Самая темная ночь - Дженнифер Робсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда настало время новостей в девять часов, Нина слушала вполуха. Она вязала носок и как раз дошла до пятки – самого сложного места, так что все ее внимание было поглощено подсчитыванием петель. Поначалу сообщение по радио даже не показалось ей чем-то важным; говорили о Веронском конгрессе – о съезде новой фашистской партии и принятии манифеста. [24]
«…Далее будут изложены основные пункты, по которым на сегодняшний день достигнуто соглашение. Что касается конституционных и внутренних…»
– Всё та же ерунда, что и обычно, – проворчал Альдо под монотонный бубнеж диктора, а Нина тем временем вязала петельку за петелькой, чувствуя приятную пустоту в голове.
«…Пункт номер шесть. Религия республики – римско-католическая апостольская вера. Всякая другая религия, не противоречащая государственным законам, заслуживает уважения. Пункт номер семь. Представители еврейского народа приравниваются к иностранцам; в этой войне они принадлежат к враждебной национальности. Что касается внешней политики…»
Иностранцы. Враждебная национальность.
Нина отодвинулась от стола так, что ножки стула заскрипели на глиняной плитке. Она встала, не обратив внимания, что вязание упало на пол и несколько петелек распустились.
– Прошу прощения. Я не… Я очень устала. Спокойной ночи всем.
– Опять зуб разболелся? – забеспокоилась Агнеса.
– Это она, наверно, по Нико скучает, – хихикнул Карло.
Нико ей действительно не хватало, особенно сейчас, ведь он умел ее успокоить. Нико лучше, чем кто-либо, знал, как развеять ее страхи. Но сказать об этом детям Нина не могла.
– Нет, друзья, я и правда устала. Вот и всё.
Она торопливо поднялась в спальню – ей необходимо было поскорее оказаться в надежном укрытии, под одеялом, в блаженной безвестности, которую обеспечат тишина и одиночество. Никак не удавалось унять охватившую тело дрожь.
Она так скучала по Нико… Он вернется через… Нина забыла, сколько прошло дней. Когда это было – пять дней назад? Шесть? Нико предупредил ее, что ему придется уехать, предупредил, как и в прошлый раз, и сказал, что будет отсутствовать дней десять, по меньшей мере.
Значит, ждать еще пять дней, больше ей ничего не остается. Нико скоро вернется, и у него будут ответы на все ее вопросы. Всего-то через пять дней. Это совсем не долго…
* * *
Ее тряхнули за плечо, вырвав из сладкой дремы.
– Нина! Нужна твоя помощь.
– Папа?
В последней раз отец поднимал ее среди ночи очень давно…
– Нет, милая. Это Нико. Прости, что разбудил, но мне правда нужна твоя помощь.
– Что случилось? Что-то с детьми?
– Нет-нет, с ними все в порядке. Я привел кое-кого с собой. Этим людям нужна еда, безопасное место для ночлега и…
– Я сейчас оденусь.
– Спасибо. Я оставлю тебе лампу.
Нина быстро оделась, впопыхах натянув пару носков Нико вместо своих чулок, и сбежала по лестнице вниз.
Возле кухонного стола сбилась в кучку незнакомая семья – целая семья, – изнуренные, перепуганные люди, и судя по витающему в кухне аромату, Роза уже разогревала суп. Двое детей – дошколята – цеплялись за юбку матери, а молодой отец держал на руках, прижимая к груди, младенца.
Нина старалась не топать, но незнакомцы все равно вздрогнули, и глаза их расширились от страха, когда она переступила порог.
– Все хорошо, – сказал Нико тихим, успокаивающим голосом. – Это моя жена. Она поможет. – И обратился к ней: – Вот этот малыш, похоже, подвернул ногу – обо что-то споткнулся в темноте. И у всех остальных ссадины и царапины.
– Мне осмотреть их прямо сейчас?
– Нет, сначала пусть поедят.
– Где мы их спрячем?
– Я покажу.
Она последовала за Нико наверх, обратно в их спальню.
– Может, положить для детей на пол соломенные тюфяки? Не думаю, что они все уместятся на кровати… – Девушка осеклась, глядя, как Нико берет стоявший у окна стул и несет его в дальний угол комнаты. Там, в углу, встав на стул и чуть не уперевшись головой в балки, он поднял руки и нажал на потолок. Что-то со скрипом подалось – оказалось, это люк. Одним ловким плавным движением Нико подтянулся и исчез в открывшемся черном проеме.
Нина подошла ближе и привстала на цыпочки, но не смогла ничего разглядеть в темноте наверху.
– Нико!
Из проема опустилась тонкая деревянная лестница, следом показалось его худое лицо, неузнаваемое в игре теней.
– Помоги поставить лестницу на пол. Да. Вот так. И подай лампу, пожалуйста, – надо проверить, нет ли здесь мышей.
Нина услышала его шаги наверху, раздался знакомый шорох кукурузной шелухи – похоже, Нико взбивал тюфяки, – и снова зазвучали шаги. Он протянул ей обратно лампу и спустился по лестнице.
– Я была в амбаре, – сказала Нина. – Там нет и намека на…
– Перегородка отделяет это помещение.
– Ты раньше не говорил мне…
– Собирался сказать именно сейчас. Пригодится на случай, если тебе самой понадобится спрятаться.
– Немцы придут искать этих людей?
– Не думаю. По крайней мере, не сегодня ночью. Но могут прийти, поэтому я постарался принять все меры предосторожности.
На кухне Роза уже достала аптечку, приготовила большую миску с теплой водой и чистые тряпки. Перевязав мальчику лодыжку, Нина промыла с мылом и обработала йодом ссадины остальным, затем проводила всех наверх и стояла в сторонке, глядя, как Нико и отец семейства помогают всем подняться в укрытие.
– Вот лампа, но несильно выкручивайте фитиль, – предупредил Нико. – Вон там есть ночной горшок. Утром я принесу вам еще еды и воды. Постарайтесь поспать хоть немного. Завтра с наступлением сумерек опять отправимся в путь.
Лестница была убрана, люк закрыт, и в спальне настала тишина.
– Спущусь ненадолго, поговорю с отцом, – шепнул Нико. – Я быстро.
Нина переоделась в ночную рубашку и вернулась в постель. На сердце было тяжело от страха за людей наверху, в голове теснились вопросы. Впрочем, от кого они бегут, и так было ясно. Так же, как и то, что будет, если их поймают.
Еще она боялась за Нико и за семью Джерарди – не только из-за спрятанных в доме беглецов. Эти люди уйдут завтра вечером, а она останется здесь. Одного ее присутствия достаточно для того, чтобы обречь всех в доме Джерарди на гибель, хотя они и ведать не ведают, кто она такая, не знают, что приютили еврейку, что она чужая для Нико и для всей их семьи. Немцам не будет до их
