Самая темная ночь - Дженнифер Робсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сестры тихонько стояли рядом с Ниной – их поведение было безупречным, – и они все вместе ждали, наблюдая за суетой синьора Фаваро. Было почти невозможно заставить себя не смотреть в окно на немецкую машину, но Нина изо всех сил старалась не дергаться, чем подавала отличный пример девочкам.
Позади открылась и закрылась дверь, прозвучали быстрые шаги – Нина не успела обернуться и посмотреть, кто вошел, потому что посетительницы быстро скрылись за полками, но их голоса были отлично слышны, и не прислушаться к словам было бы трудно, поскольку говорили эти женщины именно о ней.
– Ну, что ты о ней скажешь? О той венецианской девице, на которой взял, да и женился Никколо?
– Какая-то она зашуганная. Видала, как цепляется за его руку по дороге на мессу и обратно?
– Представляю, что о ней может сказать Роза. По этой городской дамочке сразу видно, что она ничегошеньки делать не умеет.
– О чем он вообще думал?
– Так он и не думал вовсе, по крайней мере уж точно не мозгами. Они, мужики, все такие: видят хорошенькую мордашку, и готово, вей из него веревки.
– Это папина гадкая кузина и ее подружка, – шепнула Агнеса Нине. – Не слушай их. Если бы Роза здесь была, она бы им высказала.
– Нет, они правы, – шепнула Нина в ответ и попыталась улыбнуться, чтобы девочки за нее не переживали. – Я действительно толком ничего не умею делать – ни убирать, ни готовить, в отличие от вас.
– Ну, может, поначалу не умела, – заметила Анджела, – но ты уже многому научилась.
– А венецианской девицей они тебя назвали, потому что завидуют, – подхватила Агнеса. – Ни одна из них ни разу не была в этом городе, они даже море никогда не видели.
– А вы?
– Пока нет, но Нико говорит, что обязательно отвезет нас на побережье после войны. На Лидо.[27]
– Какая чудесная идея, Агнеса. Мы все туда поедем. Будем загорать на пляже, купаться и перепробуем все виды мороженого.
– Я ни разу не ела мороженое. Это вкусно? – спросила Анджела.
– Очень! Конечно, быстро его не съешь, иначе зубы сведет от холода, и много тоже нельзя – живот разболится. Но в жаркий день нет ничего лучше мороженого.
Нина много лет не была на Лидо – с тех пор как вступили в действие расовые законы и евреям был запрещен вход на общественные пляжи.
Синьор Фаваро наконец собрал все, что было в списке Розы. Если он и слышал разговор между своей женой и двумя посетительницами, то не подал и виду.
– Вот, синьора, прошу вас. И позвольте ваши карточки на сахар и рис.
– Благодарю, синьор Фаваро, – сказала Нина, достаточно громко, для того чтобы ее услышали в отделе тканей. – Хорошего вам дня.
Когда они вышли из магазина, немецкой черной машины на пьяцце уже не было. Шагая с девочками к ферме, Нина убеждала себя выкинуть услышанный разговор из головы. Ведь эти женщины ничего не знают об Антонине Мацин, они видели только Нину, «венецианскую девицу», безнадежную горожанку, пустышку, которая вскружила голову Никколо и села на шею всему семейству Джерарди. Именно такой образ запомнят местные жители, и образ этот будет всем казаться вполне правдоподобным и убедительным.
Корзинка тяжело оттягивала руку, но Нина отказалась делить ношу с Агнесой и Анджелой, чтобы они могли порезвиться и насладиться прогулкой хотя бы на этом коротком участке дороги – каких-то пара сотен метров отделяла их от дома и от хлопот по хозяйству. Обе девочки были шустрыми и смышлеными, им бы еще в школе учиться вместо всего этого… И надо же – они ведь никогда не видели моря. Если бы только можно было подхватить их и вместе слетать на побережье, купить им мороженое, поплескаться в море… Если бы только, да… Во-первых, сейчас декабрь и море ледяное, напомнила себе Нина, а во-вторых, у нее в кармане ни одной лиры. Да и крыльев в наличии не имеется.
– Нина! Нина! Иди посмотри!
Девочки примчались назад по дороге, раскрасневшиеся от волнения, но на лицах не было и намека на страх.
– Что там? Что случилось?
Агнеса и Анджела потащили ее за собой к дому, корзинка с покупками тяжело заплясала на сгибе руки. А свернув за угол, они втроем остановились как вкопанные при виде той самой машины, что недавно стояла на пьяцце. Теперь автомобиль немецкого офицера был припаркован прямо посреди двора фермы Джерарди. В кабине никого не было, но в следующую секунду Нина заметила Розу – та стояла у кухонной двери, крепко держа Сельву за поводок.
Все инстинкты требовали немедленно убежать и спрятаться – бросить корзину и помчаться в поля, лететь сломя голову, пока ослабевшие ноги будут ее нести. Но поступить так означало бы оставить Розу и девочек на произвол судьбы.
– Что происходит? – спросила она охрипшим голосом, подойдя к золовке.
– Сейчас объясню. Девочки, быстро в дом.
Из темноты под навесом хлева вынырнул германский офицер и направился к ним. Встретив его при других обстоятельствах, Нина подумала бы, что перед ней самый обычный парень, ничем не примечательный шатен с симпатичным мальчишеским лицом и серо-голубыми глазами – безобидный тип, из тех, у кого вечно не хватает духу заговорить с самой красивой девчонкой на вечеринке.
Однако воспринимать этого человека отдельно от фашистской униформы было невозможно; кроме того, Нина не могла не думать о пистолете в кобуре у него на поясе и о двух немецких солдатах, которые тоже подошли и остановились в нескольких шагах позади офицера. В их облике ничего безобидного не было.
– Добрый день, оберштурмфюрер Цвергер, – спокойно проговорила Роза. – Простите, я была в кухне и не слышала, как вы приехали. Чем могу помочь?
– Вы прекрасно знаете, что я приехал повидаться с вашим братом, синьорина. Мы же с ним давние друзья.
Нина огромным усилием воли заставила себя не шевелиться, иначе немедленно повернула бы голову и вытаращилась на Розу во все глаза. Нико дружит – или дружил когда-то – с этим человеком?!
– Мой брат в отъезде.
– В отъезде? По какому делу?
– Помогает нашим кузенам забивать свиней, – солгала Роза. – Должен вернуться через день или два.
На лице офицера мелькнуло отвращение:
– Ясно. Однако я полагал, что он покинул семинарию ради того, чтобы помогать отцу
