Апшерон - Мехти Гусейн

А Ширмаи тем временем слушала продолжение сказки.

- ...После того как Сейрана отправили в Сибирь, Джаваир, его жена, осталась одна. Рекой лились у нее слезы. К кому бы из начальников она ни обращалась, кого бы ни молила, никто не хотел ей помочь. Все ей отвечали: "Твой муж - враг царя. Благодари аллаха, что не повесили твоего Сейрана, а только сослали в Сибирь". Эх, внученька, нигде нельзя было тогда бедняку найти правды!.. Джаваир проплакала все глаза, потеряла все надежды. Ей оставалось только покориться и ждать. Через три месяца после высылки Сейрана у нее родился сын. Прошли месяцы, годы, а от Сейрана не было никаких вестей. Наконец свергли царя, и дороги из Сибири открылись...

В глазах Ширмаи загорелись искорки радости. Дыхание у нее участилось, и, предвкушая счастливый конец, она нетерпеливо заерзала на диване. Грустная улыбка пробежала по сухим губам Тукезбан. Помолчав немного, она досказала:

- Многие из ссыльных вернулись, но о Сейране опять ничего не было слышно...

Нежная улыбка исчезла с лица Ширмаи, глаза ее расширились.

- ...Оказывается, бедняга Сейран умер на чужбине.

Тукезбан умолкла.

Ширмаи повернулась к ней и, увидев слезы, струившиеся по худощавым и покрытым паутиной морщин щекам бабушки, принялась утешать ее:

- Не плачь, бабуся, ведь это же сказка... Только ты мне не сказала, за что Сейрана сослали в Сибирь?

Тукезбан с усилием глотнула и провела рукой по глазам.

- Вина Сейрана, детка, была в том, что мечтал он о светлых днях... Хотел, чтобы не тосковали люди по яркому солнышку...

Тукезбан вздохнула и, заметив грусть на лице внучки, силилась улыбнуться сквозь слезы.

- Бабуся, - вдруг вспомнила девочка, - а дедушка Салман ведь тоже умер в Сибири, верно?

Тукезбан погладила ее по головке и, будто жалея о том, что рассказала такую грустную историю, еще раз вздохнула.

- Да, внученька, верно. Сейран и был твоим дедушкой Салманом. А сын, оставшийся после него, это твой отец. Когда твоего дедушку выслали, я ходила по чужим людям, стирала белье, кое-как перебивалась и растила твоего отца... Когда он подрос, отдала его в школу. Сама голодала, а его все-таки выучила...

- Бабуся, а какой он был из себя, дедушка?

- Был похож на твоего отца... И он, и его товарищи были друзьями товарища Сталина. Все они стремились к свету, свободе...

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Когда Лятифа узнала о том, что Таир пытался бросить промысла, у нее исчезло и то небольшое чувство к нему, которое начинало закрадываться ей в сердце в первые дни знакомства. "Значит, я ошибалась в нем... Это слабый и безвольный мальчишка", - так думала она и стала избегать Таира. При встречах с рабочими, возвращавшимися с ночной смены, она здоровалась с Рамазаном и Джамилем и быстро проходила дальше, не удостаивая Таира даже мимолетного взгляда.

В холодном ее невнимании Таир чувствовал нечто такое, что заставляло его подозревать в вероломстве своего друга Джамиля. Ему казалось, что тот наговорил Лятифе о нем что-то плохое и вызвал это презрительно-холодное отношение. Поэтому каждый раз, окончив работу на буровой и возвращаясь на берег, он искал случая поговорить с Лятифой наедине. Но случай не приходил, а говорить с ней на виду у всех Таир не хотел, - боялся, что она ответит ему резко и унизит его. Внешне он старался казаться таким же, как Лятифа, холодным и безразличным. В то же время мысль о ней изводила его, и порой в нем вспыхивало желание отомстить Джамилю.

В выходной день, когда Самандар с Биландаром вместе куда-то ушли, Таир решился поговорить с Джамилем начистоту.

- Джамиль, - начал он, - это ты заставил меня приехать сюда... Так или нет?

- Почему же я? - возразил Джамиль. - Сам-то ты что - ребенок?.. Вспомни-ка, что ты сказал при Исмаил-заде. Разве ты не говорил, что у тебя большая охота работать на промысле? Если ты мужчина и хозяин своему слову, признайся: говорил или нет?

У Таира пересохло в горле. Он вспомнил, как резко оборвал тогда Джамиля и с гордостью заявил управляющему трестом, что приехал на работу по своей охоте. В душе он вынужден был признать правоту Джамиля, но сдаваться ему не хотелось.

- Ну и что же, что говорил? - ответил он сдавленным голосом. - Приехав в деревню, ты так расхваливал Баку, что мое желание работать здесь возросло в десять раз... Я думал, что ты мой школьный товарищ, желаешь мне добра, уважаешь меня. Да и я уважал тебя. А теперь...

- А что изменилось? Разве теперь Баку тебе меньше нравится?

- Нравится... Но я не о том... Я говорю о тебе, о твоем...

- Я - тот же Джамиль. И пусть я буду подлецом, если не желаю тебе добра и счастья!

Джамиль сказал это искренно, чуть дрогнувшим голосом. Таиру после этого не хотелось обидеть друга. Он на этом пока и закончил бы разговор, если бы Джамиль, не чувствовавший за собой никакой вины, не добавил с сожалением и горечью:

- И зачем это мне нужно было делать добро неблагодарному человеку?

Слово "неблагодарный" вывело Таира из равновесия.

- Ты не делай мне одолжения! - сказал он. - Ни трест, ни промысел не достались тебе в наследство от предков.

- Ну, что ты от меня хочешь? Скажи, в чем моя вина?

Джамиль едва сдерживался и не мог понять, зачем Таиру понадобилось затеять эту ссору.

- Ты во всем виноват, во всем... - вырвалось у Таира.

Джамиль резко сказал:

- Слушай! Если тебе не нравится здесь, уезжай. Насильно тебя никто не держит.

Таир бросил на него гневный взгляд.

- Может быть, ты этого и добиваешься? Но я дал слово мастеру и не покину поля боя. Не об этом я говорю.

- А о чем же?

- Ты мне скажи: к лицу ли комсомольцу предавать друга?

Джамиль, догадавшись, куда клонит Таир, попытался перевести разговор на политическую тему.

- Нет, не к лицу, - твердо ответил он. - Такого комсомольца, который оставляет товарища в трудную минуту, а сам скрывается в кусты, надо вышвырнуть вон из комсомола. Допустим, на фронте...

- Ты не путай меня, - прервал его Таир. - Я говорю не о фронте. Там свои законы, я это не хуже тебя знакю... Но вот, допустим, идем мы в поле, и я, раньше товарища, увидел красивый цветок. Хочу сорвать его, а товарищ ставит мне подножку и валит с ног, чтобы самому сорвать... Как это, по-твоему, предательство или нет?

Опасаясь, как бы выражение глаз не выдало его тайну, Джамиль опустил голову и спросил:

- А если он раньше тебя увидел этот цветок и он ему тоже понравился, тогда как?

- Когда ты уговаривал меня ехать сюда, я считал тебя верным другом, думал, что ты желаешь мне только добра А сейчас вижу, что ты первый роешь мне яму.

- Я?

Джамиль спросил с таким неподдельным изумлением, что Таир чуть было не признался в своей ошибке. Однако вкравшееся ему в душу подозрение не оставляло его. "Я заставлю его сказать правду. Меня так не проведешь", подумал он и спросил:

- Что я тебе сделал плохого? Зачем ты подкапываешься под меня?

- В своем ли ты уме? Как это я подкапываюсь под тебя?

- Эх, Джамиль, не думай, что я ничего не понимаю. Не такой уж я простак. Ты в глаза мне улыбаешься, а за глаза говоришь про меня все, чем только можно очернить человека.

Джамиль резким движением вскинул голову:

- Где и когда?

Таир не мог больше скрывать того, что накипело в душе.

- Скажи, зачем тебе нужно было поссорить меня с Лятифой?

- Если она раз улыбнулась тебе, это еще не значит, что полюбила.

Почувствовав в словах Джамиля уже слышанную однажды его насмешку, Таир вспыхнул и пустил в ход главный свой козырь.

- Ты говорил, что у нее есть жених. К чему понадобилась тебе эта ложь?

Джамиль смутился: искусно скрываемое увлечение Лятифой могло обнаружиться, и потому следовало сохранять хладнокровие. "Ни на какой девушке насильно не женишься. Все зависит от нее самой", - подумал он. Нисколько не сомневаясь в том, что Лятифа гораздо больше благоволит ему, чем Таиру, он решил не ссориться с другом и найти путь к примирению.

- Послушай, Таир, - начал он. - Старые времена давно прошли. Теперь все зависит от самой девушки.

Но Таир был слишком раздражен, чтобы прислушаться к голосу рассудка.

- Ты в сторону не сворачивай, - чуть не крикнул он. - Она и смотреть на меня не хочет. А почему? Потому что ты очернил меня перед ней.

- А что я сказал про тебя?

- Что ты сказал, я не знаю. Знаю только, что девушка изменилась ко мне.

Желая убедить Таира в своей привязанности и показать, что возникшее недоразумение не может изменить дружеских отношений между ними, Джамиль заговорил в тоне самого искреннего расположения:

- Я имею в виду только твою выгоду, Таир... Желая тебе добра... Допустим, что она тебя любит. Но ведь не завтра же вы будете играть свадьбу?

- Это уж мое дело! - с нарочитой резкостью ответил Таир, не веря в искренность Джамиля.

- Но ведь мы еще слишком молоды, Таир... Куда торопиться?

Таир обидчиво посмотрел на Джамиля: что, он считает его наивным ребенком?

- Не такой уж я дурень... - вырвалось у него, и вдруг он заговорил более сдержанно: - Женитьба для меня не игрушка. Пока я ее не узнаю, как следует, не приобрету какой-нибудь специальности, нечего и думать о женитьбе. Но ты... Ты все-таки нанес мне рану прямо в сердце...