О любви и прочих бесах - Габриэль Гарсиа Маркес

Это был падре Томас де Акино де Нарваес, бывший прокурор Святой Инквизиции в Севилье и приходский священник в местном квартале для рабов. Занемогший епископ назначил его своим заместителем на церемонии экзорцизма. Его слава человека жестокого и непреклонного не оставляла сомнений. Он послал на костер одиннадцать еретиков, евреев и магометан, но еще более славен он был тем, что смог отвоевать множество душ у самых упрямых бесов Андалузии. У него были вкрадчивые манеры, располагающий к искренности подход и убаюкивающе мягкий испанский язык обитателей Канарских островов. Он родился в Америке, в семье королевского прокурора, женатого на рабыне-квартеронке, и смог окончить местную семинарию благодаря тому, что мать уже считалась белой. За свои способности и ученость падре был удостоен степени доктора теологии в Севилье, где жил и осуществлял правосудие до пятидесяти лет. Вернувшись в Америку, он вдруг испросил для себя самый незавидный приход, увлекся африканскими верованиями и языками и стал жить, как раб среди рабов. Наверное, никто другой не смог бы лучше понять Марию Анхелу и более успешно одолеть ее бесов.

Мария Анхела сразу же признала в нем архангела-спасителя и не ошиблась. В ее присутствии он рассказал настоятельнице о значении каждого акта экзорцизма и объяснил, что ни один из них не может рассматриваться как последний и самый надежный. Падре заметил, что хотя бесы в Америке те же, что и в Европе, они отличаются от последних своим воздействием и поведением. Существует четыре правила распознавания бесовской одержимости, хотя дьяволу, по его словам, легко сбить с толку Христова служителя и направить его по ложному следу. Прощаясь, он ласково ущипнул Марию Анхелу за щеку.

— Спи спокойно, — сказал он. — Я одолевал и не таких врагов.

Настоятельница была им так очарована, что пригласила на чашечку знаменитого ароматного какао — гордости кларисок, — с анисовым печеньем и другими изысканными яствами, приберегаемыми для почетных гостей. По пути в ее личные покои падре дал наставления относительно дальнейших действий. Настоятельница во всем с ним согласилась.

— Мне совершенно безразлично, что будет с этой бедняжкой, лишь бы она поскорее убралась из монастыря.

Он обещал приложить все силы, чтобы это стало делом нескольких дней, а то и часов. Прощаясь в приемной, весьма довольные друг другом, они и думать не думали, что встречаются в последний раз.

Покинув монастырь, падре Акино, как его называли прихожане, не спешил в церковь, ибо с некоторого времени он не часто там служил мессу, возмещая свой долг Богу неустанным самобичеванием и мучительными угрызениями совести. По дороге присаживался отдохнуть на крылечках домов, ежился от громких воплей уличных торговцев и ждал захода солнца, чтобы прогуляться по портовому кварталу. Купил немного дешевых сладостей и билет лотереи для бедняков в неугасаемой надежде выиграть деньги на ремонт своей обветшалой церкви. Около получаса он беседовал с черными матронами, сидевшими подобно каменным изваяниям перед кучами самодельных безделушек, разложенных для продажи на соломенных циновках. К пяти часам добрался до моста в Гефсиманском предместье, где для острастки людей все еще висел вздувшийся труп бешеной собаки. В воздухе разливался аромат роз, а небо было самым прозрачным в мире.

Жилища рабов у моря поражали нищетой. В глинобитных, крытых пальмовым листом халупах негры жили вместе с курами и свиньями, дети пили воду из уличных луж. Тем не менее это был самый оживленный, самый красочный и звонкоголосый квартал, особенно по вечерам, когда все соседи выволакивали скамьи наружу и наслаждались прохладой посреди улицы. Падре раздал сладости детям, оставив немного пастилы себе на ужин.

Церковь была невзрачным хилым строением: пальмовая крыша с крестом из двух палок, крыльцо из грубых брусьев, единственный алтарь с единственным святым и дощатая кафедра, с которой священник читал по воскресеньям проповеди. Сам проповедник жил в жалкой пристройке к алтарю, где помещались только кровать и самодельный табурет. Рядом был крохотный каменный патио, увитый косматой виноградной лозой и отгороженный от берега колючим кустарником. В углу патио стоял большой глиняный чан с питьевой водой.

Старый пономарь и сирота четырнадцати лет — крещеные мандинги, — помогали по дому и в церкви, но долго на работе не задерживались. Перед тем как запереть дверь на ночь, падре съел пастилу со стаканом холодной воды и по-испански простился с сидящими на улице соседями своими всегдашними словами:

— Дай Бог всем вам доброй и спокойной ночи.

В четыре утра пономарь, живший неподалеку, ударом в колокол призвал к утренней и единственной мессе. Около пяти часов он, не дождавшись падре, пошел его будить, но того в комнатушке не было. Не было и во дворике. Старик пошел в соседний дом, куда падре, несмотря на ранний час, порой заглядывал поболтать. Однако и там его не оказалось. Немногим прихожанам, откликнувшимся на зов колокола, пономарь сообщил, что мессы не будет, так как падре Акино куда-то запропастился. В восемь утра, когда солнце жарило уже вовсю, девочка-служанка пошла за водой к чану и увидела в чане падре — головой вниз, ногами вверх в одних кальсонах. Причина его печального конца так и осталась загадкой для всех, но не для настоятельницы монастыря, которая сочла это горестное событие неопровержимым доказательством того, что ее монастырь — излюбленный объект происков дьявола.

Сведение о событии не дошло до камеры Марии Анхелы, которая с детской радостью ждала прихода падре Акино. Каэтано так и не понял, что это был за человек, но остался ему благодарен за возврат ожерелий и обещание освободить Марию Анхелу. Обоим казалось, что для счастья достаточно одной их любви. Марии Анхеле — благодаря оптимизму падре Акино — первой пришло в голову, что им вместе следует скорее заполучить и свободу. Однажды утром, после нескончаемых ласк и поцелуев, она стала умолять Делауро не уходить. Он не придал значения ее словам и простился с ней лишним поцелуем. Она вскочила с постели и загородила ему выход, раскинув руки.

— Или ты останешься, или я уйду с тобой.

Незадолго до этого она призналась Каэтано, что хотела бы бежать вместе с ним в Сан-Басилио-де-Паленке, в поселок беглых рабов, что в двенадцати лигах отсюда, где ее, конечно, провозгласят королевой. Каэтано тоже мечтал о свободе, но на бегство надежд не возлагал. Он больше верил в законный путь освобождения. Верил в то, что маркиз добьется неоспоримого признания духовного и физического здоровья дочери; в то, что сам он заслужит прощение епископа и получит разрешение удалиться в мир, где браки клириков и монахов не воспринимаются как нечто ужасное. Потому-то, когда Мария Анхела объявила ультиматум: или он останется с ней, или возьмет ее с собой, Делауро снова попытался ее утихомирить. Она бросилась ему на шею и грозилась поднять крик. Тем временем уже почти рассвело. Делауро в панике оттолкнул ее и бросился к двери как раз в ту минуту, когда в монастыре зазвонили к мессе.

Реакция Марии Анхелы была ужасающей. Из-за какой-то мелочи она в кровь расцарапала лицо тюремщице, закрыла дверь на засов, угрожала поджечь камеру и сгореть там заживо, если ее не выпустят на волю. Раненая тюремщица в ответ вопила:

— Только попробуй, тварь Вельзевулова!

Не говоря ни слова, Мария Анхела бросила на матрац горящую лампаду. Лишь вмешательство Мартины с ее успокоительными речами предотвратило трагедию. Тем не менее тюремщица в своем дневном отчете потребовала, чтобы девочку переместили в карцер, который охраняется лучше и строже.

Бурное нетерпение Марии Анхелы побудило Каэтано срочно искать иной, помимо бегства, выход из положения. Он дважды пытался повидать ее отца, но всякий раз отступал перед злыми и голодными псами. Да и сам маркиз стал часто отлучаться из дому. Вконец измотанный своими бесконечными страхами маркиз сунулся было к Милашке Оливии, но та его и на порог не пустила. Когда одиночество его почти доконало, он принялся взывать к ней на все лады, но в ответ получал одних бумажных голубков и насмешки. Но вдруг, нежданно-негаданно, она явилась к нему сама. Стала мыть грязную и запущенную кухню, и вскоре на огне весело забулькал котелок. Она надела праздничное кружевное платье и благоухала модными притирками и бальзамами. Единственным, что выдавало ее невменяемость, была широкополая шляпа, украшенная искусственными цветами и рыбками.

— Очень рад тебя видеть, — сказал маркиз. — Я так одинок. — И жалобно добавил: — Я потерял дочь.

— Сам виноват, — сказала она без эмоций. — Ты делал все, чтобы ее потерять.

Ужин был приготовлен в соответствии с местными вкусами: сильно наперченные первое и второе мясные блюда и столь же сильно наперченный салат из тропических овощей. Милашка Оливия угощала его как заправская хозяйка дома, что вполне соответствовало ее наряду. Псы ходили за ней по пятам, протискиваясь меж ног, а она их отпихивала с ужимками новобрачной.