была никакая.

— Это что-то новенькое, — пробурчала Сонька.

Новенькое! Привыкла, понимаешь, что ее на хребте таскаю, когда она идти не в состоянии, привыкла творить черт-те-че, зная, что я всегда ее уберегу от возмездия… Хотя после Ксюшиного Дня рождения оберегать Соньку от возмездия не пришлось — Ксюша была в восторге от дебоша, устроенного подругой, она, видите ли, сама не раз порывалась закатить нечто подобное, потому что всю эту местечковую элиту терпеть не могла…

— Ты же редко пьянеешь, — не отставала Сонька. — Не может быть, чтоб ты ничего не помнила…

Я действительно редко пьянею. Не знаю, почему, наверное, у моего организма сильная сопротивляемость алкоголю. Конечно, после бутылки водки я захмелею, но не до такого состояния, чтобы бить людей и посуду. Я вообще в пьяном виде добрая. Просто сижу в уголке и улыбаюсь звездам. Говорят, что в эти минуты у меня вид идиотки.

— Почему у меня такая маленькая подушка? — недовольно прохрипела Сонька. — Большую себе взяла? Вместе с одеялом?

— Да открой ты, наконец, глаза! — разозлилась я.

— Не хочу, мне их больно.

Я с силой пхнула ее в бок.

— Открывай, говорю!

Сонька скроила недовольную мину, но глаза все же открыла.

— Е-мое! — ахнула она, обозревая пустынный пляж. — Дрыхнем на улице! Как бомжи, — она стукнула меня своей подушкой по голове. — Это все ты виновата! Напилась, как свинья…

— А сама-то?

— Мне можно, у меня плохие гены — папа пьяница, сама понимаешь! Но ты…

— А у меня муж трезвенник! Мне тем более можно, дома он мне не дает!

Тут Сонька хихикнула и заговорщицки прошептала:

— А ты ведь вчера ему два раза звонила. Между прочим, по моему мобильному…

— Кому?

— Коленьке своему, вот кому.

— И что? — упавшим голосом произнесла я.

— Ничего. Абонент вне зоны досягаемости. — Сонька мерзко захихикала. — По бабам пошел, а телефон отключил.

Я треснула ее по затылку.

— Покаркай мне! — рявкнула я и замахнулась еще раз.

— Да ладно, шучу я. — Сонька примирительно ткнула меня локтем в бок. — Не обижайся.

— Ладно, — пробурчала я, потом, покосившись на плюшевого монстра в ее руках, спросила. — Это чудовище у тебя откуда?

— Я его вытащила из автомата. Цапалка такая железная, знаешь, наверное.

— Когда успела?

— Когда ты с уличным художником скандальничала.

— Чего? — я даже рот открыла от удивления.

— Не помнишь? — она прыснула. — Ты начала его учить, как надо штриховать и накладывать тень. Что это за мазня! — восклицала ты, тыкая в его набросок пальцем. Такие бабки за примитивное убожество! Он тебя, естественно, послал. Ты обозвала его Матисом недоделанным. Он тебя полоумной одяжкой. Ну и так далее… — Сонька расплылась в улыбке. — Такой скандалище был!

— Я скандалила посреди набережной? — все еще не верила я.

— Даже драться на него лезла. Только я тебя оттащила.

— Больше, надеюсь, ничего такого…

— Ну… — Сонька сделала многозначительную паузу. — Если не считать того, что ты собиралась подать в суд на всех фотографов побережья. И не в районный, и даже не в Российский, а в Женевский.

— А фотографы-то чем мне не угодили?

— Сначала тебе разозлили мужик с обезьяной. Ты кричала, что он мучает бедное животное, заставляя его носить штаны, потом переключилась на фотографа с осликом, на него как раз бабец взгромоздилась килограмм под сто, и ты начала по этому поводу возмущаться… — Сонька встала с ногами на лежак, уперла сжатые кулаки в бока, прищурилась и, подражая моему голосу, заголосила. — Я подам на вас в суд, за издевательство над бедным животным! — Сонька хохотнула и сменила позу. — А вы, мужчина! Как вам не совестно эксплуатировать малолетнего ребенка! Рабство, между прочим, давно отменили!

— Это еще что за фигня? — оторопела я.