Глухомань - Борис Васильев

— Как думаешь, перестройка в перестрелку не превратится?

— Хватит с нас одного Афгана. И Тбилиси.

— Нам-то хватит. А им?

— Им тоже должно хватить. Если на краю удержаться хотят. Хотя… Хотя вряд ли ум у них об этом думать способен.

— Знаешь, меня всегда эти местоимения удивляли: «им», «у них», — усмехнулся Ким. — Уж очень точно они все определяют. Для себя они систему выстроили, а такая система не может быть устойчивой, согласен? Вот ведь я о чем.

— Так ведь и я — о том же, Альберт. Они за свое кровное, послушанием выслуженное, глотки перегрызут. Я после Тбилиси это понял. Потому и заявление написал.

— Какое заявление?

— Не хочу строить социализм в одной отдельно взятой. Даже — с человеческим лицом. Хватит. Настроился.

5

В положенный срок я вышел на работу. Все на моем макаронно-ружейно-патронном предприятии было нормально, однако как раз в этот день вызвали в райком на хозпартактив. Не хотелось мне с Первым Спартаком района встречаться, но делать было нечего, хотя я и передал свое заявление в нашу парторганизацию.

— Ты — шестой, — сказал мне наш парткомыч со вздохом. — Бегут кадры. Может, подумаешь?

— Подумал уже.

— Ну на недельку я все же придержу твое заявление без всякой регистрации.

— Дело твое.

Вернулся в свой кабинет, а там — Херсон Петрович. Молча пожал руку, выглянул в приемную, плотно прикрыл дверь. Сказал шепотом:

— Я склад с патронами 7,62 нашел.

— Как — нашел?

— Они в складе ГСМ за стенкой припрятаны, случайно на них наткнулся. Ящиков двадцать заводской упаковки. По документам нигде не проходят, старый кладовщик уже на пенсии и съехал к дочери в Саратов. Я узнавал. Так что вот. Такой подарок.

— За такой подарок нам с тобой головы оторвут.

— Пусть себе лежат, спрятаны с толком. А там поглядим, как оно обернется. В райком-то поедем?

Приехали в райком. Херсон куда-то подевался, а я за-стрял в коридоре, пожимая руки и рассказывая о собственном самочувствии. Кто-то, со спины подошедший, за локоть меня взял. Оглянулся — Спартак. Собственной улыбающейся персоной.

— Живем помаленьку?

— Живем.

— Лады. Завтра часиков в десять будешь на месте? Я с товарищем одним заскочу.

— Заскочи. Только со своим коньяком, я в отпуску поиздержался.

Он сказал «Ха-ха!» и ушел. А я сидел и размышлял, что это ему вдруг мириться приспичило. Ну, мириться — не ругаться, а все же? И очнулся я от своих размышлений, услышав фамилию:

— … товарищ Прошина. Какие будут соображения по утверждению товарища Прошиной на должность директора объекта «Озерный»?

Прошиной была Тамарочка до замужества. А объект «Озерный» — базой отдыха районной элиты.

— Своих расставляет гладиатор, — сказал мне Херсон, когда мы возвращались.

Похоже было на то, но я о завтрашнем визите все время думал. Тоже — донка на всякий случай? Только что с моего предприятия получишь? Ящик макарон?

Состоялся этот визит. В означенное время. Спартак привел крепкого мужика, который, перед тем как в кресло усесться, пиджак вынужден был расстегивать. А гость при этом и о коньяке не позабыл.

— Юрий Денисович.

— Очень рад. Макаронами интересуетесь?

— Не совсем, — улыбнулся Денисыч.

— Юрий Денисович Зыков в нашей Глухомани школу охотников открыть задумал, — пояснил Спартак. — А смелые и разумные инициативы мы всегда поддерживаем. Все необходимые разрешения получены, взял в аренду турбазу.

Я никак не отреагировал на это известие, и Юрию Денисовичу пришлось из портфеля коньяк доставать.

— За знакомство.

Выпили за знакомство.

— За сотрудничество.

Выпили и за сотрудничество.

— Ладно, пообсуждайте проблему, а я от Танечки один звоночек сделаю, — сказал Спартак и тут же вышел.

— Поладим? — спросил Денисыч.

— Отчего же не поладить, — сказал я. — Только в чем проблема-то, Юрий Денисович?

— В патронах. Не все одинаково стреляют, а отпускают их на всех поровну. Неплохо бы запасец иметь, а?

Признаться, я тогда подумал, что Херсон Петрович кого-то посвятил в свое открытие. Но доказательств этого у меня не было, и я продолжал толочь воду в ступе.

— Мелкашками не занимаюсь. Не мой профиль.

— Вы явно оторвались от политической жизни, — покровительственно улыбнулся Юрий Денисович. — Мы проиграли «холодную войну», а побежденных ожидает экономический кризис. Неминуемо. Для того чтобы смягчить его, прикроют прежде всего затратные производства. То есть вас, уважаемый друг, в первую очередь. Горбачев не вылезает из-за границы, стремясь смягчить этот удар. Но у нас — самая большая и самая затратная армия в мире.

Вошел Спартак.

— Он говорит правду. В ЦК недовольны политикой Горбачева.

— Уважаемый Юрий Денисович говорит как раз об обратном, — сказал я.

— Не угадал! — Спартак с усмешечкой развел руками.

— Следовательно, нас ожидает и кризис политиче-ский, — как ни в чем не бывало продолжал Зыков. — В возбужденной стране, не понимающей, что такое свобода слова, знаете, чем это может обернуться?

— Перестрелкой? — Я улыбнулся. — Уже слышал.

— Хуже, — вздохнул гость. — Экономическим крахом. Рубль полетит в пропасть, меж собой начнем рассчитываться долларами, а чем вы будете платить зарплату своим рабочим? Патронами?

— Макаронами.

— Бросьте, уважаемый. Я предлагаю вам живые деньги.

— Которые завтра обесценятся, как вы предрекали.

— Могу сахаром. Он не обесценится никогда. Сладкое нужно детям.

Я почему-то вспомнил, как совсем еще недавно мы с Вахтангом прятали мешки с сахаром. И невесело улыбнулся.

— Вы имеете отношение и к сахару?

— Думай, — предостерегающе буркнул Спартак. — Думай, что говоришь.

— Прошу извинить, историю одну вспомнил. С покойным другом приключилась.

— Ах, выпьем, — сказал первый и наполнил рюмки. — За взаимопонимание.

Выпили за взаимопонимание.

— Но я не выпускаю мелкашек, — простовато повторил я. — Вы пришли не по адресу, друзья.

— В глухоманских лесах — лоси, кабаны, даже олени встречаются, их мелкашкой не возьмешь, — почему-то с глубоким вздохом отметил Юрий Денисович. — Наладим совместный охотничий туризм, это выгодное предприятие, готов взять вас в долю.

Дело принимало серьезный оборот, и я почему-то уже почти ощущал очередную пулю в заднице. Правда, на сей раз — полегче. Отечественного производства.

— У меня нет отдела сбыта, и Спартак это знает. У меня — отдел учета, я отпускаю продукцию по распоряжениям, а не по торговым связям. Будет что положить в папку, не будет вопросов. Хоть вагон.

— Будет, — уверенно сказал мой гость. — Туристический бизнес — штука верная.

— Вот на этом пока и порешим, — сказал я.

Гости ушли. Проводил, раскланялся. А на душе было паршиво. И я не понимал, почему так паршиво. Ничего я тогда не понимал.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Что-то в Москве происходило, но до нашей Глухомани о происходящем там никакой ясности не просачивалось. Человек по природе своей консервативен, и чем дальше от центра, тем консервативнее. Даже газеты, по которым мы привыкли ориентироваться, стали куда больше путать, чем разъяснять. «Правда» давила на достижения социализма, «Советская Россия» ударилась в ностальгию по вековому величию России, называя нас чуть ли не мессианским народом, а всеми любимый «Труд» доказывал, что все наши социальные блага не завоеваны, как на Западе, а пожалованы, как на Востоке, а потому и легко отбираемы. К новым демократам, во главе которых вскоре обозначился Ельцин, Глухомань не очень-то тянулась, а многие были просто убеждены, что в их лице мы имеем дело с прозападной агентурой. Мы до крика спорили решительно по всем поводам, и при этом привычно ждали, что же в конце-то концов скажет Москва.

Жизнь дорожала, поскольку, во-первых, рубль падал, а во-вторых, магазины пустели. Нефтяная колбаса кончалась, и мы опять начали заглядывать в райисполком с портфелями. Правда, сухой закон тихо-тихо отдал концы, но какие-то ловкие ребята быстренько наладили как производство, так и продажу пойла на техническом спирте. В старых бутылках, но с новыми этикетками.

А я женился. Свидетелями при регистрации были Ким и подружка моей Танечки. Родители моей юной жены, а она у них единственная, ждали нас дома, где мы и отпраздновали нашу свадьбу.

И тогда подарил Танечке паричок.

— Мне его вручили на Кубе. Для любимой жены.

Это случилось прямо после регистрации, по выходе из казенного дома. Танечка невероятно обрадовалась, хотела срочно его напялить, но афганцы ее отговорили:

— Плохая примета. Сначала надо свадьбу отпировать.

На свадебном пиршестве еще один родственник оказался. Профессор из областного университета Иван Федорович. Они с отцом Танечки Павлом Николаевичем сидели в кабинете (в котором до замужества проживала моя жена) и яростно спорили, когда Танечка ввела меня туда, представила и тотчас же удалилась. А я пробормотал что-то из репертуара входящего и скромно уселся в сторонке.