Командир атакует первым - Василий Шевчук

Прямоту характера комдива мы частенько пытались использовать, не раз задавая ему наболевший вопрос: "Скоро ли на фронт? Когда получим самолеты?" Если раньше Баранчук только разводил руками, то сейчас загадочно улыбался: "Не спешите, детки, дайте только срок - будет вам и белка, будет и свисток". И мы понимали - скоро настанет наш час.

И вот в такое время командир полка, врач словно забыли о моем существовании. Ребята ходят возбужденные предстоящими переменами, а я все больше замыкаюсь в себе. На занятиях стал рассеянным. Раньше я не позволял себе отвлекаться даже на самых неинтересных и не очень нужных лекциях. Сейчас часто ловил себя на посторонних мыслях. Бывали и такие моменты, когда смирялся с судьбой неудачника. Больше того, иногда хотелось бросить все эти хлопоты и уехать в Тбилиси, к жене, к дочке, занять должность диспетчера по перелетам, забыть о небе, о полетах, о боях.

В такое-то время и разыскал меня наш полковой врач. Будничным голосом, как о чем-то малосущественном, он объявил, что меня направляют для повторного медицинского освидетельствования "на предмет годности к летной работе" в Москву. Так и сказал: "на предмет годности"!

Я не дал ему договорить - обхватил руками, приподнял от пола и так сжал, что он укоризненно замотал головой.

Откровенно говоря, мой позвоночник с болью выдержал этот прилив радости, но я почти вырвал у доктора из рук приготовленные документы.

Итак, свершилось. Я буду летать! О том, что центральная медицинская комиссия может подтвердить старое решение, старался не думать. Сейчас я всем докажу, что совершенно здоров. Какие бы испытания мне ни придумали врачи, не моргну от боли.

Отутюжено обмундирование, начищены сапоги. Ребята, узнав о поездке, помогают собираться в столицу. Один предлагает свою щегольскую фуражку, другой - чудом сохранившийся парадный темно-синий костюм, третий - погоны (их ввели недавно, и не все еще успели ими обзавестись). Но я решил ехать в своей гимнастерке и сапогах - время военное...

В полумраке землянки командира я не сразу разглядел, что подполковник Кутихин не один...

- Товарищ командир! Разрешите отбыть в... - я осекся.

В углу сидел генерал Баранчук. Разговор был, судя по всему, серьезный. Командир дивизии недовольно выговорил Кутихину:

- Что, к тебе вот так, как голые в баню, все подчиненные вваливаются?

Но я уже быстро исправился:

- Товарищ генерал! Разрешите обратиться к командиру полка?

Генерал Баранчук, словно меня не замечая, продолжал:

- Лихие у тебя пилоты, Яков Назарович, лихие.

Кутихин сразу оправился от растерянности - он хорошо знал командира дивизии, его отходчивость.

- Разрешите доложить, товарищ генерал, - это мой помощник по воздушно-стрелковой подготовке старший лейтенант Шевчук!

- А я, наверно, сам не знаю, - перебил его генерал, но уже менее грозно, - если бы еще и в воздухе твои пилоты такие же смелые были, как вот этот начальник "огня и дыма" на земле - совсем хорошо было бы... Ну, что там у тебя? - Баранчук уже успокоился.

Я четко доложил и протянул документы для подписи Кутихину.

- Подожди. Нужно обмозговать, - сказал генерал, поднявшись с топчана. Тяжело ступая, он ходил по землянке несколько минут.

Но вот Баранчук снова сел на скрипнувший под ним топчан и стал задавать лаконичные вопросы, на которые старались так же коротко отвечать то Кутихин, то я.

- Летать хочешь?

- Так точно, товарищ генерал!

- А может (это - Кутихину) летать?

- Так точно, товарищ генерал! За бои над Керчью орден получил.

- Орден сам вижу. Сколько сбитых?

- Четыре, товарищ генерал!

- Когда тебя сбили, сколько немцев было?

- На двоих с капитаном Карначом - десять.

- Какую школу кончил?

- Качинскую.

На лице командира дивизии довольная улыбка. Сам, видимо, учился в этой старейшей летной школе.

- Кто сбил тебя, видел?

Я честно признался, что нет.

- Плохо. Очень плохо. В чем была ошибка?

Вступился Кутихин:

- Товарищ генерал, старший лейтенант Шевчук после возвращения из госпиталя в полк по своей инициативе организовал занятия с летным составом по анализу наших тактических ошибок.

- Да? - Баранчук все еще недоверчиво, но с любопытством, внимательно посмотрел на меня. - Это уже что-то... Ты садись, садись, старший лейтенант. Небось спина болит? - участливо, но не без коварства, предложил генерал.

Тут я согрешил. Поблагодарил генерала, сказал, что о боли давно забыл, и в подтверждение своих слов показал целый комплекс физических упражнений: наклоны корпуса, отжим на руках, поднял стоявшее в углу полное ведро с водой.

- Хватит, хватит, - остановил он, - надорвешься, оставишь Кутихина без руководства "огнем и дымом". Сходи-ка, погуляй. А мы это дело обмозгуем.

Не знаю всех подробностей разговора, который состоялся между комдивом Баранчуком и командиром полка. Много позднее Кутихин в общих чертах передал мне его содержание. Спора никакого не было. Генерал сразу решил оставить меня в полку: "Замордуют его доктора в Москве. Знаю я их...". Речь шла о том, как этот приказ мотивировать, если местные медики вспомнят обо мне снова. И Баранчук со свойственной ему решительностью сказал, что всю ответственность берет на себя.

А со мной разговор был недолгим:

- Хочешь летать - летай. Почувствуешь себя плохо  - сразу пиши рапорт. Найдем место на земле. Воевать придется много, долго и трудно. Слышал небось, наши опять оставили Харьков и Белгород? Всего месяц-то и были в наших руках. Так что война впереди еще большая. - Последние слова генерал произнес непривычно тихо, но тут же исправился: - И запомни, начальник воздушно-стрелковой службы, от тебя во многом зависит, как будет воевать полк. Учить нужно и на земле, и в воздухе. Сейчас, правда, сорок третий год - это не сорок первый и не Испания. Отличные самолеты, и, главное, их много. Но каждый летчик с боевым опытом на счету. "Безлошадных" уже не будет. Фашист еще силен, а бить его надо так же смело, как в сорок первом, но гораздо грамотней, умней, расчетливей. Правильно я говорю, старший лейтенант?

- Так точно, товарищ генерал! - выпалил я, а в душе, словно песня, звучал его напутственный приказ: "Летай!.."

Если бы в то время кто-нибудь спросил: "Зачем тебе нужны все эти хлопоты, волнения? Неужели ты думаешь, что без тебя наша авиация не одолеет врага, а без твоего личного участия в боях война продлится хоть на день дольше?" - ответ был бы один: по-другому мы, советские люди, не только поступать не можем, но даже думать иначе не имеем права - время сейчас суровое, военное время.

Каждый день начинался с прокладки линии фронта на карте-миллионке в коридоре штаба полка. Она проходила от Баренцева моря к Ладожскому озеру, далее по реке Свирь к Ленинграду, оттуда на юг. У Великих Лук кривая поворачивала на юго-восток, а в районе Курска образовывала огромный выступ, глубоко вдававшийся в расположение немецких войск. Далее от района Белгорода линия фронта шла восточнее Харькова, а потом по рекам Северский Донец и Миус тянулась к восточному побережью Азовского моря. Первомайский приказ Верховного Главнокомандующего, подводя итоги зимней кампании этого года, подчеркивал, что наступательная сила Красной Армии возросла, что наши войска не только оттеснили немцев с территории, захваченной летом 1942 года, но и заняли ряд городов и районов, находившихся в руках врагов около полутора лет. Фашистам оказалось не под силу предотвратить наступление Красной Армии.