Звезды над нами - (Алексрома) Ромаданов

- Сейчас, сейчас, еще парочка штрихов, - прищурился Мишка на свое творение.

Минут через пять он закончил и Надюша, одевшись на кухне, ушла, даже не удостоив взглядом художественную интерпретацию своей натуры.

- Ну что, палкой выгнали из дома? - спросил Мишка, кивая на мой синяк.

- Не в этом дело...

- А в чем?

- Как бы тебе объяснить... В общем, считай, что я начал новую жизнь.

- В который раз, старик? - серьезно спросил Мишка, вдумчиво вытирая пестрые руки тряпкой.

- Представь себе, в первый, - так же серьезно ответил я.

- Тогда давай за твой день рождения! - достал он из бара бутылку грузинского коньяка.

- Давай, - охотно согласился я.

- У тебя теперь, может, и имя другое? - весело поинтересовался Мишка, зажевывая коньяк горбушкой черного хлеба.

- Да, другое, - подтвердил я, - меня теперь зовут Зоровавель.

- Любопытно, - пристально посмотрел на меня Мишка, замечая, что я не шучу. - Откуда такое ангельское имя?

- Я с ним родился, - многозначительно ответил я.

- Однако... - в мишкином взгляде сверкнула задорная подозрительность. - Во всяком случае, звучит слишком протокольно, поэтому я буду звать тебя Зоро, как в детстве. Помнишь, игра была такая в честного бандита?

- Как тебе угодно, - пожал я плечами.

- Вот и ладушки! - Мишка одобрительно хлопнул меня по плечу, но тут же спросил. - Нет, старик, а если серьезно?

- Серьезней не бывает, - засмеялся я.

- Ну ладно, Зоро, так Зоро, - сдался Мишка, - шут с тобой! Сейчас саньки придут на "смотрины"...

- Кто-то? - в свою очередь глянул я на Мишку недоуменно.

- Ну... в Питере митьки, а у нас в Углове саньки - группа художников такая, называется по имени основоположника Саньки Куряева. Держи картуз, - протянул он мне фуражку железнодорожника, только без кокарды.

- Зачем?

- Это у нас атрибут такой, одевай, чтобы лишних вопросов не было.

- И что, саньки только по ночам в гости ходят? - спросил я, нахлобучивая на затылок тесную фуражку.

- Да нет же, только когда "смотрины" - это когда "братва" на "погляд" собирается.

- Объяснил! - рассмеялся я.

- Короче, обычай у нас такой: когда кто-нибудь из саньков новую картину напишет, остальные к нему в час ночи ее смотреть приходят. Это называется "когда час пробьет", - растолковал Мишка.

К часу ночи и правда собрались саньки: четыре парня и три девушки, причем все парни были в картузах, а девушки - в туго повязанных вокруг головы ситцевых косынках с узлом на затылке. Все они, да и я тоже, с нетерпением ждали назначенного часа, искоса поглядывая на накрытый черной тряпицей мольберт с новоиспеченным шедевром. Наконец, час пробил, и Мишка торжественно возвестил: "Явление угловского Христа народу"! С этими словами он сорвал с холста тряпицу, обнажая свое творение, и свету предстало полотно с изображенным на нем длиннющей очередью, в самом начале которой дородная бабуля выталкивала круглой грудью из ряда тупо скучающих в ожидании неизвестно чего граждан немощного человечка в белой хламиде до пят и с жидким ореолом над макушкой. Изо рта бабули выдувался радужный мыльный пузырь со словами "Вас здесь не стояло!".

- Мощная идея, - достаточно серьезно заметил кто-то.

- А за чем очередь? - взволнованно спросил я Мишку.

- Спроси уж прямо, старик, "что дают?", - заржал он в ответ.

- А все же? - настаивал я.

- Ну, скажем... - замялся Мишка, очевидно, соображая, как бы поэффектнее сострить.

- За помидорами, - подсказала ему высокая девушка в алой косынке с выбивающимися из-под нее ржаными кудряшками.

- Почему за помидорами? - спросил Мишка, удивляясь тому, что это не похоже на остроту.

- Потому что я их люблю, - просто ответила девушка.

- Поразительно! - сказал я сквозь общий смех, вспоминая, как не так давно Сизова действительно выгнали из очереди за помидорами.

Когда смотрины закончились, Мишка завел древний патефон, и начались танцы под шуршащие "Амурские волны". Я пригласил на вальс высокую блондинку - любительницу помидоров.

- Как вас зовут? - спросил я, топчась в обнимку с ней в тесной комнате.

- Марьяна, - ответила она.

- Оригинальное имя.

- Очень! - расхохоталась она. - Всех подружек саньков зовут так. Здесь все - или Санька, или Марьяна.

- Не все, возразил я, прозрачно намекая на себя.

- Да что вы говорите! - весело состроила она мне глазки.

- Меня зовут Зоро, - сообщил я ей по секрету на ухо.

- Симпатичное имя, - похвалила она, - только немного бандитское...

"Сизов наверняка затащил бы ее сейчас в ванную, как некогда свою будущую жену, - сказал я себе, - но я не сделаю этого, потому что не хочу опошлять такой чудный вечер". Моя партнерша тотчас почувствовала, что я настроен вполне миролюбиво, и мы очень мило провели с ней остаток ночи, беспрерывно вальсируя и болтая о всякой ерунде. "Бедный Сизов, - вздохнул я про себя, засыпая под утро в кресле в обнимку с обвившей мою шею очаровательной блондинкой, - он не дожил до этого дня, так и не став ни мессией, ни настоящим человеком".

9. Бегство в Египтовку

Весь остаток недели я безвылазно провел в мишкиной квартире, наблюдая за тем, как он малюет свои шедевры, или же просто сидя у окна и любуясь кружением снежного пуха - снег вылил, не переставая ни на минуту, и уже весь город был выкрашен в белый цвет, а улицы вздыбились по обочинам высокими сугробами, сахарно искрящимися в пастельно-сиреневом свете неоновых фонарей. Впервые в жизни я ровным счетом ничего не делал и никуда не торопился, и на душе у меня было спокойно, потому что я знал, что впереди меня ждут великие дела и грандиозные свершения, но для них еще не пришло время. Я наслаждался тишиной и спокойствием, чувствуя себя полководцем, который осматривает на заре поле предстоящего сражения и с умилением вслушивается в стрекот кузнечиков в забрызганной росой траве и в пение жаворонков в прозрачно-синем небе, слишком хорошо при этом понимая, что через несколько часов в изумрудном ковре травы будет выжжена бескрайняя дымящаяся дыра, а небо станет непроницаемо-коричневым от копоти и смрада... И кто вспомнит про несчастных кузнечиков и жаворонков, когда в грохоте взрывов, лязге стали и предсмертных воплях сшибутся между собой две грозные армии, готовые биться до победного конца?! Я смотрел из окна на передвигающиеся по белому полю фигурки людей, и мое сердце наполнялось щемящей любовью к ним, ибо одному мне дано было знать о готовящемся на небесах сражении армий Добра и Зла, в котором людям отводилась роль отнюдь не ратных воинов, а беспомощных в своем непонимании сути происходящегокузнечиков. О, сколько их еще будет раздавлено колесницей истории! "Господи, будь милостив к ним", - шептал я про себя, чуть не плача.

Наконец, сердце мое настолько переполнилось жалостью к людям, что в ночь с субботы на воскресенье я долго не мог уснуть, а когда уже под утро сознание не выдержало и провалилось в темную пустоту, я вдруг увидел на черном бархате поглотившего меня космоса загорающиеся алмазными искрами буквы: