Самое гордое одиночество - Анна Богданова

– Маша! Ты непременно должна ответить этому, как его... Корнею! Нельзя бросаться и пренебрегать своими читателями! Именно от них зависит, будут ли продаваться твои книги! – настаивала Любочка.

– Но это возмутительно! – воскликнул г-н Мнушкин, и лицо его обратилось, хотя нет, не обратилось даже, а вознеслось к потолку. – Он ведь не столько талантом Марьи Алексеевны сражен, сколько имеет к ней, так сказать, личный интерес!

– Маша! Ответь!

– Хорошо, хорошо. Я, может, даже позвоню ему – он ведь указал целых три телефона, по которым с ним можно связаться.

– И не вздумайте!

– Это даже лучше! – успокоилась Любочка и, указав на стопку книг возле стола, сказала: – Вот твои авторские экземпляры.

Я схватила верхнюю и принялась с интересом рассматривать обложку. На ней был изображен огромный стог сена, на который завалилась страстно целующаяся пара – судя по всему, главные герои: справный пастух Афанасий и пригожая птичница Ляля.

– Позвольте-ка взглянуть, Марья Лексевна, позвольте-ка. – И я боковым зрением увидела нос г-на Мнушкина у себя за плечом. – Довольно откровенная иллюстрация! – прокомментировал он, наверное, поразившись больше всего оголенной Лялиной ногой, которая была больше не на ногу похожа, а на топор, устремленный в небо. – Роман столь же смелый, что и картинка?

– Да нет там ничего особенного! Там о любви написано – о любви птичницы и пастуха, этакая пасторальная история, совсем безобидная, – я будто оправдывалась.

– Можно полюбопытствовать? – И Маркел Маркелович вырвал книгу у меня из рук.

– Оставьте ее себе.

– Вы хотите сказать, что отдаете мне книгу в вечное пользование? – Я кивнула. – О, благодарю вас! Подпишите, прошу вас, подпишите: «Дорогому другу Маркеше от автора!»

– Как-то неудобно Маркешей вас называть, – замялась я.

– Пустяки! Мне оно эдак приятнее будет. – Ну что ж, раз «эдак приятнее», почему бы не подписать, и я взяла у Любочки со стола ручку и чиркнула: «Дорогому другу Маркеше от автора!», после чего друг Маркеша, опьянев от радости, предложил мне немедленно отправиться куда-нибудь и отметить выход «Секса на сеновале» в свет. – Кутить! Кутить! У меня еще остались деньги от последнего гонорара, и мы обязательно должны их прогулять! Идемте в ресторацию!

– Но я не могу... У меня на сегодняшний вечер были намечены несколько иные планы... – нерешительно промямлила я.

– Ах! Как это нехорошо! Какие времена настали безотрадные! Раньше, бывало, соберутся Золя, Флобер, Бодлер, Альфонс Доде примешается, братья Гонкуры опять же, сидят в какой-нибудь ресторации, об литературе толкуют, а сейчас и побеседовать не с кем – все заперлись у себя в клетках...

– И кто пьет, кто бездельничает, – договорила Любочка за г-на Мнушкина. – А и правда, что бы тебе, Маша, не составить компанию и не сходить с Маркелом Маркелычем куда-нибудь?!

– Любочка! – с укором прошептала я сквозь зубы.

– Вы, Мнушкин, будьте добры, подождите Корытникову в холле, мне ей нужно дать кое-какие рекомендации по поводу ее нового романа.

– Да! Да! Конечно же! – обрадовался он и пулей вылетел из кабинета.

– А почему бы тебе и в самом деле не посидеть с ним в ресторане? Маркел Маркелович – писатель, еще не до конца сумевший реализовать себя, но подает большие надежды. Ты у нас женщина свободная, он тоже одинок. Попробуйте, может, что и получится!

– Любочка! Ты издеваешься надо мной?! – Я чуть не плакала. – Ты ведь сама говорила, что он в своих романах перевирает все исторические факты!

– Ох! Маш, а кто теперь знает, что там на самом деле-то происходило! Может, действительно все масонами были и наш Мнушкин прав!

– Но ты ведь еще вчера злилась, что все за него переписываешь и дураком его называла!

– Ой! Маш, да все вы тут особым умом не отличаетесь!

– Спасибо тебе, Любочка, за ласковое слово, за сводничество – за все спасибо! – вспылила я – мне стало ужасно обидно (первый раз в жизни! Я понимаю, что обижаться глупо, но сейчас я не могла не оскорбиться, потому что из данной ситуации я не почерпнула никаких выводов, которые пополнили бы мой жизненный опыт ) – неужели я достойна одного только Мнушкина? Неужели мы подходим друг другу – я и он, который старше меня на пятнадцать лет, с колючей бородавкой на носу?!

– Никакая я не сводница! Подумаешь, часок в хорошем ресторане посидишь! Это тебя ни к чему не обязывает! Небось скучно без мужика-то! – И Любочка лукаво захихикала. Все помешались на мужиках! Не живется спокойно!

– А с чего это ты взяла, что у меня нет никого? Я, между прочим, снова замуж собралась! – Я решила идти напролом.

– Да ладно тебе, Корытникова! Врать-то ты не умеешь! Бери свои книжки и иди к Мнушкину, а то он там заждался!

– До свидания, Любочка.

– Пока, пока, – ответила она, углубившись в монитор компьютера. Я не понимаю, почему мне не верят?! У меня что, на лбу крупными буквами написано: «РАЗВЕДЕНА И СОВЕРШЕННО ОДИНОКА»?

– Дайте сюда! Дайте! Дамам нельзя такие тяжести таскать! – И историк-романист выхватил у меня из рук связку книг. – Посидим в ресторации, выпьем вина, а потом я вас до дома провожу.

– Это совершенно излишне! – испугалась я.

– А как же вы дотащите этакую ношу? Нет, нет, даже не смейте переубеждать меня! – У г-на Мнушкина, видно, было отличное настроение, он бежал впереди меня с книгами и насвистывал себе под нос «Турецкий марш» Моцарта. – Тут неподалеку есть одно премилое местечко! Уверяю вас! Именно туда мы и отправимся! – с восторгом прокричал он и запел на весь коридор: – Турлю-лю-ля-Ля, турлю-лю-ля-Ля, турлю-лю-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ! ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-а, ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-а, ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-а – ля-ля-ля... ТАР-ПАРА! ТАР-ПАРА! РА-РА-РА-РА-РА! ТАР-ПАРА!!! ТАР-ПАРА-ра-ра-ра-ра-ра-лям-пам-пам-па-пам-пам-м-м-м!..

Перед выходом он наконец замолчал, приложил два пальца к виску, подпрыгнул перед охранниками (они тоже сказали ему: «До свидания») и зацокал по тротуару.

Мы завернули за угол и вошли в так называемую ресторацию. Только данное «премилое местечко» даже с большой натяжкой нельзя было назвать рестораном, баром, кафе или забегаловкой. Это было нечто среднее между самой низкоразрядной закусочной и бесплатной столовой для нищих.

Стоило мне только войти туда, как я чуть было не задохнулась от едкого дыма дешевого табака. Тут курили папиросы еще хуже тех, которые мой бывший отчим покупал на оптовом рынке. А я-то, глупая, раньше думала, что на свете не существует сигарет паршивее и вонючее тех болгарских, к которым еще в молодости пристрастился Николай Иванович.

Пол в так называемой «ресторации» показался мне поначалу земляным, только присмотревшись, я увидела, что покрыт он тонкими черными резиновыми ковриками и кое-где действительно проглядывает земля.