Приключения Каспера Берната в Польше и других странах - Зинаида Шишова

«Да ты любую нужную тебе сумму выколотишь из своих купцов или ремесленников, – со смехом говаривал Гуго. – Нам много хуже: мы своих мужиков давно ободрали как липку. Больше с них брать нечего».

Так-то оно так, но Филипп Тешнер с досадой подумал, что ту тяжелую золотую цепь до поры до времени фон Эльстеру дарить не следовало. Хотя, с другой стороны, дело, за которое взялись эти люди, самое верное. Пусть только турки ударят по Польше с востока – интересно, много ли тогда помогут умнице канонику Миколаю его астрономия и астрология! Турки, конечно, выпустят вперед татарскую конницу, и она за несколько дней опустошит всю страну. Тогда-то с запада и двинется могущественный, умный и осторожный противник.

«А там…» – Филипп Тешнер невольно приосанился в седле: в мечтах он уже видел себя наместником Вармии… Да какой, доннер-веттер,[25] Вармии?! – Эрмлянда!

За такое дело можно отдать три золотые цепи и даже смазливенькую служаночку, которая так приглянулась фон Эльстеру!

Доехав до развилка дороги, Филипп Тешнер велел слуге свернуть к Мандельштамму.

– Вот передашь этот пакет студенту из Кракова, письмо которого ты привез мне в тот раз. А я доеду до харчевни и подожду тебя там.

И, опустив поводья, бургомистр всецело отдался на волю лошади.

Франек Птаха, или, как он значился в крепостных записях, Франц Фогель, погнал своего сивого меринка вскачь, скашивая повороты дороги, чтобы поскорее добраться до Мандельштамма. В замке сейчас находилась его невеста Уршула. Господин его на время «уступил» ее баронессе для ухода за знатными дамами, съехавшимися на крестины. Несмотря на свои тринадцать лет, Уршула гораздо расторопнее по хозяйству и приветливее в обращении, чем эти сухопарые служанки из замка Мандельштамм. Через четыре года, когда ей сравняется семнадцать, Франц прикопит деньги, чтобы выкупить ее у бургомистра, и они поженятся, а там, может быть, и своему верному слуге Тешнер даст свободу.

Прошло не более часа, а Франц уже стучался в ворота замка. Стучался долго и успел отбить кулаки, но ни во дворе, ни в окнах не показывалась ни одна живая душа.

– Холера тяжкая! – пробормотал хлопец. – Ну, хозяева уехали, а куда же, до дьябла, девались слуги?

Наконец по каменным плитам двора зашаркали тяжелые шаги и старческий голос спросил испуганно:

– Во имя Езуса сладчайшего, кто стучит?

Франц узнал его по голосу.

– Дядя Франц, открой, это я.

– Это ты, Франек? В недобрый час ты попал к нам, беда у нас великая!

– Уршула в замке? – не слушая его, спросил Франц-молодой.

– Нету Уршулы… И паненки, за которой она ходила, нету… И профессора нету… Только патер Арнольд да рыцарь фон Эльстер остались дожидаться хозяев.

– Где же Уршула? – спросил обеспокоенный Франц-молодой. – У меня пакет, пусти меня немедленно, хоть к патеру, хоть к рыцарю. Я должен передать пакет!

Чугунные ворота чуть приоткрылись.

– Лошадку привяжи у дороги, – сказал старый Франц, – мне и так не велено никого пускать.

– Ума я решился, что ли? Да это ведь тевтонские владения! – сердито огрызнулся Франц-молодой. – Может, Цурка моя под седло и не годится, так попадет еще она вашим голодным рейтарам в котел! – пошутил он невесело. – Открывай ворота!

Ворота приоткрылись ровно настолько, чтобы пропустить всадника с лошадью.

– Что у вас случилось? – спросил Франц-молодой.

– Сядем в кустах, – предложил старый Франц, – чтобы из окна никто не подглядел… Беда, Франичку, беда! Ну, ты ведь студента знаешь, и пана профессора, и доченьку его? Как народился наш молодой господин, профессор на него какой-то – ох, не выговорю – горекоп составил…

– Гороскоп! – поправил понаторевший в господских делах Франц-молодой.

– Уж мы все нарадоваться не могли: чего-чего только не предсказал нашему молодому паничу профессор! И звезда у него счастливая, и в большие люди он выйдет, и печень у него будет здоровая… Радовались мы…

– Вот погодите, вырастет, вы на него не порадуетесь! – пригрозил Франц-молодой.

– Не вырастет он, Франек, ой, не вырастет! Отвезли его сегодня хоронить в аббатство к матери Целестине, сестре нашего господина.

– Все уехали? Я спрашиваю, Уршула где?

– Горе мое тяжкое, еще одна беда случилась!.. Только не знаю… Я ведь на кресте побожился господину нашему, что ни одна вольная душенька не узнает того, что я видел…

– Я не «вольная душенька», а такой же крепостной раб, как и ты! – сквозь зубы процедил Франц-молодой. – Ты будешь говорить или нет?

– Третьего дни это случилось… Заболел наш маленький господин, еле-еле успели его окрестить, чтобы душенька его в рай попала… И вот среди ночи прибегает Уршула, кричит: «Отходит наш Альбертик!» И верно, поднялись мы наверх, а он уже не дышит. Ну, зовет наш барон этого профессора. А я как раз со стола убирал. Всех других слуг они отослали, а уж мне, по старости лет, доверяют. Входит профессор ни жив ни мертв, ноги под ним подкашиваются. Все уже он, бедняга, знает. Уршуле он, оказывается, еще в коридоре сказал: «Только Митту мою не пугайте, пускай спит!»

Перекрестившись, старый Франц горестно склонил голову на сложенные руки.

– Да, и вот как набросился наш барон на профессора с палкой, я отвернулся в сторону, страх меня взял… Смотрю, а профессор уже лежит на полу в луже крови. «Видишь, упал старый дурак с перепугу и голову себе расшиб», – говорит мне рыцарь фон Эльстер. Они с отцом Арнольдом тоже при этом были. Подивился я: дворянин, рыцарь, а мне, простому холопу, в глаза врет и не кривится! Хорошо, что хоть патер Арнольд лицо руками закрыл и отвернулся… Видел, однако, и он, как барон профессора палкой огрел… Дело было среди ночи, говорю… Велел барон мне носилки принести, положили профессора на носилки, не знаю, живого или мертвого, оседлали лошадей и повезли его подальше от замка да и бросили в кустах где-то уже за вармийской границей. Фон Эльстер, тот даже (и как ему не грех – в такую-то минуту!) пошутил: «Говорят, каноник Миколай великий медик, пускай он его вылечит», А сам-то хорошо знает, что от смерти вылечить нельзя… Панну Митту и Уршулу твою, чтобы не болтали, усадили утром в карету и повезли к аббатисе Целестине в монастырь. Говорят: «Насильно пострижем их, и концы в воду».

– Что-о-о? – закричал Франц-молодой. – Что же ты до сих пор со своим профессором да младенцем голову мне морочил! Где эти твои поп и рыцарь, веди меня к ним!

– Франичку! – взмолился старый Франц. – Ты и меня и себя погубишь! Неизвестно ведь, где они девушек денут, не в самом же аббатстве… В какой-нибудь дальний монастырь свезут… Нужно все толком разведать, голубчик… Да Уршулу, может, и не постригут вовсе, что ей профессор этот? Заставят поклясться перед иконой, что будет молчать, и отпустят… С паненкой труднее дело, отец он ей как-никак! И не лезь ты на рожон, сынок, если хочешь Уршулу свою вызволить. Силой да криком здесь ничего не возьмешь… Да и кричать тебе не дадут, повесят на первом суку, как давеча Казимижа Лыся повесили… А что ты браневского бургомистра человек – так они договорятся между собой. Пан с паном поладит. Волк волка не съест…