Первый закон: Кровь и железо. Прежде чем их повесят. Последний довод королей - Джо Аберкромби

– Она не была похожа ни на кого другого. Она никогда не покидала Дома Делателя, никогда не говорила ни с кем, кроме отца. Я узнал, что она помогала ему в особенных делах. Она работала… с такими материалами… которых могла касаться только собственная плоть и кровь Делателя. Подозреваю, что именно для этого он ее и зачал. Она была несравненной красавицей. – Лицо Байяза исказилось, и он с горькой улыбкой опустил глаза в землю. – По крайней мере, такой я ее вспоминаю.

– Уф-ф, как хорошо! – проговорил Луфар, поставил на землю пустую миску и облизнул пальцы.

В последнее время он стал менее разборчив в еде. Еще бы, думал Логен: если ты несколько недель вообще не способен жевать, ты отучаешься привередничать.

– Еще есть? – с надеждой спросил юноша.

– Возьми мою, – прошипел Ки и сунул Луфару свою миску. Его лицо мертвенно побледнело, глаза сверкали в тени, как два огня. Он не сводил пристального взгляда с учителя. – Продолжайте!

Байяз поднял голову.

– Толомея очаровала меня, а я ее. Сейчас это странно говорить, но тогда я был молод и полон огня, а волосы у меня были такие же пышные, как у капитана Луфара. – Он провел ладонью по лысому черепу и пожал плечами. – Мы полюбили друг друга.

Он по очереди оглядел каждого из слушателей, словно призывал их посмеяться. Но Логен был слишком занят овсянкой, а из остальных никто даже не улыбнулся.

– Она рассказала мне о том, что она делала для отца, и в моей голове забрезжило смутное понимание. Он собирал по всему свету осколки предметов нижнего мира, оставшиеся с тех времен, когда демоны еще ходили по земле. Он хотел использовать энергию этих фрагментов, встроить их в свои машины. Он пытался манипулировать силами, запрещенными Первым законом, и уже добился некоторого успеха.

Логен неуютно повел плечами. Он вспомнил странную вещь, которую видел в Доме Делателя: она лежала под водой на глыбе белого камня, непонятная и завораживающая. «Разделитель», так назвал ее Байяз. Два лезвия – одно здесь, второе на Другой стороне… У него пропал аппетит, и он отставил миску с недоеденной овсянкой.

– Я был в ужасе, – продолжал Байяз. – Я видел, какие бедствия навлек на мир Гластрод, поэтому решил пойти к Иувину и рассказать ему все. Но я боялся оставлять Толомею, а она не могла уйти оттуда, где провела всю свою жизнь. Я медлил, а потом неожиданно вернулся Канедиас и застал нас вместе. Его гнев… – Байяз скривился, словно сама память об этом была мучительной, – невозможно описать. Весь Дом содрогался, гремел и пылал от этого гнева. Мне посчастливилось уйти живым. Я поспешил укрыться у своего прежнего учителя.

– Он, похоже, легко прощал обиды, – фыркнула Ферро.

– К счастью для меня, да. Иувин принял меня, несмотря на мое предательство. Особенно после моего рассказа о том, что его брат пытается нарушить Первый закон. Делатель явился к Иувину в страшной ярости. Он потребовал суда надо мной за осквернение дочери и кражу его секретов. Иувин отказал ему. Он потребовал, чтобы Канедиас рассказал, какие опыты он проводит. Братья начали сражаться, и я бежал. Ярость их битвы освещала небосвод. Когда я вернулся, мой учитель был мертв, а его брат удалился. Я поклялся отомстить. Я собрал магов, и мы пошли на Делателя войной. Все, кроме Кхалюля.

– А он почему не пошел? – прорычала Ферро.

– Он сказал, что мне нельзя доверять. Что моя глупость привела к войне.

– И ведь он был прав, верно? – пробормотал Ки.

– Возможно, и так. Но он выдвинул против меня более серьезные обвинения. Он и его проклятый ученик Мамун… Ложь! – прошипел Байяз в костер. – Все это была ложь, и остальные маги не обманулись. Кхалюль оставил орден, вернулся на Юг и начал искать другие источники могущества. Он нашел их, пойдя по стопам Гластрода, и тем самым проклял себя. Кхалюль преступил Второй закон и стал поедать человеческую плоть. Нас было одиннадцать, когда мы отправились сражаться с Канедиасом, и лишь девять из нас возвратились.

Байяз набрал в грудь воздуха и глубоко вздохнул.

– Вот так-то, мастер Ки. Такова история моих ошибок, без прикрас. Можно сказать, что именно они были причиной смерти моего учителя и раскола в ордене магов. Можно сказать, что именно из-за них мы теперь движемся на запад, углубляясь в развалины прошлого. Можно даже сказать, что именно из-за них капитан Луфар имел несчастье сломать себе челюсть.

– Семена прошлого приносят плоды в настоящем, – пробормотал Логен себе под нос.

– Так и есть, – отозвался Байяз, – так и есть. И это поистине горькие плоды… Ну, мастер Ки, вынесешь ли ты урок из моих ошибок, как это сделал я сам, и уделишь ли внимание своему наставнику?

– Конечно, – согласился ученик, но в его голосе Логену почудилась нота иронии. – Я буду повиноваться во всем.

– Это весьма мудро. Если бы в свое время я слушался Иувина, мог бы и не получить вот этого. – Байяз расстегнул две верхние пуговицы на своей рубашке и оттянул воротник в сторону. Свет костра заплясал на поблекшем шраме, проходившем от основания шеи старика до его плеча. – Сам Делатель наградил меня им. Еще один дюйм, и я был бы мертв. – Он потер рубец. – Столько лет прошло, а он до сих пор иногда болит. Сколько мучений он принес мне за эти годы… Итак, вы видите, мастер Луфар: вы обзавелись отметиной, но могло быть и хуже.

Длинноногий откашлялся.

– Ранение, несомненно, серьезное, но мне кажется, я могу показать кое-что похуже.

Он взялся за свою грязную штанину, подтянул ее до самого паха и повернул жилистую ляжку к свету костра. Его нога в этом месте представляла собой безобразную массу сморщенной зарубцевавшейся плоти. Даже Логен вынужден был признать, что впечатлен.

– Черт побери, откуда это у вас? – спросил Луфар слабым голосом.

Длинноногий улыбнулся.

– Много лет назад, когда я был еще юношей, наш корабль потерпел крушение, и шторм отбросил меня к берегам Сулджука. Целых девять раз за мою жизнь Бог считал нужным окунуть меня в свой холодный океан в плохую погоду. К счастью, я наделен поистине благословенным талантом пловца. Но, к несчастью, в тот раз некая огромная рыба решила мною пообедать.

– Рыба? – пробормотала Ферро.

– Поистине. Громаднейшая и свирепая рыба. Пасть у нее была широкая, как дверной проем, а зубы острые, как ножи. Мне повезло: резкий удар по носу, – он рубанул воздух ребром ладони, – заставил рыбину разжать челюсти, а затем случайное течение вынесло меня