Киносценарии и повести - Евгений Козловский

- Пятьдесят пять долларов раз! Пятьдесят пять - два! Пятьдесят пять долларов - три! - ударил аукционист молотком в днище кастрюли. - Продано, - и усилился шум, зазвякали о рюмки горлышки бутылок, запонка поплыла из рук в руки к новому обладателю.

- Но им, кажется, это все равно. Они сказали - была б валюта.

- Сколько? - спросил Отто.

- Правая запонка именинника!

- Девять тысяч четыреста двадцать пять, - назвала Нинка сумму, глаза боясь на Отто поднять.

- Марок? - спросил тот.

- Долларов, - прошептала Нинка.

- Пятьдесят пять долларов - раз! Пятьдесят пять - два! Пятьдесят пять долларов - пауза - три! - и удар в кастрюлю. - Правая запонка покупателя не нашла. Переходим к рубахе. Что? - склонился аукционист к юбиляру. Владелец предлагает снизить на запонку стартовую цену.

- Против правил! - подал реплику адвокат.

- Ладно! Имениннику можно, - нетрезво-снисходительно возразил с прибалтийским акцентом прибалтийской же внешности человек.

- Никому нельзя! - припечатал крутой-молодой.

- Нет, - взвесив, коротко, спокойно ответил Нинке Отто.

- Нет? - переспросила она с тревогой, с мольбою, с надеждою.

- Нет, - подтвердил Отто. - Они хотят наварить тшерестшур. Триста, тшетыреста процентов. Это против моих правил.

- Значит, нет, - утвердила Нинка, однако, с последним отзвуком вопроса, который Отто просто проигнорировал.

- Юбилейная рубаха юбиляра, - продолжал аукционист, разбирая надпись на лейбле. - Шелк-сырец. Кажется, китайская. Цена в рублях - девятьсот пятьдесят.

Отто налил Нинке выпивки. Она решала мгновенье: остаться ли, - и решила остаться.

- Тысяча!

- Тысяча слева. Тысяча - раз! Тысяча - два!

- Тысятша сто, - сказал Отто просто так, неизвестно зачем: рубаха именинника не нужна ему была точно, демонстрировать финансовое свое благополучие он тоже, очевидно, не собирался.

- Господин Зауэр - тысяча сто. Тысяча сто - раз!

- Тысяча двести!

Юбиляр с голым, шерстью поросшим торсом, благодушно улыбаясь, следил за торгами с почетного своего места.

Отто поглядел на соседку с холодным любопытством:

- Хотите, я фс фыстафлю на аукцион? Авось соберете. Стартовую цену назнатшим три тысятши.

- Долларов? - поинтересовалась Нинка.

- О, да! - отозвался Отто. - Не сертитесь, но сами толшны понимать, тшто это несколько! тороковато. На Риппер-бан фам тали бы максимум! марок твести. Но сдесь собрались люти корячие, асартные. И не снают пока настоящей цены теньгам.

- Левый башмак юбиляра! - продолжал тамада аукцион.

- И что я должна делать с тем, кто меня купит?

- Если купят! - значительно выделил Отто первое слово и пожал плечами: - Могу только пообещать, тшто я фас приопретать не стану. И тшто все вырученные теньги перейдут фам. Пез куртажа. Сокласны?

Нинка выпила и кивнула.

- Две с половиной справа!

Отто встал, подошел к юбиляру, нашептал что-то тому на ухо, взглядом указывая на Нинку, юбиляр поманил склониться тамаду.

- На аукцион выставляется, - провозгласил последний, когда выпрямился, - любовница юбиляра, - и, повернувшись к Нинке, сделал жест шпрехшталмейстера. - Прошу!

Нинка вздернула голову и, принцесса-принцессою, зашагала к перекладине буквы П.

- Блюдо! - крикнул крутой-молодой и утолил недоумение возникшего метрдотеля: - Блюдо под даму!

Очистили место, появилось большое фарфоровое блюдо, Нинка, подсаженная, взлетела, стала в его центр. Кто-то подскочил, принялся обкладывать обвод зеленью, редиской. Какая откуда, высунулись мордочки любопытных подавальщиц.

- Стартовая цена, - провозгласил аукционер, - три тысячи долларов.

Возникла пауза.

- Раздеть бы, посмотреть товар! - хихикнув, высказал пожелание толстенький-лысенький.

Господи! Как Нинка была надменна!

Крутой-молодой встал, подошел к толстому-лысому, глянул, словно за грудки взял:

- Обойдемся без хамства.

- Да я чего? - испугался тот. - Я так, пошутил.

Инцидент слегка отрезвил компанию, и вот-вот, казалось, сомнительная затея рухнет. В сущности, именно молодой мог ее прекратить, но он спокойно вернулся на место и не менее спокойно произнес:

- Пять!

Снова повисла тишина. Девочки-подавальщицы зашлись в немом восторге, словно смотрели "Рабыню Изауру", даже аукционер не долбил свое: пять раз, пять - два!

Отто холодно, оценивающе глянул на молодого и, подняв два пальца, набил цену:

- Семь!

- Десять, - мгновенно, как в пинг-понге, парировал тот.

- Пятнадцать! - выкрикнул толстенький-лысенький: идея осмотреть товар, кажется, им овладела.

- Двадцать! - молодой тем более не сдавался.

- Двадцать - раз, - пришел в себя аукционер. - Двадцать - два! Двадцать! - и занес молоток над кастрюлею.

- Тватцать пять, - вступил Отто, еще раз рассчитав, что цену его, пожалуй, платежеспособно перебьют - и точно:

- Тридцать!

Одна из подавальщиц глотнула воздух от изумления. Молоток ударил в кастрюльное дно.

- Продано!

- Теньги!

Крутой-молодой извлек из внутреннего кармана пачку, отсчитал два десятка бумажек, которые спрятал назад, а остальные, подойдя, положил на блюдо к нинкиным ногам: поверх салата, поверх редиски. Вернулся на место.

- Ну-ка живо! - шуганул метрдотель подавальщиц. - Чтоб я вас тут!

Нинка скосилась вниз, на зеленоватую пачку, перетянутую аптечной резинкою.

Отто взял нинкину сумочку, оставшуюся на стуле, передал в ее сторону.

- Перите, - сказал и пояснил собравшимся: - Косподин Карпов, - кивок в сторону юбиляра, - шертвует эту сумму на благотворительность. А распоряшаться ею бутет бывшая его люповница.

Полуголый господин Карпов кивнул туповато-грустно: ему вдруг жаль показалось расстаться с такою своей любовницей.

Нинка присела, спрятала деньги в сумочку, спрыгнула, подхваченная мужскими руками, медленным шагом направилась к молодому и неожиданно для всех опустилась пред ним на колени, склонила голову.

Молодой посмотрел на Нинку, посмотрел на собравшихся, явно ожидающих красивого жеста и, кажется, именно поэтому жеста не сделал: не поцеловал даме руку, не предложил подняться или что-нибудь в этом роде.

- Неужто ж я столько стю? - спросила Нинка.

- Столько стю я! - отрезал молодой, и светлый, прозрачный глаз его, подобный кусочку горного хрусталя, на мгновенье сверкнул безумием.

- И что вы намерены со мной делать?

- Жить, - ответил тот.

- А если не подойду?

- Перепродам.

- Много потеряете, - бросил реплику адвокат.

- Тогда убью, - и снова - безумный блеск.

Нинка коротко глянула на хозяина, пытаясь понять: про убийство - шутка это или правда? - и решила, что, пожалуй, скорее правда!

Не слишком ли все это было эффектно? Не чересчур? Передышка во всяком случае необходима:

!птички, поющие на рассвете над кое-где запущенным до неприличия, кое-где - до неприличия же зареставрированным Донским монастырем: именно отсюда, от Отдела Сношений или как он у них там? очень ранним рейсом отбывает в Иерусалим группа паломников; кто уже забрался внутрь, кто топчется пока возле - автобуса; все сонные, зевающие: двое-трое цивильных функционеров старого склада, двое-трое - нового; упругий, энергичный, явно с большим будущим тридцатилетний монах; несколько солидных иерархов; злобная, тощая церковная староста из глубинки; непонятно как оказавшаяся здесь интеллигентного вида пара с очень болезненным ребенком лет тринадцати; вполне понятно как оказавшаяся здесь пара сотрудников службы безопасности, принадлежность к которой невозможно как описать, так и скрыть и, наконец, разумеется, Нинка: снова в черном, как тогда, в лавре, только в другом черном, в изысканном, в дорогом, - крестик лишь дешевенький, алюминиевый, которым играла, тоскуя, читая Евангелие, тогда: в недавнем - незапамятном - прошлом!

- Отец Гавриил, - подавив зевок ладонью, интересуется один иерарх у другого. - Вы консервов-то захватили?..

!улицы летней утренней Москвы, на скорости и в контражуре кажущиеся не так уж и запущенными, на которые смотрит Нинка прощальным взглядом!

!выход из автобуса у самораздвигающихся прозрачных дверей, за тем одним только нам нужный, чтобы, готовя точку первого периода нинкиного пребывания на российской земле, мелькнула неподалеку ожидающая хозяина знакомая "Волга" 3102 со жлобом-водителем, прикорнувшим, проложив голову трупными руками, на руле!

!превратившееся в форменный Казанский вокзал с его рыгаловками, очередями, толкучкою, узлами, с его сном вповалку на нечистом полу, с его деревенскими старичками и старушками Шереметьево-2!

!прощальный, цепкий, завистливый взгляд юного бурята-пограничника, сверяющий Нинку живую с Нинкою сфотографированной и!

!кайф, торжество, точка: разминаясь с ним на входе-выходе, Нинка высовывает язык и, отбросив дорожную сумку, делает длинный нос возвращающемуся с большим количеством барахла на Родную Землю вельможе, Николаю Арсеньевичу, сережиному отцу.